«Не случайно меня в таком срочном порядке с лошади ссадили. Видимо, совсем хреновые дела с ногами. Собственно, с чего им быть хорошими? Как содрал в первый день кожу с мясом, так и продолжал ежедневно усугублять рану. Странно, что до костей не стёр. Чёрт меня дёрнул в этот рейд. Татарином, что ли, себя тогда вообразил? Теперь сдохну от сепсиса и привет всем планам и мечтам вместе с молодой ещё, в общем, жизнью. Обидно до слёз».
На днёвке Аркадий взбунтовался.
– Сегодня больше никуда не поедем! – заявил он сопровождающим.
На робкие (слава богу, не успели научиться плохому у Васюринского, побаиваются пришельца из будущего, полны ко мне уважения и, даже, пожалуй, почтения) возражения славных полковников и знаменитых характерников, что в Диком поле едем, опасно задерживаться, Аркадий нагло ответил: «Вот поэтому и надо задержаться».
Впрочем, близкая татарская опасность вовремя напомнила ему, как он попал на носилки, и Аркадий предложил костры не зажигать. Мол, денёк-другой вполне можно обойтись без горячего. Но тут встали на дыбы характерники. Им было обязательно нужно что-то там заваривать для лечения самого попаданца. Сошлись на маленьком бездымном костёрчике только для приготовления отваров.
От боли в этом путешествии Аркадий мучился меньше, чем в предыдущие дни. Посоветовавшись, характерники напоили его на днёвке болеутоляющим. Оно не было одновременно и снотворным, так что он вволю смог наобщаться с историческими личностями. Правда, расспрашивать их о РЕАЛЬНО произошедших событиях (попаданец не сомневался, что они, эти события, существенно, порой кардинально, отличались от изложенного в учебниках) ему не довелось. Аркадию пришлось рассказывать самому. Опять возник, хоть и не так остро, как в первый день, языковой вопрос.
Беседа, хоть и двигавшаяся через пень-колоду, затянулась до глубокой ночи. Аркадия глубоко волновали беды, свалившиеся на русских (к которым он, как и его собеседники, причислял и украинцев с белорусами), ему с детства мечталось изменить историю. Ну, раз уж не повезло стать царевичем, приходилось думать, как изменить в пользу русских ход истории собственными скромными силами. С помощью заинтересованных в этом казаков, естественно. Здесь, на юге, потому как в Москву его категорически не тянуло.
Удастся ли там пробиться к царевичу Алексею, убедить его в необходимости коренных реформ в государстве – большой вопрос. И огромный риск. Боярские клики, боровшиеся между собой за влияние на Алексея, постороннего встретили бы как минимум неприветливо. Приглашённые атаманы-патриоты, в реальной истории в предательствах не замеченные, могли помочь изменить историю юга Руси, основать здесь новое государство с более справедливым обществом. А существование такого государства наверняка многое изменит и в Великороссии. При наличии вольной земли на юге превращать в рабов миллионы, подобно Катьке, вряд ли у кого получится.
Всех его собеседников интересовали события в будущем, прежде всего в Русских землях Речи Посполитой, и военное дело. В этот раз Аркадий постарался поменьше говорить о штурмовой авиации и танках, побольше об изобретениях, способных в ближайшем времени помочь в грядущих войнах. Все единодушно одобрили его мысль о необходимости завоевания Азова и ещё нескольких прибрежных городов. Со строительством мощного флота, способного загнать турок в Босфор. Закрепить их боязнь жить на побережье Черного моря, возникшую ещё во времена Сагайдачного.
Не менее, пожалуй, даже и более важно было уничтожить Речь Посполитую, паразитическую олигархию, исторически всё равно обречённую. Казаков известие о конце государства пыхатых панов сильно порадовало, хотя всем им приходилось воевать под его знамёнами. Предстояло ещё не раз прикинуть, возможно ли уничтожение Речи Посполитой за три года. Потому как воевать сразу и с панами, и с Османской империей – риск запредельный.
Единодушно все одобрили его идею о создании мощного промышленного центра в междуречье Днепра и Дона, основываясь на приднепровской руде и угле Придонья. Аркадий припомнил, что уже в это время в Швеции началось бурное развитие металлургии. Выяснилось, что двух-трёх шведов в войске запорожском найти можно. Тут же решили послать их на родину для тайной вербовки металлургов и инженеров. Оставалось найти для этого деньги. Останавливаться на деталях вроде того, что о крекинге[24] имеет очень смутное знание, а о том, где расположены коксующиеся угли, никакого, Аркадий не стал. Давно понял, что неприятности лучше переживать по мере поступления.
Много ещё о чём успели поговорить за это время казаки. Учитывая обстоятельства, к ним уже можно было причислить и Аркадия, хотя обычному человеку нужно было пройти стадию ученичества. Несколько раз беседу прерывали характерники, продолжавшие беспокоиться о ранах на ногах Аркадия. Каждый раз ему приходилось отгонять тревогу по поводу долговременности своего пребывания в этом мире. Однако интересная беседа с выдающимися личностями помогала быстро загнать беспокойство в самый далёкий уголок сознания.
На следующее утро двинулись в путь спозаранку. Отдохнувший Аркадий переносил путь много легче, вероятно, не в последнюю очередь благодаря болеутоляющему, которое характерники перестали экономить. Через несколько часов лошади вдруг стали. Попаданец удивился, для дневки было рановато.
– Что там? – спросил он у ехавшего рядом Сирка, сильно смущавшегося вчера при рассказах о своих будущих подвигах.
– След орды. Большой орды, во много сотен, если не в тысячи всадников. Пойди мы, как хотели, вчера днём они нас без оружия стоптали бы, копытами.
Вид у знаменитого в будущем характерника и гетмана был несколько пришибленным, а взгляд, которым он смотрел на Аркадия, странноватым.
«Ну, стоптали или нет, ещё мы бы посмотрели. ППШ с кучей снаряженных дисков и рожков – серьёзный аргумент для беспрепятственного прохода по степи. Но чего это он так смотрел на меня? А! Так я ж вчера, не желая ехать дальше, заявил, что нам не надо ехать из-за татар. Они теперь думают, что я предвидел возможность встречи с ордой. Ну и пускай думают! Легендой больше, легендой меньше… Интересно, что будут рассказывать в будущем о деяниях Москаля-чародея?»
Тяжела ты, булава гетманская
30 березня 1637 года от Р. Х.
Исчезновение Юзефа, надёжнейшего своего джуры, рекомендованного отцами из ордена Иисуса Сладчайшего, Филипп обнаружил утром. Удивился и, ничего не подозревая, послал поискать его вокруг. Десятник личной сотни, хороший казак, но уж очень… православный, Михайло Спыс[25], через некоторое время доложил, что Юзефа (притворно принявшего православие и получившего новое имя, но называемого всеми по-старому) в таборе нет. Сегодня спозаранку он оседлал трёх лошадей и выехал на север.
– Сказал, по твоему поручению, батьку.
– Я его никуда не посылал.
– Да откуда же страже об этом знать? Проверять его слова, будить тебя в голову никому не пришло. Все ведали, что он доверенный твой человек, никто не усомнился в его словах.
Филипп не захотел терять лицо перед казаком, поблагодарил его и отослал прочь. Сам же глубоко задумался. От кого угодно он ожидал неприятных сюрпризов, только не от Юзефа, истового католика, шляхтича древнего рода, родственника самих Гонсевских.
«Что погнало его прочь из табора, да тайком от меня? Заподозрил в предательстве? Так не с чего. А по другим случаям он бы обязательно спросился, прежде чем выезжать. Непонятно. И тревожно. Если Юзеф посчитал меня предателем и донесёт об этом представителю ордена в Киеве, то… трудно будет оправдываться. Ясно, что его приставили не только помогать мне, но и следить. Но я же не предавал! Будем надеяться, что славящиеся своей рассудительностью отцы из Киевской коллегии ордена не будут выносить опрометчивых и поспешных решений».
Не так себе представлял Филипп гетманскую участь. Совсем не так. Абсолютная по древнему обычаю власть оборачивалась бессилием. Должное для наказного гетмана уважение – издевательским пренебрежением со стороны одного из подчинённых. Вместо торжества гордости от достигнутого звания и порученной тайной миссии его душу терзали страх разоблачения и неуверенность в своих силах.
«А тут ещё выходка Юзефа! Ну почему он сбежал?!»
Долго мучиться над этим вопросом гетману не дали татары. Они попытались атаковать табор с севера, откуда их не ждали. Но казаки в походе редко дают возможность врагу тайно подкрасться к себе вплотную. Не получилось и на этот раз у татар. Один из дозоров засёк их на приличном расстоянии, дал знать своим. Филипп приказал привести табор в боевое положение. Казаки, прикрываясь телегами, даже передвигаться могли. Отдав необходимые приказы, пошёл смотреть на отхлынувших от первого же залпа, но не ускакавших татар.
Быстро прояснилось, что вокруг крутились несколько небольших чамбулов, общей численностью около полутора тысяч всадников. И, естественно, тысячи три-четыре лошадей. В походы на одной лошади ни татары, ни казаки никогда не ходили. Чего хотели эти храбрецы, было непонятно. Слово храбрецы здесь употреблено в самом что ни на есть прямом смысле слова. Одолеть тысячу запорожцев, засевших в таборе, они вряд ли смогли бы, даже имея десятикратное численное преимущество. А при приблизительном равенстве в людях татары, не имея реальных шансов на победу, очень рисковали. Несравненно лучше вооружённые и обученные военному делу казаки могли сильно огорчить ногаев, несмотря на как будто безопасное расстояние, которого они придерживались. И те это наверняка понимали.
Гетман поломал голову над странным поведением татар, но ничего путного в неё не пришло. Придерживать табор ради подхода мощного подкрепления не было смысла, так как такой помощи ногаям прибыть не могло. Крымский хан только что закончил распрю с буджакскими ногаями, говорят, на Молдавию походом собирается. Да и в союзе он сейчас с запорожцами. Нарушать мир ему самому невыгодно. Турки намертво застряли в Персии, куда сам Матьяш собирался, на помощь шаху. Если татары собирались, внезапно наскочив, погромить-пограбить, то непонятно, почему не убегают, убедившись, что врасплох застукать не удалось? Так и не придумав ничего, гетман начал соображать, как бы побольнее наказать наглецов, выместить на них злость за собственные промахи последних дней.