Панину пришлось нелегко в первые дни. Разом навалилось столько задач, что голова шла кругом, ночами он не мог уснуть из-за навязчивых мыслей, то и дело поднимаясь выпить кваса, и, не паля лучину впотьмах, просто смотрел на ночное южное, все в россыпи огромных ярких звезд и широкой ленте Млечного Пути небо.
Казаки и сами трудились, крепя оборону истово и с полной отдачей. Не за кнут и пряник, а за совесть! Знали вольные люди, что их ждет, оттого и вкладывались всей душой. Это молодого полковника не могло не радовать. Захваченные общей атмосферой, прониклись и его подчиненные – бывшие воры и душегубцы. Подчиняясь напору и следуя примеру командира, они засучив рукава принялись работать вместе с донцами, укрепляя стены и копая подземные ходы, заодно и дополнительно укрепляя свои казармы в ожидании осады и обстрелов тяжелыми пушками со стороны османов.
Потому и стоял нынче Федор, и сурово смотрел на прибывших казаков. А заприметив побратима, повеселел. В тот же день, уже вместе, прихватив заодно и француза-минера Безе, они втроем отправились обследовать состояние фортификационных сооружений.
– Сам видишь, стена тонкая, не кирпишная – камень самород кладен и смазан глиною, оттого не крепка. Почасту обваливаются прясла от сильных дождей. Приходится их поновлять. Но то не беда. Сам, поди, помнишь, как взяли Азов, по городьбе нигде ни зубцов, ни обламов[47], ни боев поверху не было. Сыскали горододельцев искусных, так они нам всё понастроили. И нижние бои[48], и середние исделали для пушек.
– Сколько всего пищалей?
– Почти три сотни. Орудий вроде и много, да только калибром небольшие. Наших девять десятков – от шести гривенок до полугривенки ядро. Да тут по стенам взяли двести штук. Иной наряд без станков, попросту в камень вделан. Слава богу, государь нам пушек добрых прислал, есть чем от басурман отбиваться.
– Я смотрю, избы татарские выше городовой стены и прямо к ней примыкают.
– Это да, но не рушить же их. Начнется осада – посбивают.
– Тоже верно.
– Жак, – обернувшись к Безе, спросил француза Федор, – много из того, что ты думал тут сделать, казакам удалось осуществить?
– Меньше половины, мон колонель. Но и того немало. Хотя против осадной артиллерии этим фортификациям не устоять. Разобьют. Нынче наука требует trace italienne[49]. Что означает необходимость вести за рвом земляные завесы-куртины с бастионами и равелинами. Тут же старые каменные стены…
– Кто знает, может, и успеем еще чего накрутить…
– Мон дье, все будет зависеть от Провидения и того, сколько времени нам отпущено до начала битвы.
Если бы пару лет назад молодому чешскому дворянину Вацлаву Попелу сказали, что злая судьба занесет его бог знает куда, в маленькую крепостцу, захваченную местными разбойниками у злобных врагов христианского мира осман, он бы ни за что не поверил в подобную возможность. Однако вот вам пожалуйста – Азов, а в нем целые толпы вооруженного до зубов народа, притом самого зверского вида. И что самое интересное, никакого края света рядом не наблюдается, а знающие люди, напротив, говорят, будто именно здесь самая середина Ойкумены.
Если само путешествие обошлось для самозваного эскулапа и его таинственной помощницы без приключений, то стоило им прибыть на место, как происшествия посыпались будто из рога изобилия. И началось все с того, что местные жители попытались Попела обокрасть.
Дело в том, что ратники Охотницкого полка относились к непонятному иноземцу с опаской и старались держаться от него и его вещей как можно дальше. Поэтому как только повозку с аптекарскими припасами вытащили на пристань, караульные немедленно потеряли к ней интерес. Зато несколько аборигенов неопределенного возраста и исповедания таковой сразу же проявили и, если бы не бдительность Фатимы, непременно что-нибудь стащили бы.
– Тать! – тихонько шепнула она своему начальнику, одновременно показывая на удальца, нагло сунувшего нос в святая святых медицинской мысли.
– Psí syn![50] – выругался тот и схватил неудачливого воришку за шиворот.
– Пусти, дяденька! – заблажил тот, хотя по возрасту вряд ли уступал Попелу.
– Почто мальца обижаешь! – попробовал заступиться за уголовника бородатый сообщник с блестящей серьгой в ухе, но, напоровшись на бешеный взгляд и мгновенно обнаженную шпагу, предпочел ретироваться.
– Нашли у кого красть, – криво усмехнулся кто-то из наблюдавших за событиями охотников.
– Что такого?
– Так он же колдун! – без тени сомнения заявил служивый. – Не ровен час, порчу напустит, сгниете заживо и сами, и вся родня до седьмого колена!
– Да ну!
– Вот те и ну!
В общем, главным последствием этого происшествия стало то, что теперь и местные относились к Попелу с опаской. Так что единственным пациентом молодого врача в первое время оказался сам войсковой атаман – Епифан Родилов.
Случилось это на другой день после прибытия, когда Вацлаву наконец-то выделили помещение для лазарета. Им стала обычная татарская мазанка, прилепленная с внутренней стороны городской стены в Ташлаковом городке[51].
– Можете поселяться, – равнодушно заметил кривоногий казак, выполнявший роль квартирьера.
Выглядели апартаменты, прямо скажем, неказисто. Дверь сломана, окна зияли провалами, крыша обрушилась, а полы сплошным ковром покрывал непонятно откуда нанесенный мусор.
– Донер веттер![52] – только и смог сказать светило медицины, глядя на это убожество.
– Слышь, малой, – обратился к Фатиме провожатый, – скажи своему колдуну, чтобы заклинаниев не творил. А то у нас за такое разговор короткий – в куль да в воду!
– Не, – мотнула головой девушка, которую все принимали за мальчика, – то он ругается.
– Матерно? – заинтересовался казак.
– Не знаю. Вроде нет.
– Ну и ладно, лишь бы не колдовал!
Делать было нечего, пришлось попытаться навести хоть какой-то порядок, но в этот момент к ним и заявился Родилов. Кое-как ему удалось объяснить цель своего прихода непонятливому немцу, после чего Вацек торжественно усадил его на полуразбитый бочонок, заставил раздеться и принялся прослушивать с помощью медной трубки с раструбом на одном из концов.
– Нихт гут, – буркнул он, услышав хрипы.
– Чего? – переспросил атаман, опасливо косясь на самозваного эскулапа.
– Нехорошо, – повторил он по-чешски.
– Ась?
– Муллу надо звать, – перевела диагноз Фатима.
– Это еще зачем?
– А ты глянь, атаман, в каком доме доктор тебя принимать вынужден? Тут без Божьей помощи не обойтись!
– Дела, – тяжело вздохнул Родилов, после чего с надеждой поинтересовался: – А может, батюшкой обойдемся?
– Если найдете праведного, – не стала спорить переодетая девчонка.
– С этим беда, – после недолгого раздумья согласился атаман, вспомнивший, как отец Варфоломей ведет службы.
– Тогда муллу. Но только такого, чтобы хадж совершил.
– С этим еще хуже, – вздохнул Епифан и с надеждой спросил: – А если домик ваш починить?
– Вот починишь, тогда и приходи.
В общем, кончилось тем, что солдаты с казаками перекрыли в импровизированном лазарете крышу, затянули окна бычьим пузырем, а присланные атаманом ясырки навели порядок внутри. Таким образом, дом совершенно преобразился, а Вацек тем временем приготовил для атамана из привезенных с собою средств целебное снадобье, от которого Родилов, к искреннему удивлению лечащего врача, начал понемногу поправляться.
Но это случилось позже, а пока Попел, выпроводив первого пациента, обессиленно сел на свой сундук и прикрыл глаза, после чего перед его мысленным взором снова начали проплывать картины из недавнего прошлого.
Счастливо улизнув от бывших товарищей на утлой лодчонке, он отдался на волю течения Мюльде и бездумно смотрел на проплывающие мимо берега. Точнее, конечно, берега оставались на месте, а он двигался мимо них, но какая, в сущности, разница в его положении? Он остался совсем один, и очень скоро наемники обнаружат труп капитана, а заодно пропажу доктора с женой и Вацека, который должен был их охранять.
Сбросив хандру, парень встал во весь рост и, крепко упершись ногами в дно своего спасительного ковчега, с силой налегал на шест, стремясь как можно дальше уйти от этих мест и забыть все происшедшее, как дурной сон. В который раз он порадовался тому, что додумался прихватить с собой толстые кожаные перчатки, иначе ладони, несмотря на давние мозоли от древка пики, непременно стерлись бы в кровь. Понемногу светлело. С востока начали проглядывать еще не розовые, а сероватые проблески приближающегося рассвета. От реки несло ощутимо промозглой сыростью. Но Попелу было даже жарко, и он время от времени наклонялся, чтобы зачерпнуть воды и освежить разгоряченное лицо.
Время от времени он поминал недобрым словом всех по очереди, от пфальцского курфюрста и Фердинанда до хитрого доктора, так ловко обдурившего несчастного студента. Согревала ему душу только тяжесть монет за пазухой. «Ничего, не пропаду. Теперь главное уйти подальше. А там обживусь на новом месте, заведу дело. Стану почтенным бюргером или продолжу учебу, вот хоть бы и на врача. А почему нет? Военной службой я сыт по горло, в юристы что-то не тянет, а в богословы пусть другие идут. Это не по мне точно».
Вот так он и рассуждал сам с собой, не забывая гнать свою утлую посудину вниз по быстрому потоку Мюльде. И вдруг впереди он зорким глазом разглядел застрявшую посреди реки лодку с двумя пассажирами. Особый сюрреализм картине придавало то, что один из них стоял прямо на воде. Его ноги и на пару дюймов не скрывались под поверхностью, словно он был святым, способным ходить по водам, аки посуху.