– Что значит уорк? – спросил заинтригованный таким началом Попел.
– Э-э-э… боярский сын. Шляхтич… – попыталась перевести девушка.
– Рыцарь?
– Да, – обрадовалась она. – Рыцарь!
– А пши?
– Князь.
– В таком случае прошу прощения у вашей милости, если был недостаточно учтивым прежде!
– Мы дружили с дочерью князя Салихой, – продолжила Фатима, не обращая внимания на насмешливый тон своего слушателя. – Но однажды ее отец пошел в поход, а мой должен был защищать башню, где мы жили.
– И что же случилось?
– На нас напали враги. Всех убили, а меня и Салиху продали в рабство и увезли в Крым.
– Какая печальная история. – Вацлаву стало стыдно за свои насмешки. – Но как же ты снова очутилась в этих краях?
– Моя госпожа – настоящая красавица, толстый евнух не торгуясь заплатил за нее целый мешок золота и забрал в гарем самого хана, а из меня вышла только служанка для жены паши. Тогда мне и дали новое имя. Через год он получил назначение в Азов и перевез сюда свою семью.
– И тебя?
– И меня тоже.
– А потом Азов взяли казаки?
– Да. А с ними был Аскер!
– Кто это?
– Сын шакала! Абрек – убийца, изгнанный из рода! – Глаза девушки сверкнули от ненависти. – Это он напал на замок нашего князя! Он похитил меня и Салиху! Аскер убил моего отца, а потому обставил все так, будто это он предал нашего правителя пши Камбулата! Попади я к нему, этот разбойник и меня бы убил, или еще раз продал в рабство, или того хуже – обесчестил!
– И ты сбежала, а потом попала к оберсту Панину?
– Да.
– История как в старинном романе, – покачал головой Вацлав. – Но что ты хочешь?
– Отомстить!
– Боюсь, это будет не так просто.
– Помоги мне, – попросила она.
– Что? – удивился доктор. – Ты хочешь, чтобы я вызвал этого Аскера на поединок? Но с какой стати мне это делать? К тому же я его даже не знаю!
– Нет, – досадливо поморщилась девушка. – Его убьют другие, надо им только заплатить.
– Но у меня нет денег.
– У меня есть!
– Боже правый, а у тебя-то откуда?
– У паши был слуга, Махмуд. Когда казаки напали, он украл все хозяйские деньги и украшения его жен. Я видела, где он их спрятал! Там много. Половины хватит, чтобы убить Аскера – этого сына собаки! Вторую можешь забрать себе!
– А с чего ты взяла, что этот Махмуд их сам не забрал?
– Его зарубили казаки в тот же день…
– Понятно. А почему ты не возьмешь их сама?
– Там всегда многолюдно. Одной мне не справиться.
– Погоди, – сообразил Попел. – Они, верно, в бывшем доме паши, где теперь живет атаман со своими оруженосцами и охраной?
– Да.
– Вот черт! – восхищенно воскликнул молодой человек в предчувствии приключений. – Беру свои слова назад. И еще скажу тебе, зеленоглазка, чую, эта история выйдет почище всяких рыцарских романов!
«Великому государю всея Руси и многих немецких земель господину Ивану Федоровичу верный холоп его Федька Панин челом бьет.
Пришли, великий государь, под стены Азова силы великие. Одних татар двенадцать чамбулов, а в каждом не менее тысячи поганых, да все с луками, одвуконь, многие в пансырях и мисюрках. А с моря османский флот подоспел из двенадцати больших каторг, а малых ладей и вовсе без счета. Сколько на них воинских людей, не ведаю, однако рассуждаю, что с малыми силами идти басурмане не стали бы. Послухи сказывают, будто десять тысяч одних янычар, да еще валашские, сербские, албанские и иные дружины. А всего у супостатов никак не менее тридцати тысяч ратников при двухстах больших пушках, да еще столько по морю подвезут, коли нужда будет.
Как выгрузились, сразу на штурм бросаться не стали, а поставили лагерь зело велик и добрым порядком устроен. Всякий отряд на своем месте, впереди пушки, а во все стороны кроме моря рогатки, из опасения вылазок. А как работу закончили, так сразу прислали переговорщиков и передали волю султанскую, чтобы казаки обороняться не смели, а отдали град Азов под его высокую руку со всеми укреплениями, пушками и припасами, а он их-де за это пожалует. А еще оный безбожный султан звал казаков к себе на службу, обещал большую добычу в Польше и иных местах, а также разрешение поселиться на любой речке, на которой сами похотят. Посему разумею, что турки не токмо с нами воевать удумали, но и ляшские земли в покое не оставят.
А еще Селим-ага, который у тех янычар полковником и в словенских языках зело искусен, укорял казаков за все их разбои и иные против султана прегрешения. Говорил, что-де подмоги от Москвы, то есть от твоего царского величества, им не будет и что если казаки не покорятся, то всех убьют смертию, а те, которых не побьют, сами от голоду сдохнут!
Однако верные твоему царскому величеству казаки посулы турецкие отвергли и сказали, что-де станут за русскую землю и за весь христианский мир! Тогда оный полковник разъярился и стал ругаться. Бесчестил всяко и казаков, и Русь, и народ наш, говорил, что если будет на то повеление султана Османа, то он не только Азов возьмет, но и весь Дон разорит, и Москву спалит! Но мы и тогда на его посулы не поддались, а велели переговорщикам уходить, иначе учнем палить из пушек.
К письму сему руку приложил твоего царского величества стольник и полковник Федька Панин.
Писано лета 7129, июня в 12 день».
Дописав донесение, Панин свернул его в трубку и уложил в кожаный футляр. Завязав шнурок, чтобы не открылась крышка, он накапал на нее воска в смеси с древесной смолой и запечатал с помощью перстня, после чего отдал гонцу.
– Ловко ты пером машешь, – насмешливо заметил Татаринов, – я чаю, не всякий подьячий так сумеет!
– Дело нехитрое, – пожал плечами Федор. – Главное, чтобы его теперь не перехватили. Сию науку пришлось учить, как на службу царскую новиком поверстался. Попотеть пришлось, однако нынче, сам видишь, вборзе строчки выписываю.
– Не бойся, полковник. Ночь длинная, степь широкая.
– Слушай, я вот что спросить хотел… – помялся побратим. – Вот вы к запорожцам письмо отправили, подмоги просите, а сами только что их атамана утопили. Не думаешь, что те осерчать могут?
– Видишь ли, какое дело, – ухмыльнулся Мишка. – Кабы в Сечи до сих пор Сагайдачный заправлял, он, может, и затаил бы злобу, потому как Черняк завсегда его руку держал. Но там еще зимой Яшку Бородавку кошевым выбрали, а вот он-то как раз Сулима не жаловал!
– Выходит, Родилов…
– Дядька Епифан ничего просто так не делает!
Едва первый робкий луч утреннего солнышка пробился из-за горизонта, как в турецком лагере началось движение. Глухо зарокотали полковые барабаны, пронзительно завизжали трубы, и османская армия грозно двинулась вперед, напутствуемая заунывным пением муэдзинов.
Воодушевленные и взбудораженные зрелищем собственной многочисленности и силы, обилием пушек, яркостью знамен воины рвались в бой, чтобы одним решительным ударом сокрушить наглых гяуров, дерзнувших бросить вызов повелителю вселенной.
В полном порядке выйдя из лагеря, они принялись выстраиваться в полуверсте от внешней линии городских укреплений, сосредотачивая силы против Топрак-кале (Земляного города – эта часть крепости, несмотря на свое название, также была окружена каменной стеной) и в меньшей степени – Ташлак-кале (Каменного города), таким образом, османская армия развернулась широким полукольцом, окружая Азов с трех сторон. В относительной безопасности оставались лишь речная сторона города и самая старая его часть – собственно Азовский замок.
Как ни странно, но первую линию мусульманского воинства составили отряды христиан. Валахи, молдаване, сербы, венгры и даже саксонцы из трансильванского Семиградья. Судя по всему, турки не слишком доверяли им в войне против поляков, а потому отправили подальше от родных земель, где у них не будет возможности бежать или изменить.
Следом, встав в восемь рядов, стройными, одинаково одетыми в красные кафтаны шеренгами, блестя сталью и тлеющими фитилями длинных мушкетов, шагали под черными знаменами двенадцать янычарских орт[54], каждая во главе со своим облаченным в роскошные, шитые золотом одежды полковником-чорбаджи. Когда-то их еще совсем маленькими детьми забрали из родных семей и отдали на воспитание мусульманам. Затем, почти забывших родной язык и веру, их обучали в специальных лагерях и превратили в совершенные военные машины.
Третья очередь состояла из собранных со всей османской империи подчиненных народов – арнаутов-албанцев, черкесов и спешенных татар. Не слишком дисциплинированные и почти не обученные строю, но при этом невероятно жестокие, они годились только для преследования разбитого противника, но их было много, и они рвались в бой, рассчитывая на добычу.
Защитники крепости по-прежнему молчали, безмолвно наблюдая за действиями противника, и только вившиеся над стенами дымки фитилей указывали, что казаки готовы к встрече.
Когда первые шеренги османского воинства наконец подошли достаточно близко, в дело вступила артиллерия. Давно приготовившие свои пушки топчи[55] дали дружный залп из всех стволов. Их позиции заволокло дымом, а в стены Азовской цитадели полетел целый рой каменных ядер.
Одни из них вовсе не долетели до казачьих укреплений, бессильно шлепнувшись на мягкую землю вала, прицел других был взят выше, и они жутко просвистели над головами защитников, но большая часть все же ударила по стенам и башням, выбив из кладки изрядные куски.
В сущности, урон от этой пальбы был не так уж велик, но пока гром турецких орудий сотрясал небо и землю, шедшие в авангарде войска бросились вперед и принялись закидывать ров фашинами, связанными из тонких веток и хвороста. Не прошло и нескольких минут, как им удалось в нескольких местах его заполнить, а подходящие к ним на смену уже тащили длинные лестницы.
Пушки замолчали, и теперь засевшим на стенах казакам были слышны команды вражеских офицеров, ругань десятников и дружный топот атакующих, подбадривающих себя криками. Наконец они с громким стуком приставили свои лестницы и один за другим, словно трудолюбивые муравьи, полезли вверх. Казалось, еще мгновение – и им удастся захлестнуть стены, как морская волна прибрежные камни, но в этот момент у их ног разверзся ад!