– Пошел вон, zmrde zkurvene![67] – скривился чех, жалея про себя, что второпях забыл надеть перевязь с оружием.
– А где твоя шпага? – мерзко улыбнулся Осип. – Никак забыл прихватить?
– Для такого пса, как ты, мне и батога хватит! – ответил Вацлав, подбирая валяющийся на полу обломок жерди.
Разозлившийся разбойник бросился на доктора и попытался зарубить его тесаком, но прошедший суровую школу у наемников Попел оказался для него крепким орешком. Ловко увернувшись от выпада своего врага, он огрел его палкой сначала по лицу, потом по плечу, разом отсушив руку, и, наконец, по ноге, заставив взвыть от боли и согнуться. Затем последовал добрый пинок в грудь, и не ожидавший такой подлости охотник повалился на спину, с громким стуком приложившись затылком о бревно, и затих.
Этого показалось чеху недостаточно, и он все тем же ослопом приложил врага по голове, разбив ее в кровь. Остановила его лишь мысль о том, что убийство солдата без суда может обернуться для него неприятностями и что лучше связать дезертира-уклониста и предъявить пред светлые очи полковника Панина, а тот уже, узнав о подлых намерениях схваченного с поличным преступника, изрядно накажет его сам. Так что Попел просто заломил без жалости руки противника и связал их.
– Поднимайся, pitomec[68], хватит изображать мертвого. Пойдешь своими ногами, или я тебя прямо здесь прикончу.
Закончив со своим противником, Вацлав нагнулся к лежащей на куче мусора Нахат. Несмотря на повреждения, девушка была жива и в сознании. Она видела, как появился ее спаситель, и как они с проклятым разбойником дрались, и как он вышел победителем из неравной схватки.
– Ты пришел, – еле слышно прошептала она.
– Конечно, – так же тихо отозвался он и, осторожно подняв ее на руки, понес в лазарет, заодно зорко следя за пленником, уныло тащившимся в нескольких шагах перед бравым хирургом.
Несмотря на значительные потери, понесенные осаждавшими во время подрыва насыпи и последовавшей за ним вылазки, турки и не подумали опустить руки. Напротив, неудачи, казалось, только ожесточили их и заставили трудиться с удвоенной силой. Меньше чем за две недели был насыпан новый вал, куда больше прежнего, на котором установили уцелевшие пушки, и вот уже две недели кряду топчи вели по крепости непрерывный огонь.
Топраков городок был разрушен почти до основания. Досталось и прочим укреплениям, а также зданиям внутри. Спасаясь от не прекращающегося ни днем ни ночью обстрела, казаки вырыли ямы, в которых пережидали канонаду, но стоило османам пойти на штурм, как они выбирались из своих укрытий и с удвоенной яростью бросались на врага. Изо всех бойниц и проломов звучали выстрелы, летели стрелы, а когда противник подбирался совсем близко, на их головы начинали падать камни, а под ногами рвались мины.
Раз за разом янычары набрасывались на русские позиции, но только для того, чтобы после жаркой схватки откатиться назад, теряя боевых товарищей.
Стены старой генуэзской крепости пока еще стояли, быть может, только потому, что артиллерия турок была занята другими укреплениями. Казалось, еще немного и защитники не выдержат нечеловеческого напряжения, но шел день за днем, а силы их не ослабевали. Державшиеся поначалу наособицу донцы, запорожцы и охотники давно перемешались и стояли на стенах плечом к плечу. А иной раз случалось так, что Панин и его офицеры командовали казаками, а атаманы и есаулы водили в бой солдат.
Наконец, после одного особо ожесточенного штурма обороняющиеся были вынуждены оставить Топрак-кале.
– Что же вы делаете, атаманы-молодцы?! – хрипло крикнул им Родилов, потрясая саблей. – Не можно нам отступать!
– Не сладим, батька, – устало выдохнул отходивший последним Татаринов.
– Здесь надо обороняться, – поддержал его Панин. – Там только людей зря положим.
– Нет! – не согласился с ними войсковой атаман. – Надо отбросить басурман, иначе они пушки к самым стенам подвинут, а тогда точно не устоять. За мной!
Какими бы уставшими ни были казаки, роптать они не стали и, повинуясь приказу своего вождя, стали подниматься с мест, чтобы снова ринуться в кровавую сечу, но в этот момент какому-то меткому турецкому стрелку улыбнулась удача, и выбежавший впереди своих людей из ворот Родилов получил пулю в грудь. Вслед за этим загрохотали ружья и мушкеты со всех сторон, полетели стрелы, но без атамана атака захлебнулась, и защитники Азова вернулись за стены.
– Дядька Епифан, – бросился к раненому Татаринов. – Как же так?
– Держись, Мишка, – еле слышно отозвался тот и уронил голову.
– Лекаря! – что было сил заорал есаул. – Где его черти носят, когда он нужен?
– Здесь я, – буркнул Попел, опускаясь на колени рядом с лежащим на земле атаманом, и взял его за руку.
Пульса не было, да и рана в груди оказалась такова, что Вацлав только сокрушенно покачал головой.
– Брешешь! – взвизгнул Татаринов и схватился за эфес сабли. – Врешь, немчура!
– Успокойся, – встал между ним и доктором Панин, – не время теперь собачиться!
– У господина Родилова смертельная рана, и я ничем не могу ему помочь, – с горечью пробормотал Попел. – Впрочем, как и всем остальным. У меня не осталось ничего, кроме ланцета. Нечем лечить, нечем перевязывать, нечем облегчить боль…
– Вот что, казаки, – подал голос войсковой старшина Мартемьянов, – горевать после будем, а теперь надобно избрать атамана!
– Не торопился бы ты, – скрипнул зубами Мишка, но остальные его не поддержали.
– Верно! – стали раздаваться вокруг голоса.
– Тогда говорите, кто вам люб?
– Да чего там решать, Исай? – устало отозвался Митька-Лунь. – Ты и бери пернач!
– А чего это он? – подал голос кто-то из молодых. – Пусть Татаринов атаманит!
– Какой вам, к бесу, Татаринов, когда у него на губах молоко не обсохло!
– А давайте нашего полковника выберем? – дурашливо выкрикнул Ванька Кистень. – Он у нас парень бравый, дело воинское знает, да у царя в чести. Глядишь, Иван Федорович услышит, кого выбрали, так на подмогу ему и поспешит!
– Вот только бояр на нашу голову и не хватало! Ты бы еще лекаря иноземного выкрикнул…
– А что? – не сдавался бывший разбойник. – Васька Попелов тоже вояка справный!
– Не дури, – с угрозой заявил Мартемьянов. – Круг – дело казачье, в него чужих не пускают и выбирают только из своих!
– Ишь ты, как с турками драться, так пожалуйста, а как атамана выбирать, так отойди-подвинься!
– Уймись, Ванька, нечего смуту наводить! – подал голос Панин и обернулся к казакам. – А вы решайте быстрее, пока нас османы в оборот не взяли!
– Браты, царский полковник дело говорит! – решительно заявил Лунь. – Не годится нам перед лицом басурман свары затевать, да грызться меж собою, как собаки за кость! Коли будет на то воля Божья, после осады соберем большой круг всего Тихого Дона и выберем себе войскового атамана, а теперь не время. Мой голос за Исая, а вы как знаете, только решайте здесь и сейчас!
– Любо! – стали раздаваться со всех сторон выкрики.
– Есть кому сие поперек?
Ответом ему было молчание, и даже недолюбливавший Мартемьянова Мишка не стал перечить, а просто кивнул.
– На том и порешим. Бери пернач, атаман, да командуй нами!
После захвата Топракова городка положение осажденных резко ухудшилось. Большинство казачьих пушек стояло именно на его стенах и валах, и теперь вся эта артиллерия досталась туркам. Количество припасов и особенно продовольствия тоже сократилось, хотя и едоков также стало меньше. И все же османам не удалось развить свой успех. Как ни наседали они на немногих уцелевших казаков и охотников, те стояли насмерть. Дошло даже до того, что янычары отказались идти на очередной приступ, и у стен старой крепости наступило затишье.
– Трусливые шакалы! – ругался в своем роскошном шатре Ибрагим-паша, когда чорбаджи донесли до него волю своих солдат. – Вы недостойны носить высокое звание газиев – воинов джихада!
Его можно было понять. Юный султан Осман начал наступление на поляков и, нуждаясь в подкреплениях, слал все более грозные фирманы незадачливому полководцу. С проклятым Азаком нужно было что-то решать, иначе не сносить Ибрагиму головы! Во всяком случае, с гонцами, посланными с просьбой о подмоге, именно так и случилось.
– Пошли в бой татар или черкесов, – посоветовал ему Селим-ага, – а то как грабить – они первые, а вот идти на стены их не заставишь. Неудивительно, что янычарам это не по нраву!
– Хорошо, – кивнул паша. – Пусть разделятся на отряды и атакуют непрерывно. Пока одни бьются, другие отдыхают, и так пока проклятые гяуры не упадут от усталости!
Нахат, как и все, кто мог держать оружие, давно покинула лазарет, тем более что его разбило турецкими ядрами. Стараясь держаться рядом с Попелом, она заряжала ему ружье и пистолеты, перевязывала, если понадобится, раны, готовила нехитрую снедь из немногих оставшихся продуктов. Все давно поняли, что она вовсе не мальчик, но теперь ее это совсем не беспокоило. Даже клад, все еще остававшийся где-то во дворце паши, казалось, более не занимал мыслей девушки. Только одна забота не давала покоя ее хорошенькой головке: кто отомстит, если их с Вацлавом убьют?
– Может, вступить с османами в переговоры, чтобы они выпустили из крепости женщин? – как-то в перерыве между штурмами спросил у Татаринова Попел, беспокоившийся о Нахат куда больше, нежели она сама.
– Вступить-то, конечно, можно, только проку от этого не будет, – скривил почерневшие от пороховой гари губы Мишка. – Знаю я их, похватают баб да ими же и прикрываться будут, как на приступ пойдут!
– Какое варварство! – возмутился чех.
– Война, – равнодушно отозвался есаул, судя по всему, не видевший в подобном деянии ничего предосудительного.
– Мы все умрем! – мрачно вздохнула Нахат.
– Ты, поди, еще и не целованная? – поинтересовался с усмешкой Мишка.