«Совсем они не жадные!» — думал Славка, поглядывая на женщин, пытаясь понять о чем они «говорят».
«Ух ты! — удивлялся киселихинский обжора. — Они оказывается слышали и говорили! А потом ушли на фронт: она — санитаркой, а он — автоматчиком. Вон показывает, как раненых таскала.
А тут дядю Колю ранило, она его на волокуше тащила, бомба трахнула, оглоушила их — вон показывает взрыв».
Тетя Варя, действительно, говорила о сражениях — это любому ясно. «Пух-пых!» — помогала она себе тяжелым непослушным языком, и взлетали мягкие руки, сердились выразительные глаза, надувались щеки, корчился рот, складывались в трубочку губы. Как злилась она на врага, как понимал ее гость, как ругал себя! «Они воевали, а я не мог поспорить!»
По пути домой он решил: «Встречу дядю Витю, все ему расскажу и ребятам расскажу, как они воевали».
Некоторое время шли они молча, но за деревней Славка спросил:
— Мам, а у них медали есть?
— Не знаю, сынок, может и есть.
— А как их оглоушило, расскажи!
— Как оглоушило? — мама даже остановилась.
— Ну, тетя Варя рассказывала.
— А! Это она про пожар. Напарник у дяди Коли (они на ферме работают) напился, уснул, папироска упала, от нее все загорелось. Дядя Коля рядом оказался, пожар затушил и дядьку того спас. Премию ему дали, они Аленке пальто купили, а про медаль…
— А, что же они, не воевали?
— Они же глухонемые, сынок, откуда ты взял?
Вернулись они на поселок вечером. От двухэтажек, людей и даже кошек расползались длинные тени, устало зудели комары, было жарко. Хотелось варенца. Но еще больше хотелось рассказать мальчишкам о Киселихе и о том… как фашисткий снаряд оглоушил дядю Колю и тетю Варю.
Рыбка плывет, назад не отдает
Первый снег выпал точь-в-точь на Покров день — так бабка Васена сказала, сменив скрипучую метлу на скребок, лопату на метлу, но лучше бы он вообще не выпадал: из-за него все получилось!
Как-то утром Колька предложил:
— В «расшибалку» сыграем?
— Сейчас не могу, — ответил Славка. — Васька долг отдаст, девяносто копеек, тогда сыграем.
— Ха, держи карман шире! — звякнул Колька мелочью в кармане серого пальто.
— Как это?! — удивился Славка от неожиданности.
— А так! Рыбка плывет, назад не отдает!
— Ну ты тоже скажешь — он же должен!
Колька снисходительно отмолчался — так он был уверен в себе, а Славке ничего не оставалось, как ждать вечера.
«Сегодня не могу, завтра отдам», — сказал вечером Васька, и началось.
Утром по пути в школу, днем — на переменках, вечером — на поселке Славка постоянно натыкался на острые Колькины глаза и слышал его упрямый голос: «Ну, что я говорил! Рыбка плывет, назад не отдает!» А Васька каждый день повторял: «Сегодня не могу, завтра отдам!»
И вскоре все жилпоселовские мальчишки и девчонки узнали о Колькиной рыбке — она стала любимым лакомством их языков.
— Рыбка плывет, назад не отдает! — кричали они за доминошным столом и на волейбольной площадке, в кукольных квартирах и песочницах, у голубятни Логачева и у ИЖака Леньки Афонина, который ремонтировал движок своего быстроногого друга.
— Рыбка плывет, назад не отдает! — вонзалось стрелой в Славкино сердце, а Васька каждый вечер повторял: «Сегодня не могу, завтра отдам».
И вот это «завтра» само пришло.
Славка встал с постели, посмотрел в какое-то ненормальное (как будто его всю ночь мыли) окно и обомлел: белым пухом покрыты были асфальт и песочница, крыши сараев и доминошный стол, деревья с редкими желтыми листьями и подоконники.
— Ура, зима! — побежал он на улицу.
— Привет! — встретил его у подъезда Колька, по-хозяйски разгреб ногой легкий снег и показал кивком головы на тонкую, жесткую пленку льда. — Смотри, какой асфальт!
— Уже можно играть, — понял его Славка.
— Соберутся все, сыграем. Я клюшку купил в «Спартаке». Вещь!
Колька важно сплюнул, а Славка также важно пробурчал.
— Васька сегодня деньги отдаст, и я завтра после школы тоже поеду в «Спартак». Мамка разрешила.
— Так он тебе и отдал! — невозмутимо произнес Колька. — Я же говорил, нужно было сразу четко действовать. Сказал бы ему: «Или давай деньги, или по шее получишь», — отдал бы, как миленький. Или бы по шее получил.
— Да ну… — хотел возразить Славка.
— Вот и иди со своим «да ну» ко дну, — передразнил Колька. — Так хоть бы по шее ему дал, а то вообще ничего.
Этот вариант Славку совсем не устраивал: он и драться с Васькой не хотел и деньги терять — тоже.
— Что ты с ним не сладишь, что ли?
— Почему это?
— А, что ж ты тогда?
— Да это…
— Дай ему в рыльник — за свои же деньги!
Славка не знал, куда деться от быстрых Колькиных глаз, от солнца, которое стреляло со всех окон яркими лучами и давило на плечи предательским теплом. В это время вышел сам Васька, как-то несмело крикнул: «Привет, мужики!» и направился к сараям. Славка лишь грустно вздохнул, подумал о клюшке, но промолчал. А Колька тут как тут со своей рыбкой.
— Рыбка плывет, назад не отдает! Иди скажи ему.
— Да нет у него сегодня! — отчаялся Славка.
— И никогда не будет. А так хоть в шнобель ему дашь, пусть в следующий раз знает.
Слушать Кольку было не возможно: его упрямая вера била по мозгам. И Славка поплелся по мягкой, запушенной снегом траве к Васькиному сараю, из которого доносился резкий шорох рубанка.
Шагов тридцать он прошел, но взмок, как после десятичасового хоккейного мачта. А тут еще снег попал в ботинки — противно! И поскользнулся он у самого сарая — чуть не грохнулся!
И девчонки с санками хихикнули — откуда только взялись!
А Ваське хоть бы что — жиг-жиг своим рубанком, жиг-жиг. И молчит, как будто это ему деньги должны.
— Ну ты, здорово, — сказал Славка, хотя еще несколько секунд назад хотел сказать: «Чего, клюшку чинишь?»
— Привет, — в тон ему ответил столяр, а по «сарайной улице» дохнуло прохладным ветром: жесткие струи его неприятно шевельнулись под воротником расстегнутого пальто.
Что говорить дальше, Славка не знал. А Васька спокойно жигал своим рубанком: скрюченная стружка весело летела во все стороны.
— Отдашь деньги-то? — спросил наконец Славка.
Жиг-жиг рубанком по дереву. Славка, сжав губы, посмотрел на ботинки — две бледные стружки лежали на них, впитывая влагу первого снега.
— По шее хочешь получить?
Еще пара стружек упала на ботинки под упрямое жиг-жиг. Он стряхнул стружку:
— А то в нос дам.
Васька на это ноль внимания, фунт презрения. Славка застыл в дверях, как статуя, боясь пошевельнуться, боясь услышать спиной визгливое: «рыбка плывет, назад не отдает!»
— Ну, что молчишь-то? Выйди сюда, — буркнул он.
— А мне и здесь хорошо.
— Выйди, сказал.
Васька не вышел, но отложил рубанок и шагнул к двери.
— Не отдашь, по шее получишь.
— Ну и что такого?
Это было уже слишком! Славка аж моргнул от удивления.
— Ща врежу, точно, — сказал он, и, увидев, что Васька опять на это ноль внимания, сунул кулак (да не кулак, а вяло сложенную ладонь) в приоткрытую дверь. — На тебе, чтоб знал.
Васька вновь промолчал, и только ветер хмыкнул дверью, да ударила крылом ворона прямо над головой.
Славка развернулся, вышел на солнце и потопал по своим же следам к Кольке.
— Сейчас все растает. Видишь, как солнце печет, — сказал тот и заинтересованно спросил. — Отдал? А врезал?
— Угу, — сказал Славка. — Пойду домой. Снег в ботинки попал. Противно.
Он пришел домой, снял ботинки, поставил их на батарею, сменил носки и сел на диван. Долго сидел. Может быть даже вздремнул — чего никогда раньше за собой не замечал.
Но вдруг очнулся — сидеть надоело, подошел к окну и не узнал свой поселок: размокло все, разжижело, грязь да грязь кругом. Кто-то ударил дверью сарая, звякнул замком. Славка испугался, отошел к дивану: вдруг это Васька со своей чиненной клюшкой.
— Этот снег дурацкий, — вздохнул он и сел на диван.
Через несколько дней от первого снега не осталось и следов. Опять сухая, колючая, ветристая осень загуляла по поселку, развесив по холодному небу свое серое тряпье. Противная была та осень! Дома сидеть надоело. В школу ходить не хотелось: трудно было скрывать от одноклассников, что они с Васькой в ссоре. И гулять не тянуло.
Бабка Васена опять взяла метлу и зло шмыгала ей по утрам еще целых две недели!
Потом пришла зима. Настоящая, морозная, со скрипом!
И в первом хоккейном матче Васька и Славка, игравшие в одной команде, забросили по шайбе и напрочь забыли про первый снег, который выпал как раз на Покров день.
Алфизики
Жилпоселовский люд готовился к пасхе. Женщины пекли куличи, красили яички. Мужчины метались между погребами и магазинами, истязая себя «репетициями». Дети мечтали о крепких яичках, которые никто бы не смог разбить. Праздник объявился неожиданно: вчера его не было, и вот на тебе — Пасха!
— Христос воскрес! Воистину воскрес! — только и слышно кругом.
Славка и Сашка сидели на кухне печальные: яички у них московские, магазинные — слабые, не то что у Игоря: его бабушка специально чем-то откармливает куриц под Пасху, чтобы скорлупа была крепче.
Славка ушел в комнату, уставился в стопку книг на столе, читая без интереса: «Алгебра, история, физика…» И вдруг.
— Физика! — крикнул и выбежал на кухню.
Там ели Сашкины родители.
— Сейчас все будет отлично! — возвестил Славка. — Я еще вчера хотел да забыл.
— Чего хотел? Зачем керосинку зажигаешь? — навострил ушки Сашка.
— Физика, понимаешь! Это не какая-то бабушка, это — наука!
Славка поставил на керосинку кастрюлю с водой, убежал в комнату. Сашка — за ним:
— Ты чего хочешь? Скажи! Я никому — могила.
— Мы скорлупу закалим, понял? Она станет крепче камня.
— Как закалим? — Сашка ничего еще не знал о закалке яиц.
— Очень просто! Сначала в кипяток, потом в холод. Раз двадцать, чтобы прочнее было.