28 марта обе станицы, Устинова и Шатрова, отпустили с жалованием на Дон.
В такой непонятной обстановке, когда ближайший союзник по милости донцов мог стать злейшим врагом, стали проведывать московские люди возможность другого союза — с Польшей против татар. В феврале 1638 года послали к королю посольство Проестева и Леонтьева. Поляки отказали — у них с турками и татарами был мир (хотя и носились слухи, что 50 мурз татарских готовятся с запорожцами идти на поляков).
Такое же посольство послали из Москвы в Крым, и послы, Извольский и Зверев, рассказывали татарам, что Москва к азовским делам непричастна. Хан Багадыр-Гирей к азовским делам был равнодушен, требовал только, чтоб русские засечную линию не строили, а что уже построили, чтоб сломали.
К этому времени ситуация на Дону заметно изменилась. Отбывшая с Дона 9 марта и прибывшая в Москву 4 апреля делегация во главе с самим Михаилом Татариновым о поддержке Азова русскими войсками уже не говорила.
Зато бросился в глаза московским дьякам наплыв на Дон запорожцев.
В связи с поражением восстания на Украине запорожцы уходили на восток, кое-кто селился на русских землях по границе, многие шли прямо в Азов, который стал теперь для них идеальным убежищем.
На вопрос московских дьяков, сколько запорожцев теперь на Дону, Михаил Татаринов ответил, что столько же, сколько и донцов — десять тысяч.
Вряд ли за зиму на Дон могло явиться столько черкас, хотя по другим источникам видно, что запорожцы в это время небольшими группами, по 50–100 человек, прибывают в Азов и нижние донские городки почти ежедневно, что 2000 черкас пошли на Дон в великий пост на первой неделе. В марте в Белгород воеводе Петру Дмитриевичу Пожарскому из Москвы, из Разрядного приказа, писали, что если будут запорожцы проситься на Дон или в Азов, то говорить им, что указа на то нет, «только ты на себя то перенимаешь, на Дон их отпустив, потому что они люди вольные». А бумаг им с собой никаких не давать. Еще один источник говорит, что запорожцев весной 1638 года на Дону прибавилось на 2500 человек. А что касается названной Татариновым цифры в 10 000, то это, видимо, было то количество, что ожидали донцы или обещали запорожцы.
Михаил Татаринов подтвердил, что весной ожидают прихода под Азов турок и татар, что в Азове пушек много, а стрелять нечем — пороху нет. И хлеба не было, а «голоду, государь, наша братия терпеть не хотят в Азове».
Естественно, Войску Донскому выделили дополнительно и хлеб и порох. А Михаила Татаринова, бравшего Азов и писавшего ранее, что Азов царю «годен», который, конечно же, был «лучшим» человеком, стали расспрашивать, что донцы собираются делать в случае осады.
Татаринов был уверен, что Азова казаки не сдадут: «А города де Азова им не отдовывать и не покидывать, хотя все они до одного человека помрут, а города Азова не покинут, потому что де они все взяли город Азов кровью, своими головами. И ныне де им всем атаманам и казакам хоть и головами своими же вершить, а Азова не покинуть».
На намеки насчет русского гарнизона в Азове Татаринов ответил, сославшись на волю Войска: «А в помощь де себе о воеводе и о ратных людях с ним, атаманом, и с казаками, от Войска государю бити челом не наказано, и чего де с ними не приказано, и они де того и делать не смеют». Снова просил хлеба, просил пропускать на Дон русских людей с товарами и просил книги для церкви Иоанна Предтечи в Азове.
С тем его и отпустили 22 апреля, снабдив книгами, «чтоб в храмах без пенья не было», и грамотой с наказом промышлять против татар, если они на русские земли полезут.
Весной жизнь на Дону вообще наладилась. Приезжали с запасом торговые люди из Воронежа, из Астрахани, с Терека. Из Кафы турки приезжали. Но с ними торговались у города, за крепостные стены их не пустили. С низовых городков казаки стали опять перебираться в Азов. Весь Нижний туда перебрался, и атаман Денис Парфеньев в Москве говорил, что «на Дону де живут ныне казаки во всех городках, опричь Нижнего городка».
Вышел из Крыма московский человек Сафон Бобырев (разменял его и других пленных кафинский паша в Азове на своего брата) и рассказал, что в Азов сошлись казаки с Яика, с Терека «и со всех речек», и черкасы тоже. Хлеб дешев, мех сухарей — 20 алтын. «Зелейные казны видел он в Азове башня полна наставлена бочек». Соседи казаков боятся. Из Темрюка, Тамани и Керчи жены и дети жителей вывезены в степи и горы.
Как и в настоящую столицу прибыл в Азов с Терека «кизилбашский тезик», увидели персы в донских казаках союзника против турок более надежного и действенного, чем московский царь. А шах персидский выслал в Азов казакам жалованье, но караван с жалованьем «погромили горские черкасы».
В мае вести в Москву с Дона поступали противоречивые. Донцы продолжали пугать Москву турецким и татарским нашествием. Ногайцы якобы им сообщали, что крымчаки вот-вот пойдут на Азов, а ногайцы — на Русь. И из Воронежа была получена отписка от воеводы Мирона Вельяминова. Сообщили ему посланные на Дон служилые люди, что крымский хан от турок помощи не получил, что турки воюют с персами, а вот донцы «сами де готовятца все, хотят идти и приступать под Темрюк; и суды все на воде стоят совсем готовы», ждут только прибытия с жалованием и порохом атаманов Устинова и Шатрова, и намерения у них серьезные, так что темрюкские татары хотят из города уходить. И выходило по этой отписке, что не боятся донцы и прибывшие запорожцы турецкого нашествия, а сами готовят новый удар, хотят взять Темрюк и тем самым еще больше укрепиться на берегах Азовского моря.
Отписка эта была получена 29 мая. А 10 июня прибыла в Москву с Дона станица атамана Дениса Парфенова и опять стала московских людей пугать. Якобы 19 апреля приходил под Азов посол от крымского хана Коземрат Улан ага, с ним два ногайских мурзы и татар человек 400, и требовал через присланных в Азов двух толмачей, чтобы казаки сдали крымскому хану Азов. Донцы посла приглашали самого приехать, но тот не приехал. И донцы ему ответили, что Азова не отдадут — «не дадим с городовой стены и камня снять». Вот когда будут казачьи головы валяться, наполнив азовские рвы, как сейчас бусурманские головы валяются, тогда, может и будет Азов татарским. И особо казаки указали, что взяли Азов без царского повеления, что «одни мы, казаки, своими головами взяли Азов город, одни мы ныне в городе и живем».
Татарам это было все едино, и предназначалась, скорее всего, эта фраза для Москвы.
А кроме того сообщали с Дона, что 1 мая был на Молошных водах бой с ногайцами, что все войско татарское в сборе, что турецкий султан хочет сместить хана за то, что тот не сумел захватить Азов, и теперь по 300–400 всадников выступили татары на русские украины, а они, казаки, немедленно вышли на 74 стругах в море, чтоб напасть на крымские берега.
То есть, Войско Донское, объясняло свой выход в море ответной мерой на татарский поход на Русь, за что им, собственно, и обещали платить жалование.
Устинов и Шатров с жалованием и порохом прибыли в Азов 2 мая. 9 мая объединенная казачья флотилия вышла в море.
И тут донские казаки чуть было не поверили в собственную дезинформацию. Вышедшие в море на 75 стругах войско — тысяч пять — то ли думало промышлять под Кафой, то ли брать Темрюк, но на татарском берегу прибежали к ним бегом «земляне русские», два мужика, прожившие в Крыму в неволе лет по двадцать. Беглецы сообщили «морскому войску», что крымский царь с крымчаками, а царевич — с ногайцами, пойдут степью на Азов с крымской стороны, черкесы должны выступить от Темрюка, а сам паша идет с каторгами морем. И все — на Азов.
В «морском войске» этим слухам не поверили, «пошли доведываться сами своими головами и сошлися с каторгами близко Керчи в лимане». Насчитали 60 каторг (по другим данным 44) и шли якобы те каторги на Азов, но в бой с ними казаки не вступили, погода помешала. Буря разметала оба флота. 4 каторги (по другим данным — 6) вообще были разбиты. Но и донцы, рассеянные непогодой, стали спешно пригребать к Азову, где и подняли тревогу.
Пушки расставили на стенах, хлеб, рыбу и мясо припрятали, чтоб хватило год в осаде отсиживаться. Пустили степью по ногайской стороне человек 300 казаков на разведку, да по крымской — человек 300 донских татар. А в верхние городки послали верных казаков, Алексея Дронова и Семена Толстова с грамотой, чтоб помощь слали.
В грамоте той писали, что Азов «всему великому Войску Донскому Бог поручил», и надо теперь казачьей славы не потерять и казачество сохранить, ибо «все земли нашему казачьему житью завидовали». И чтоб ехали все защищать Азов, а кто не поедет, тому грозили отлучением, такому «в Войску и суда не будет». И чтоб ехали все «пенные и непенные» — правые и виноватые, — и с «пенных» вина за оборону Азова будет снята — «а пеня им отдана». А кто останется по общему приговору городки охранять, чтоб собирались с четырех-пяти городков в один городок и жили «с великим бережением», потому что ожидаются на верхние городки десять тысяч татар. А всех пришлых и торговых с бударами и запасами гнать вниз к Азову.
Словесно же говорили, что хочет Войско успеть, перехватить турок и татар по дороге, не дать им Азов осадить.
Михаил Татаринов узнал обо всех этих страстях, когда подплывал с дополнительным жалованием к Усть-Медведицкому городку. Узнал и погреб «наспех» днем и ночью.
В мае же в Войске выбрали нового атамана, вместо склонившегося в мыслях к Москве Михаила Татаринова поставили Тимофея Яковлева.
К этому времени и тревоги рассеялись. Посланные за языками дополнительные отряды привели пленных, а одного взяли прямо у Тернового городка, и пленные те говорили, что каторги турецкие идут не под Азов, а «на заставу», выход в Черное море перекрыть и казаков туда не пускать. Да приезжали крымские татары выкупать своих пленных и проговорились, что с весны заставляют их воевать с «кизилбашами», главное их войско в дальнем походе, и потому сами они в Крыму боятся донских казаков.
И узнав все это, решило Войско Донское ударить на турецкие каторги…