Василий Никитин подтвердил, что запасов на Дону нескудно, а скудны мы, донские казаки, людьми, чаем мы по зиме к себе бусурманского приходу большого собрания, «и чем царское величество велит помощь учинить, в том де как царское величество изволит».
А дьяки казакам начали выговаривать: «людей к ним посылать немочно, потому что они государского повеления не слушают, посланы к ним вольные многие люди, и они тех вольных людей голодом поморили, запасов им не давали, а иных побивали, и те вольные многие люди с Дону разошлись от их тесноты и дорогою многие померли; да к ним же послан с ратными людьми стольник и воевода князь Семен Романович Пожарский, и они, атаманы и казаки, его ни с чем не слушали, все делали самовольством и беглых людей к себе принимали, и вынимать их у себя не дали, а иных людей подговаривали.
Да им же, атаманам и казакам, по царского величества указу на море под турские города ходить и воевать и разорять не велено, и ведомо царскому величеству учинилось, что они на море под турские городы ходили и воевали, и разоряли, и для того ныне в Царегороде царского величества послов задержали от их непослушания, и тем своим непослушанием людей всех растеряли».
Есаул Василий Никитин на конкретные обвинения дал обстоятельные ответы. Что касается вольных людей, то «вольным де людем от них никакой тесноты не бывало, и их не побивали, и запасы им давали, и те де вольные люди не хотят государю служить, запасы пропили и, пропив те запасы, с Дону от них пошли бегом, а унять было их нельзя, потому что они люди вольные».
Прямо видно, как есаул ухмыляется и руками разводит…
И князя Пожарского они де во всем слушали «и беглых людей к себе не принимали, и не подговаривали, и вынимать беглых людей не заказывали, и во всем де государское повеление исполняли». При этом ссылался есаул на князя Черкасского и предлагал по этому поводу «сыскать».
«А на море де пошли было они под крымские улусы, и волею де божиею погодою принесло их к турским городам; и они де из судов на берег выходили для хлеба, чтоб им с голоду не помереть, а не для войны, и в том де бог волен да государь».
При этих словах, видимо, дьяки начинали или нервно зевать или слюной давиться. Выходило, что заносило казаков к турецким берегам штормом, и приставали они к берегу под турецкие города не грабить, а хлебца купить… А что поделаешь? Что с них, с казаков, возьмешь?
А туркам из Москвы от царского имени снова лицемерно ответили: пишете де вы, чтоб нам, «великому государю, донских казаков из Черкасского городка велеть свесть, и нам, великому государю, того учинить нельзя, потому что донские казаки утеклецы, бежали из Московского государства, заворовав, от смертной казни и живут в тех местах исстари кочевым обычаем, а с ними живут разных вер люди, литва и немцы, и горские и запорожские черкасы, и крымцы, и ногайцы и азовцы, а не одни они, донские казаки, а нашего царского повеления не слушают…».
Пока казачьи посланцы, выкручиваясь, просили помощи, под Черкасским городком случился новый приступ. Перед Крещением, 4 января, пришли под городок многие крымские, азовские и ногайские воинские люди и к городу приступали накрепко. Много казаков погибло и в плен попало. Но донцы, собравшись с силами, пошли на вылазку и басурман отогнали.
Сил в городке совсем не осталось. Из астраханских стрельцов восьмерых татары в плен увели, а девятого на вылазке убили. И 5 февраля послали казаки в Москву с атаманом Иваном Молодовым отписку, а под ней челобитную, что «им де от бусурманского беспрестанного к ним приходу и приступу, и кроволитья жить не в силу, мочи их нету и государевы казны держать не с кем». Забери дескать, государь, назад порох и снаряды и укажи нам, где и как дальше жить, а реку Дон нам держать не с кем и нечем, ни рыбы наловить, ни за водой выйти — сидим все время в осаде. А что прислал государь жалования 3000 рублей и хлеба 1970 четвертей, то кому оно только не попало, даже мужикам-гребцам, в Черкасском городке зазимовавшим, раздавали, чтоб не разбежались они из осажденного городка. И с тем ждали казаки царского указа, «а не будет де им государева указу, и они де с реки все разбредутся врознь».
И дьяки царю обо всем в марте доложили.
Сжалился царь Алексей Михайлович над донцами и отправил на Дон 24 мая 1648 года дворянина Андрея Лазарева с полком. Отбыли с Лазаревым из Воронежа 1000 солдат, 1 майор, 4 капитана и 5 поручиков. Добирался Лазарев долго и явился в черкасский городок аж в октябре месяце.
Почему так дело затянулось, можно лишь догадываться. Впрочем, сохранились дневниковые записи знаменитого Патрика Гордона, как он со своим полком выступал на службу в сторону Смоленска. Случилось это, правда несколько, позже, но как пример сойти может: «2 мая Гордон, получив на то приказ, выступил на рассвете с полком, выстроенным в два эскадрона, из которых каждый имел при себе по 3 пушки, из Кожевников и в 7 час. утра остановился на поле между Немецкой слободой и Покровкой, так как по дороге у пушек сломались оси и лафеты. Дьяк был очень рассержен этим и начал было браниться, но так как на него никто не обратил внимания, то он и удалился. Около 10 час. полк в совершенном порядке прошел в Покровском через царский двор, причем царь со всем придворным штатом смотрел из окна. В этот день полк состоял всего из 780 человек, так как многие, получив приказ выступать, бежали.
4-го Гордон попрощался со своими друзьями и знакомыми в слободе и разослал офицерам приказ занять свои полковые квартиры и на другой день быть готовыми к походу.
5-го он попрощался со своей невестой и ее родными и, позавтракав. Явился к полку, стоявшему в предместии Кожевниках. Прибыв сюда и велев бить в барабаны, он отправился на плац-парад. Однако все солдаты были так пьяны, что прошло 3–4 часа, пока ему удалось собрать их. Производя смотр, Гордон не досчитал от 60 до 80 солдат, которые бежали. Он велел собрать с их квартир их оружие в одно место и отдал приказ капитану Камбелю (так как майор Менезес был болен) передать его с другими остававшимися вещами в приказ.
Около 2 час. Гордон выступил с полком и расположился лагерем между новым монастырем и царским увеселительным дворцом на Воробьевых горах. Здесь лошадей пришлось кормить сеном, так как травы еще не было.
6 мая около полудня Гордон двинулся дальше и остановился у небольшого ручья, где уже было немного травы для лошадей. Здесь к полку присоединился генерал-майор Кравфуирд.
7-го после завтрака полк пошел дальше: так как ночью бежало несколько солдат, то большая часть офицеров полка должна была идти в арьергард и по сторонам полка; но несмотря на это и в этот день многие бежали. Пройдя 15 верст, полк остановился у одного ручья…». А это — один из лучших полков. На царском смотру лучше всех стрелял…
А помимо обычной русской медлительности сыграли свою роль бунты, которые прокатились по русскому государству в 1648 году. При новом молодом царе стали его родственники (со стороны жены) безобразничать, народ и не стерпел.
Худо-бедно, но Лазарев на Дон прибыл, стал поблизости от Черкасского городка в крепком месте и окопался со всех сторон. От царя же пришла грамота, чтоб донцы были в дружбе как с дворянином Лазаревым, так и со всеми чиновниками, и без общего согласия ничего не предпринимать. Особо напоминали, чтоб на турецкие города и села не ходили.
Всё… Облетело всё Великое Войско Донское… С Азовским сидением и последующими невзгодами закончился первый этап его истории. Возрождалось оно уже на другой основе.
Есть такая песня казачья:
«Помутился весь Тихий Дон,
Помешался весь казачий круг:
Что не стало у них атамана,
Что старого казака Ильи Муромца».
А перед смертью были у Ильи Муромца разбойники и, испуганные его силой, просили его, чтоб взял он их к себе в товарищи, в донские казачонки.
Подбиралось типичное военное сообщество по одному человеку, существовал институт ученичества — упоминаются до этого времени «чуры» — «молодшие товарищи». При необходимости могли они сняться всем сообществом и уйти, ничего их не задерживало. Так Ермак Тимофеевич снялся и ушел. Сначала на Волгу, потом в Сибирь.
А эти, которые Лазарева дождались, боятся с Дона уходить и не хотят.
Обзавелись они семьями, народились у них дети от полонянок. А дети потом меж собой родниться будут. И начнет перерождаться военное сообщество в некое подобие родового, а потом и сельского. Но это все со временем, несколько поколений сменится.
А на первый взгляд ничего не изменилось. Более того, на Дону, не дождавшись прихода солдатского полка Лазарева, 300 казаков погрузились на 8 стругов и отправились на крымские улусы, зная, что татары ушли с Хмельницким на поляков. Несколько раз так выходили и у татар польский полон отбивали, а самих татар били и в плен брали.
Азовский бей, разузнав, что казаки в очередной раз в море вышли, собрал с ближних улусов людей и пошел Доном и степью на Черкасский городок в надежде, что там пусто. Подошел, а там солдатский полк стоит. Причем послан оный русского царя полк не на этих проклятых злодеев, как татары просили, а наоборот, злодеям помогать. И, прокляв московское коварство, вернулся азовский бей бесславно в стены родного города.
Глава 10. Новая война в Восточной Европе
И татары и турки в это время все свои взоры и устремления обратили на Украину, где хитрейший гетман Зиновий Богдан Хмельницкий учинил невиданную по размаху и крови свару. Вырывал Хмельницкий Украину из Речи Посполитой с мясом, с большой кровью. Но Речь Посполита — великое государство, в восточной Европе на то время крупнейшее и славнейшее (после Хмельнитчины, правда, оно таковым быть перестало). Не по силам Хмельницкому в одиночку такой державе противостоять, и должен был он искать союзников и покровителей. И турки с татарами ждали, дыхание затаив, когда же он под высокую руку Великого Султана, Потрясателя Вселенной, попросится. Но оторвать у поляков и присоединить к Оттоманской империи такую территорию — дело сложнейшее и деликатнейшее. Тут смотреть надо во все стороны, чтобы другие алчные соседи не вмешались и не подгадили, со всеми надо осторожную политику вести.