И что-то невнятное насчет инородцев, умеющих устроиться и не дающих ходу другим. Резануло, но было невнятно, невнятно. Это уж потом не стеснялся.
Так вот — о крючке. Рыба хотела проглотить его и проглотила. Кроме того, она совсем ничего не знала о таланте особого рода. Прежде всего его можно назвать талантом перекрестного опыления. Это великое мастерство крылышкования. Нужно много, много читать. Как пчелка за день облетает сотни цветков, так мастер крылышкования снимает легчайшими прикосновениями пыльцу чужой мысли, чужой страсти, чужой боли, чужого слога.
И разве можно по вкусу меда отыскать один из цветков?
Видела летки, видела соты — десятки пухлых записных книжек, пленки с рассказами простодушно исповедующихся. Кольчец мечтал стать писателем.
Еще одним талантом обладал ее возлюбленный. Талантом помнить зло. Какое-то гомерическое злопамятство. Обиды сорокалетней давности. Ненавиделись даже потомки обидчиков. Как в законе о наследстве: первой очереди, второй очереди, дети, внуки.
Иногда казалось, что он безумен.
Неистовая ненависть к брату, к какой-то тетке — начальнице по работе, бесконечные рассказы о покойных папе и маме. В этом было болезненное.
«Ну вот, вспомнила баба, как девкой была. Девкой, правда, не была, но доверчива до идиотизма. Что это было? Жажда счастья. А кто вам сказал, что вы рождены для счастья?»
— Платон в своей работе «Республика» заметил, что фактически у каждого из нас, даже у тех, кто пользуется наибольшим уважением, есть ужасные, злые и противозаконные желания, которые проявляются в сновидениях. Итак, ответственны ли мы за свои сны или нет? Разве плохой вопрос?
«Ну, раз пошел в ход Платон, вряд ли вечером удастся поговорить с ним о том, что случилось!»
Саша толковал вовсю и вдруг вспомнил о ней.
— Ирина Федоровна, вы что там притихли? Устали? Дождемся бумажек, проспектов, конспектов, мистера Вуда, наконец, и по домам. Вы же хотите увидеть мистера Вуда?
— Нет, не хочу. Хочу есть и спать.
Иногда ей казалось, что Саша влюблен в нее. Неожиданно ловила его внимательно-печальный взгляд. Но с самого первого дня его прихода в лабораторию они взяли какой-то неестественный, преувеличенно-дружеский тон, и вот уже год, как не могли с него слезть.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Ответьте вы, я не решаюсь изложить свою точку зрения и потому воспользуюсь мнением великого Ницше. Он изложил это примерно так: «Люди желают отвечать за все на свете, кроме своих снов. Это слабость. Ничто не говорит о человеке так много, как его сны. Он и актер, и зритель этих спектаклей. В них полностью раскрывается «я».
— А вы фактором СПС тоже занимаетесь? — спросила лаборантка Светочка, показывая, что не лыком шита.
— И СПС, и ПДС, но это все темы закрытые, поэтому давайте еще по кофейку, а то Ирина Федоровна имеет вид…
— …мокрой курицы, — подсказала Ирина.
— Если угодно… Но я бы сказал — бездомной цапли.
— Цапли бывают бездомными?
— А как же! Вернулась на родное болото, а старого гнезда нет.
«Он знает обо мне больше, чем я полагаю, и, может быть, больше, чем знаю о себе я».
— Кто это сказал: «У человека нет природы, у него есть история».
— Значит, у меня нет болота, но есть история, связанная с ним.
— Вы отказываетесь от прошлого? Поздравляю. Ведь кто, как не вы, знаете, что означает прошлое для человека, это последнее, что он отдает. Верность своему эмоциональному и интеллектуальному прошлому дает каждому из нас ощущение трансцендентной незыблемости — а, может быть, даже бессмертия — более ценное, чем сама жизнь. Конец цитаты. Дельгадо, — он провел ладонью по лицу. — Что это? Эмоциональность есть признак недостаточного воспитания. Посему, как человек недостаточно воспитанный, спрашиваю: где здесь туалет?
Он отсутствовал долго. Под откровенно изучающим взглядом лаборантки Ирина пила кофе. Светочка явно заинтересовалась столичной дамой.
Дама и впрямь выглядела странно: собрание предметов разных эпох. От дешевенького рыночного свитера до когда-то роскошной шубы.
— Эту шубу привез моей матери отец из Канады в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Вас еще не было, Светочка. Ей почти полвека, и я ее уважаю… Это щипанный бобер… очень щипанный.
Смущенный лепет Светочки был прерван появлением румяного седого мистера Вуда — президента ассоциации и почетного гостя.
Церемония знакомства. Ирина отметила спущенную петлю на дорогом свитере и не очень чистые ногти джентльмена. Кроме того, от жизнерадостных представителей Запада мистера Вуда отличала нервная скованность, и это понравилось Ирине.
С появившимся Сашей мистер Вуд заговорил по-английски, бросая на собеседника зоркие короткие взгляды.
При первой же паузе Саша отошел к Ирине.
— Мы свободны. Все бумаги, проспекты, квитки и ксивы — вот здесь, — он похлопал по карману. — Давайте пообедаем в хорошем кабачке, а? Ведь у вас есть ко мне вопросы, я правильно понял?
— Правильно. Альбионца берем?
— Ни-ни… — тихонько пропел он, — зачем он нам? В конто веки… Что касается до меня, то разделить с вами ланч почту за великую честь.
Глаза у него блестели, лицо разрумянилось.
Эти жуткие промозглые ледяные ленинградские зимы, она еще, оказывается, помнила их. Невский, как всегда, многолюден и, как всегда, у Салтыковки умельцы и художники с валютным товаром. И, как всегда, неизжитый комплекс нищей спецпереселенки: пройти поскорее мимо торжища, чтобы мужчина не подумал, что рассчитывает на диковинный подарок.
— Ну куда же вы так рванули? — Саша придержал ее за локоть. — Давайте купим что-нибудь на память о нашем приезде в этот отвратительный город. Он ведь отвратительный, разве я не прав? Ну вот, например… Что вам глянулось?
Он остановил ее перед самодельным лотком с матрешками.
— По-моему, это дичь — рисовать на матрешках богоматерь…
— Тогда дальше, дальше…
Рука его была необычайно сильной. Нет, он не тащил, но ощущалось, может поднять на ладони, как Гулливер лилипута, и перенести.
— Вот то, что надо. Смотрите, она похожа на вас, — он взял куклу нежно, двумя пальцами за талию, — даже взгляд ваш и этот страдальческий склад губ.
Кукла поразила. Но не сходством, разве знаешь себя, хотя посиневшая от холода продавщица кивала согласно, а мастерством исполнения. Впрочем, и другие тоже. Фарфоровые лица были полны жизни, но жизни странной — здесь была тайна. Казалось, эти барыни, горничные, горожанки, селянки замкнули уста на полуслове, подчинившись невидимому знаку.
— Смотрите, да ведь это чудо! Какое искусство…
— Костюмы абсолютно соответствуют эпохе. Конец прошлого — начало этого, — неожиданно хрипло вымолвила продавщица.
— А это кто?
— Ирина Понятовская, знаменитая прорицательница и гадалка. По-нынешнему, экстрасенс.
— Так она еще и Ирина! Берем, берем.
— Один.
— Кусок?
— Угу. Можно зелеными, соответственно, сорок. Она стоит.
— Стоит, стоит. — Саша хотел открыть кейс, но передумал, запустил руку во внутренний карман пиджака.
Пачка новеньких пятидесятирублевок.
Ирина стояла в немом изумлении: это вязаная шапка с помпоном, это потертое ратиновое пальто образца тысяча девятьсот семидесятого и эта пачка, и так отсчитывал небрежно, не боясь пропустить лишнюю.
— Вот, — Саша протянул деньги, — коробка, конечно, есть?
— Конечно! — Продавщица пересчитала деньги, Ирина заметила: лишняя бумажка.
— Извините, но…
— Все в порядке, — перебил Саша, — о’кей и гуд бай.
Девица, опустив глаза, медленно заворачивала куклу в шелковистую, «не нашу» бумагу, медленно перевязывала коробку бечевкой.
— Покрепче, пожалуйста, а то шпагат размокнет. На три узелка.
У перехода к Гостиному Саша остановился, протянул коробку.
— Я положил себе за правило не касаться определенных тем. И вы меня очень одолжите, если примете это молча.
— Саша…
— Премного одолжите, потворствуя невинному капризу. — А голос с ломким звоном, и взгляд остановившийся.
Она никогда не бывала в таких ресторанах, даже не знала, что они есть.
Разглядывая меню, Саша сказал из-за глянцевого, с рисунком в стиле модерн, картона.
— Чтобы у вас не было ощущения… странного… я решительно не нанес ущерба своим финансам… я холост, запросы мои весьма умеренны. Тысяча для меня — не деньги.
— Для меня это деньги, и большие, и здесь цены в долларах.
— Вижу. — Он захлопнул меню. — Доверьтесь в выборе курса еды, как сказал бы мистер Вуд, мне, и во всем остальном тоже. Я жду. Что у вас там стряслось с этим доходягой?
— Странная история. Я по порядку, да? Ну, вы знаете, он в четвертом отделении, я его и не видела, да и необходимости нет. Там тяжелая травма, повреждены височные и лобные доли.
— Но у него сновидения, раз вы им занимаетесь.
— Да. Но дело в том… Дело в том… только не думайте, что я галлюцинирую…
— Вот этот салат вас подкрепит, сплошной фосфор, и, пожалуйста, без реверансов, неужели вы думаете, что я ничего не замечаю?
— А что вы заметили?
— Вы чем-то глубоко потрясены.
— Александр Игнатьевич, произошла странная история. Я вижу его сны.
— По-моему, это ваша специальность.
— Вы меня не поняли, я вижу их, понимаете, вижу на мониторе.
— Браво!
Он даже не изменился в лице.
— Правда, все время какие-то помехи. Похоже, наведенные.
— Плохо заэкранировано.
— Нет, все нормально, белорус проверял.
— И вы каждый раз смотрите это видео?
— Каждый раз, причем порно.
— Ну, это-то как раз нормально. Дадите посмотреть?
— Саша, не шутите. Это правда.
— Я верю.
— Почему?
— Вам верю. Надеюсь, вы никому не рассказали об этом?
— Никому. Что это?
— Длинный разговор. Но я вас поздравляю.
— Что это?
— Это… Конечно, вам нужен компьютер другого поколения, он бы создал для вас подходящее пространство и вы смогли бы видеть не только прошлое, но и будущее…