Бешт заявил, что его это вполне устраивает. Войдя в дом, объявил нечисти, что отдает в ее распоряжение чердак. Чертей это, похоже, устроило, так что они с Бештом уживались вполне мирно. Лишь иногда, если черти уж слишком сильно начинали шуметь, Бешт прикрикивал на них, и они тут же умолкали.
С этим же откупщиком (видимо, занимавшимся откупом урожая у местных крестьян) «Шивхей Бешт» связывает и историю о ниспослании дождя.
В то самое время, когда Бешт жил у откупщика, гласит этот рассказ, в округе приключилась сильная засуха, которая могла нанести тяжелый удар как по крестьянам, так и по откупщику, закупавшему у них зерно. Вокруг расположенной возле Бродов деревни был объявлен крестный ход во имя дождя, но это не помогло. Тогда Бешт объявил пост и велел собрать евреев со всех окрестных местечек для молитвы о ниспослании дождя (так это делается и до сих пор — П. Л.). При этом он сделал особый акцент на искренности молитвы — с тем, чтобы была идущая от сердца мольба ко Всевышнему, а не просто механическое чтение молитвенных текстов.
Судя по всему, молитва такой получилась, так как один из местных украинцев поинтересовался у откупщика, отчего евреи так долго и так громко молились? Услышав, что они молились о дожде, тот только рассмеялся: «Наши ходили с иконами, и не помогло. А какой прок может быть от вашей молитвы?!».
Когда откупщик передал слова крестьянина Бешту, тот ответил: «Иди и передай тому человеку, что сегодня будет дождь». И к концу того дня и в самом деле пошел дождь.
Все это уже не могло быть простым совпадением, и слава о Беште как о провидце и чудотворце начала из уст в уста стремительно распространяться из Бродов их окрестностей по всей Подолии, причем как среди евреев, так и среди украинцев и поляков.
Сам р. Гершон окончательно утвердился в том, что Бешт и в самом деле обладает провидческим даром после истории с предсказанием о том, как разрешатся в будущем два конфликта, доставлявшие немало головной боли р. Гершону.
Когда Бешт однажды сказал ему, что, когда он слышит, как кто-то учит Тору, то может провидеть, что случится с этим человеком в обозримом будущем. Но вот как-то раз сын р. Гершона сказал матери: «Порадую я тебя хорошей новостью: нашего фактора (посредника, с которым р. Гершон осуществлял какие-то сделки и с которым у него был конфликт) арестовали».
Услышав это, р. Гершон вспомнил, что говорил ему давеча Бешт и заметил: «Исроэль, мой свояк, еще в прошлом году сказал, что так и будет. Учил я мишну после молитвы и прочел один отрывок. Сказал мне Бешт: „Знаешь ли ты, о чем ты прочел один отрывок“. Сказал я: „Да, знаю“. Я думал, он говорит о простом понимании мишны (видимо, дело происходило еще до „раскрытия“ Бешта или вскоре после этого — П. Л.). А он сказал: „Ты узнал две новые вещи. У тебя здесь два врага. Один с тобою поладит, а второго ждет великое бесславие“».
Но еще до этого р. Гершону удалось примириться с другим своим недругом: когда в праздник он пошел поздравлять наиболее уважаемых членов общины и подошел к дому этого еврея, тот выслал ему навстречу зятя, через него пригласил к себе в дом, где и состоялось примирение.
Само время «раскрытия» себя Бештом миру, как оказалось, тоже вызывает споры.
Казалось бы, чего проще: если это произошло сразу после того, как ему исполнилось 36 лет, то речь идет о 1734/35 годе. Однако Шимон Дубнов в своей истории хасидизма приводит версии различных историков, каждая из которых вполне имеет право на существование.
Так Г. Грец[123] считал, что открытая деятельность Бешта (с учетом того, что он долго пытался отказаться от миссии) пришлась на 1747–1759 гг. Но Дубнов совершенно верно замечает, что это — слишком короткий период, чтобы создать столь мощное и географически широкое движение, которое Бешт после себя оставил. Да и с 1740 года Бешт жил в Меджибоже[124] уже в качестве признанного целителя и чудотворца, и к 1747 году уже практически полностью сформировалось его «священное товарищество».
Иост[125] вообще избегает точной даты, и утверждает, что открытая деятельность Бешта протекала между 1730 и 1760 гг. Что, конечно, правильно, но точной даты «раскрытия» нам не дает.
Родкинсон относит «раскрытие» Бешта к 1731/1732 году, то есть считает, что это произошло, когда тому было 33 года. Эта точка зрения подвергается критике многими еврейскими исследователями, считающими, что в ее основе лежит попытка провести параллель между биографиями Бешта и основоположника христианства (а сделать это при желании и в самом деле нетрудно).
Но и в этой версии может быть рациональное зерно: в конце концов, хасидские предания говорят, что «напоминать» Бешту о том, что в 36 лет он должен круто изменить свою жизнь, и в самом деле стали за три года до того. Как уже говорилось выше, и до 36 лет были случаи, когда посторонним людям удавалось увидеть его без маски, во всем его мистическом могуществе (как в истории про охраняемую им еврейку и разбойника).
Наконец, стоит вспомнить хасидское предание, согласно которому на самом деле Бешт должен был прожить в нашем мире 68 лет, но так как он шесть лет медлил с полным раскрытием себя миру, то у него забрали шесть лет жизни. С этой точки зрения получается, что «полное раскрытие» Бешта произошло лишь в 1740 году, то есть после того, как он поселился в Меджибоже и начал не просто открыто, но и активно и (что немаловажно) систематизировано распространять учение хасидизма.
Но автору этих строк в силу целого ряда причин, в том числе и с учетом дошедших до нас документов польских архивов наиболее вероятной датой «раскрытия» Бешта кажется именно 1734 год, и именно к этой дате следует отнести историю с изгнанием «диббука» из женщины и признания его своим лидером членов местного кружка каббалистов-хасидов[126].
Видимо, тогда же он поселился в доме, предоставленном ему богатым местным откупщиком, который счел за честь нанять его в качестве меламеда для своего сына.
Однако жизнь Бешта в Бродах продолжалась недолго. Вскоре он переезжает в Тлуст, он же Толстое — небольшое местечко на юго-востоке Галиции (сегодня — в Тернопольской области). Согласно хроникам еврейской общины Тлуста, Бешт появился здесь в том же 1734/1735 году.
В Тлусте Бешт также устроился меламедом, начал врачевать, но жил — как и большинство евреев того времени — в крайней бедности.
«…И не имел возможности учинять совместную молитву в своем доме, и собрал вокруг себя людей и молился с ними (видимо, на улице — П. Л.), а одет был в лапсердак из дерюги, и пальцы ног выглядывали из дыр в сапогах, ибо был он чрезвычайно беден. И перед молитвой, даже посреди зимы, ходил окунаться в микву, и во время молитвы падали с него капли пота величиной с горошину», — сообщает о тлустском периоде его жизни «Шивхей Бешт»[127].
О жизни Бешта в Тлусте до нас дошло лишь несколько историй. Согласно первой из них, в Тлусте было двенадцать еврейских корчмарей, которые выплачивали градоначальнику плату за право держать свое заведение. Один из этих корчмарей был страшно беден, и не мог вносить арендную плату в назначенный срок, за что ему крепко доставалось от некого казака, видимо, поставленного городским головой для взыскания долгов.
Однажды, когда наступил очередной день выплаты аренды, корчмарь понял, что требуемой суммы у него нет и в помине, а еще немного явится тот самый казак и, узнав, что ему нечем платить, пустит в ход свои огромные кулаки; глядишь и убить может. В полном отчаянии он бросился к поселившемуся недавно в городе бааль-шему и рассказал о своей проблеме.
«Иди себе домой и не бойся. Сегодня, если будет на то Господня воля, у тебя будет хорошая выручка, а если и не хватит, то опять-таки не бойся ты этого казака, поскольку тот не сможет причинить тебе никакого вреда», — ответил Бешт.
День был базарным, и в корчме было столько посетителей, что ее хозяин не успевал всех обслуживать. Но необходимой суммы для оплаты аренды все еще не было, а в полдень, как и ожидалось, в корчму завалился казак, пылая от ярости из-за того, что до сих пор не получил причитающейся суммы. Сжав кулаки, он направился к корчмарю, но, не дойдя нескольких шагов, остановился, как вкопанный.
Так и стоял он, словно парализованный, не в силах сдвинуться с места. А корчмарь тем временем продолжал обслуживать все новых клиентов. Наконец, казак сообразил, что стал жертвой «еврейского колдовства» (ничего другого человеку того времени в подобной ситуации просто не могло прийти в голову) и стал просить корчмаря, чтобы тот избавил его от этой напасти.
Корчмарь снова направился к Бешту и стал просить снять с казака заклятие, так как вся эта история могла сильно разозлить градоначальника, да и за колдовство можно было сильно поплатиться.
«Скажи тому казаку, чтобы дал клятву больше никогда не притеснять евреев, и вмиг избавится от своей напасти», — ответил на это Бешт.
Корчмарь передал эти слова казаку, тот дал требуемую клятву больше не досаждать ни одному еврею до конца своих дней, и тут же исцелился от паралича. А корчмарь сосчитал выручку, и оказалось, что ее более чем достаточно, чтобы погасить долг по аренде.
Эта история мгновенно облетела не только Тлуст, но и его окрестности, значительно увеличив славу Бешта как чудотворца среди евреев, но вызвала злобу на «еврейского колдуна» среди христиан, которые решили отомстить Бешту, возведя на него кровавый навет. Вот как пересказывает эту историю Шмуэль-Йосеф Агнон:
«Убили необрезанного мальчика и подбросили его останки в дровяной сарай Бешта, и никто не знал об этом. Когда Бешт вернулся в канун первого дня Песаха домой из синагоги, сказал своей жене: „В доме пахнет падалью“. Пошли искать, обыскали весь дом и нашли убитого, брошенного в дровяном сарае. Приказал Бешт надеть на него кафтан и шапку и посадить за стол. Потом сел и сам Бешт за стол, но не стал проводить