Повторим, к моменту поселения Меджибоже Бешт успел приобрести широкую известность как в качестве целителя и чудотворца, так и проповедника нового пути служения Всевышнего, по сути, нового учения.
По одной из версий он появился в городе по приглашению польских властей. Не самого князя Чарторыйского, разумеется, но, возможно, местного комиссара (уполномоченного короля) Волынского. Если такое приглашение и в самом деле имело место, то нам остается лишь предполагать, что именно могло стать его причиной. Не исключено, что сам комиссар или кто-то из членов его семьи обратился за той или иной помощью к Бешту, и встреча с ним оказала такое впечатление, что он превратился в его ревностного поклонника и решил взять под свое покровительство.
Версия эта тем более вероятна, что до нас дошло немало историй о добрых отношениях Бешта с комиссаром, который, вдобавок, нередко предостерегает польских помещиков от попыток строить какие-либо козни против «еврейского колдуна», так как им же от этого хуже будет.
Так, одна из историй рассказывает о помещике, который ненавидел Бешта и грозил при первой же встрече застрелить его из пистолета. Как-то раз Бешт сопровождал местного комиссара в его поездке по окрестностям, и когда они приблизились к дому этого помещика, комиссар предложил ему зайти. Бешт вошел в дом, затем сказал, что раз они все дела кончили, то он прощается с комиссаром, и, попрощавшись, вышел. Комиссар, зная, как помещик относится к Бешту, подивился спокойствию хозяина дома, но ничего не сказал.
Помещик между тем накрыл стол, и за едой комиссар заговорил о Беште. Пан тут же вышел из себя, и снова пригрозил его пристрелить.
— Да ведь он же был здесь, и попрощался со мной, заметил на это комиссар.
— Я его не видел, — ответил озадаченный помещик. И добавил:
— Коли он из тех, кто умеет делаться невидимым, с ним надо поладить.
В другой, куда более будничной истории один откупщик отбил у другого аренду деревеньки. В результате последний остался пану довольно крупную сумму, и пан, и новый откупщик запретили старому покидать деревню. Тем не менее, оказавшийся в безвыходной ситуации прежний арендатор решил поехать к Бешту в Меджибож.
Однако в Меджибоже выяснилось, что Бешт уехал в Каменку. Когда же откупщик прибыл в Каменку, оказалось, что Бешт уже уехал домой. И все же он нагнал Бешта, рассказал свою историю и стал молить помочь.
— Что я могу сделать для тебя в дороге? Давай доберемся до моего дома, там и поговорим! — предложил Бааль-Шем-Тов.
Тем временем новый откупщик, увидев, что выжитый им конкурент сбежал, бросился к пану и доложил, что тот отправился к колдуну, чтобы навести на него страшную порчу. В ответ разъяренный пан велел схватить сына прежнего откупщика, бросить его в замковую темницу, и, если отец юноши не появится до определенного часа, запороть его до смерти.
Увидел это Бешт своим духовным зрением, и со словами «Дальше медлить нельзя!» остановил телегу и направился к реке, чтобы окунуться в ней как в микве. Когда он вышел из реки, то сказал откупщику: «Поезжай немедленно к себе, и когда въедешь в деревню, то не заходи домой, а сразу иди в замок».
Тот так и сделал, и когда помещик увидел его из окна, то напал на него вдруг необъяснимый страх, поскольку он уверился, что этот еврей пришел извести его колдовством. И потому немедленно отпустил сына старого откупщика из темницы, а к новому послал слугу, чтобы тот велел ему убираться куда подальше вместе с семьей и скарбом.
Однако помещик не простил пережитого в тот день страха и направил письмо к комиссару Меджибожа с предупреждением, что тот «пригрел в своем городе колдуна».
Ответ не замедлил последовать: «Смотри, постарайся ублажить и умиротворить Бешта, ибо он не колдун, а человек Божий. А если не умиротворишь его, то покарают тебя Небеса». И решив прислушаться к комиссару, помещик послал Бешту телегу, наполненную разными крупами и живой птицей.
На версию о том, что комиссар Меджибожа очень благоволил к Бешту, наводит также тот факт, что сразу после его появления в городе Бешт вносится в городские регистрационные книги как Balsem (бааль-шем), «доктор и каббалист». На основании этого он объявляется духовным лицом, получает право жить в доме, принадлежащем общине и освобождается от уплаты налогов.
Бешт под именем Balsem фигурирует и архивных документах Меджибожа и в последующие годы, наряду со своим сыном Цви-Гиршем (он называется «баальшемовичем»), зятем, приемным сыном Шмуэлем и сойфером — мастером написания камей, мезуз и священных свитков (которого поляки, а вслед за ним и русскоязычные источники упорно называют «писарем») Цви-Гиршем. В этих же документах мы находим имена Давида Пуркеса и Вольфа Кициса, так что историческая реальность этих героев многих рассказов о Беште не вызывает сомнения.
Наконец, еще одним косвенным доводом в пользу того, что Бешт появился в Меджибоже при покровительстве польских властей является то, что местная еврейская аристократия и интеллигенция встретили его крайне настороженно, если не сказать враждебно. И Вольф Кицис, и Давид Пуркес, и местные богачи, считая себя «образованными людьми», поначалу отнеслись Бешту как к дутому пузырю, шарлатану, морочащему легковерных простолюдинов своими сказками и на самом деле являющемся профаном как в Торе, так и Каббале.
Само понятие «бааль-шем», по мнению Кициса и Пуркера, было несовместимо с понятием о знатоке Торы и уж тем более духовном лидере поколения, на роль которого Бешт начинал понемногу претендовать. Нельзя было не заметить, что сила его молитвы впечатляет многих евреев города, а на субботу и праздники в Меджибож съезжаются те, кто считает себя его учениками, и среди них есть весьма уважаемые раввины, в том числе и «старые хасиды», называющие себя хасидами уже в новом значении этого слова.
Согласно, «Шивхей Бешт», решающий поворот в отношении р. Зеэва Кициса и р. Давида Пуркеса к Бешту произошел после истории с одним из их учеников, видимо, членом кружка «старых хасидов».
Когда этот молодой еврей заболел р. Кицис и р. Пуркес пришли его проведать, и тот спросил, не стоит ли ему обратиться за помощью к Бешту, который славится как целитель. Но оба раввина ответили, что подлинно верующему человеку просто недостойно обращаться к какому-то шарлатану и отговорили его от этой мысли.
Однако больному становилось все хуже; стало ясно, что дни его сочтены, и когда он в очередной раз завел речь о приглашении Бешта, р. Кицис и р. Пуркес согласились с тем, что к нему стоит послать. Вдобавок, им самим давно было интересно, чем этот «фокусник» так привлекает к себе людей и какие трюки проделывает под видом «исцеления». Поэтому они взяли с юноши обещание, что после ухода Бешта он подробно расскажет им обо всем, что тот будет говорить, и при этом на всякий случай заслали в его дом мальчика, который должен был подглядывать за всем происходящим и затем рассказать им об этом.
Войдя в дом, Бешт велел всем его обитателям выйти и оставить его наедине с больным. Одна из странностей этой истории как раз и заключается в том, что при всем своем умении видеть сокрытое, Бешт не узнал о том, что за каждым его шагом следит маленький соглядатай. Тем, кто верит в сверхъестественные способности Бешта, поверить в это трудно, и им остается лишь предположить, что так все и было изначально задумано.
Оставшись с больным с глазу на глаз, Бешт сказал, что уже не в силах что-либо изменить в его судьбе, и скоро тот умрет. При этом за ним есть один грех, который мешает ему войти в рай и который он так и не исправил. И Бешт подробно рассказал, в чем этот грех заключается, хотя знать об этом мог только сам умирающий.
— Это так. Но я надеялся, что успею исправить это. Так что же мне теперь делать? — спросил больной.
— Не печалься! — ответил Бешт. — Я позабочусь о том, чтобы это не стало помехой и сам проведу тебя в Райский сад. Только не открывай никому, о чем я говорил с тобой.
С этими словами Бешт вышел, и р. Кицис и р. Давид тут же поспешили в комнату умирающего и спросили, о чем с ним говорил Бешт, но тот ответил, что дал клятву не раскрывать этого. Тогда они обратились к спрятавшемуся в комнате мальчику, и тот подробно рассказал им о том, что было.
— Правда ли это? — спросил р. Кицис.
— Правда, именно так он и говорил со мной, — ответил больной.
Тогда р. Кицис и р. Пуркес взяли с умирающего клятву, что он явится им после смерти и подробно поведает о том, что произойдет с ним после смерти — поверить в то, что Бешт вхож в Райский сад примерно так же, как в свой палисадник, да еще и может там распоряжаться, они, разумеется не могли.
И через некоторое время после смерти душа этого парня явилась обоим раввинам во сне, и рассказала одно и то же (согласитесь, что явление одного и того же сновидения одновременно двум разным людям случается не так часто, но все же случается, и с точки зрения еврейской мистики это — одно из самых верных доказательств истинности сна).
Во сне покойный рассказал, что и в самом деле попал в рай, но вот ввел ли его туда Бешт или кто-то другой, ему неведомо. Зато в Райском саду у него сразу же начались неприятности: стоило ему найти для себя подходящее место, как его тут же с него сгоняли. Однажды обитатели того райского чертога, в котором он находился, направились в какие-то палаты, в которых стоял огромный стол, и он вдруг увидел, что во главе этого стола сидит Бешт.
Он попытался занять место рядом с ним, но его снова согнали, и ему пришлось стоять возле стола. Бешт начал урок Торы, а затем задал трудный вопрос, на который никто из находившихся за столом знатоков Торы не мог ответить, и тогда Бешт сам дал ответ.
После этого обитатели «чертога» вышли из-за стола, а душа покойного спросила Бешта, почему он не может найти себе места в Райском саду? «Потому что ты дал клятву и не исполнил!» — ответил Бешт, после чего он и поспешил явиться к своим учителям во сне. Вслед за этим он подробно пересказал им, что говорил Бешт о Торе в Райском саду, а также заданный им вопрос и ответ на него.