ь его до дома.
Во время беседы Бешт спросил, почему ксендз не берет себе жену — ведь существует заповедь «плодитесь и размножайтесь», и ксендз согласился, что заповедь и в самом деле существует, но по законам его веры священник не может жениться. Но Бешт продолжал настаивать на том, что ксендзу стоит сложить с себя сан и жениться, и в какой-то момент даже вроде бы его в этом убедил. Но, заметил ксендз, брать жену из низкого сословия ему не по чину, а аристократка за него не пойдет. Затем Бешт сказал, что у такого-то помещика есть красавица-дочь, и стал так расписывать достоинства этой девушки, что тот распалился настолько, что у него случилось непроизвольное семяизвержение.
И сразу после этого Бешт направился в бейт-мидраш и начал молитву Судного дня.
Уже после окончания праздника к Бешту пришли его приближенные и попросили объяснить, что именно произошло накануне Дня Искупления. И Бешт рассказал, что против евреев было выдвинуто настолько тяжелое обвинение, что оно закрыло путь их молитвам. И среди прочего ангелы-обвинители подкрепили свой довод против еврейского народа тем, что даже ксендз чище и лучшее евреев, так как, дожив до седин, ни разу не осквернился извержением семени. И потому Бешт вынужден был спровоцировать его на такое осквернение, убрав этот довод обвинителей.
— Но как ты узнал, что у него это случилось? — спросили ученики.
— Я почувствовал это до такой степени, что больше не мог стоять рядом с ним. Но самое главное: уста обвинителей, слава Б-гу, замкнулись, — ответил Бешт.
Третья, выглядящая куда более достоверной история не связана с молитвой, но и в ней речь идет об угрозе, которую Бешту удалось отвести от евреев.
Разворачивается она перед праздником Песах, когда в местечках было принято печь т. н. «заповедную мацу», сопровождая ее изготовление и выпечку чтением псалмов. И тут ученики Бешта обратили внимание, что все время, пока они выпекали мацу, Бешт ходил по двору, будучи чем-то явно озабочен.
Когда же они присели, чтобы сделать перерыв, то увидели в окно, как Бешт направился к идущему по улице православному священнику и стал с ним о чем-то очень приветливо разговаривать. Какое-то время он прогуливался со священослужителем по улице, затем привел к себе домой, усадил за стол и угостил специально приготовленной к празднику медовухой — и снова о чем-то долго с ним разговаривал.
Затем он вернулся к затянувшим перерыв ученикам и стал торопить с выпечкой мацы, так как вот-вот скоро начнется вечер. Но заинтригованные ученики спросили, о чем Бешт так долго разговаривал с попом?
«Да задумал он подбросить в ночь на Песах во двор синагоги исколотое тело умершего младенца, и возвести на евреев города кровавый навет. Но своим уважительным разговором я с корнем вырвал из сердца попа этот замысел!». И обратим внимание: без всяких чудес!
Множество историй свидетельствует о том, что у Бешта были дружеские отношения со многими неевреями — как со шляхтой и польской аристократией, так и с украинскими крестьянами и даже с разбойничавшими в этих краях опришками. Бешт не раз приходил к ним на помощь, не раз сам пользовался их помощью, но в то же время постоянно чувствовал исходящую от неевреев угрозу для еврейского народа, понимая, что сидящие в них искры нечистоты, насилия и антисемитизма могут в любой момент вырваться наружу.
Так, известен рассказ, в которых Бешт обоснованно заподозрил своего «ханаанского»[129] слугу (видимо, кучера Алексея) в намерении убить его и его учеников.
В первый раз это произошло возле селения Черторыя, в котором не раз убивали евреев. Бешт с учениками решил заночевать в расположенном возле села лесу, чтобы изгнать оттуда «клипот» нечистоты, а когда сам отправился спать, то велел ученикам не спать и всю ночь читать псалмы, так как его слуга хочет их всех убить.
Наутро за едой Бешт позвал работника, поднес ему стакан медовухи, и спросил, действительно ли он хотел убить их всех этой ночью? «Да, это так!» — подтвердил слуга.
Тогда Бешт спросил его, не хотел ли тот убить его и прежде, когда они как-то раз были возле Немирова.
— Верно! — снова признал слуга.
— Ведь ты же знаешь, что меня не обмануть. Зачем же ты замыслил такое? — продолжил допытываться Бешт.
— Бес попутал, — только и сказал слуга.
Позже Бешт объяснил ученикам, что специально остановился на том месте, так как именно там в дни хмельничины было убито множество евреев, и необходимо было собрать искры их святых душ, а заодно произнести по ним кадиш — заупокойную молитву. Но убивавшие евреев казаки оставили в этом месте и немало искр нечистоты и ненависти к евреям, и, проникнув в душу кучера, они стали подстрекать его убить Бешта и его спутников.
Наконец, Бешт был убежден, что вне зависимости от национальности или вероисповедания судить о любом человеке следует по степени его Б-гобоязненности. Об этом свидетельствует следующая знаменитая легенда о Беште, существующая во множестве вариаций:
— Будь осторожен, твой кучер — опасный и злой человек! — сказал однажды Баал Шем Тов одному из своих последователей. — Я видел, как он прошел мимо церкви и не перекрестился. Если он не любит своего Б-га, то как он будет любить тебя?
В синагоге махновских хасидов в Бней-Браке[130] вы и сегодня во время молитвы на новомесячие можете увидеть свиток Торы Бешта, написанный его личным писцом р. Цви-Гиршом Сойфером в Меджибоже.
История этого свитка уникальна. Согласно преданию, он был написан в 1752 году, когда в Меджибоже грянула очередная эпидемия (а они случались там довольно часто), и в городе не осталось почти ни одного дома, в котором кто-то не умер. Жители города явились к Бешту с просьбой силой своей молитвы остановить эпидемию, но он ответил, что на этот раз не может аннулировать решение Небесного суда, но вот сами евреи вполне могут это сделать.
Слова молитвы «Амида»: «И пусть всегда будет желанно Тебе служение Твоего еврейского народа», объяснил Бешт, — означают, что служение евреев всегда вызывает ответную положительную реакцию Всевышнего, и одним из самых желанных таких служений являются буквы Торы во всех трёх своих уровнях проявления: на уровне мысли — изучения Торы, речи — чтения Торы, действия — написания Торы. И потому пусть все жители Меджибожа закажут у софера Свиток Торы, и каждый купит по несколько букв, предложений или глав, которые будут написаны специально для них.
Евреи согласились, и Бешт велел р. Цви-Гиршу сразу же приступить к написанию свитка Торы. Когда были написаны два первых листа — эпидемия внезапно закончилась, и даже те, кто уже был заражён — исцелился. Поэтому этот Свиток Торы прозвали «Ди Мойфэс Сэфэр Тойрэ» — «Чудесный Свиток Торы».
«Ди Мойфэс Сэфэр Тойрэ» свиток долго находился в Меджибоже, затем его унаследовал сын Бешта — р. Цви-Гирш, затем его сын — р. Аарон Тетиевер, и от него свиток перешел к р. Ицхаку из Сквиры (который был женат на дочери р. Нафтали-Цви, сына р. Аарона Тетиевера), седьмому сын р. Мордехая из Чернобыля.
От Сквирского ребе этот свиток перешёл по наследству к его внуку р. Йосеф-Меиру из Махновки, а от него — к его сыну р. Авраам-Йеошуа-Гешеле из Махновки, который и сумел тайно переправить его в Израиль в 1964 году, когда он сам покинул СССР.
Судя по тем же регистрационным книгам Меджибожа, а также по различным рассказам о Беште, в Меджибож он пришел еще как р. Исроэль Бааль-Шем, а Бааль-Шем-Товом, Бештом стал уже после того, как пожил некоторое время в этом городе.
Само это новое имя, безусловно, было чем-то вроде «повышения в звании», отделяющим его от всех остальных «просто бааль-шемов». Оно подразумевало, что Бешту известные некие сокровенные имена Всевышнего, которые неизвестны другим чудотворцам и которые, соответственно, позволяют ему совершать то, что дано было лишь величайшим из кабалистов, а подчас и куда более удивительные вещи.
Одновременно его можно было воспринимать и в прямом значении — «Обладатель доброго имени», отражавшее то благоговение которые многие испытывали к Бешту за его деяния, и за великое знание Торы, и за новый взгляд на то, как следует исполнять эту Тору, и за сам его удивительный образ жизни.
И, думается, сейчас самое время поговорить о различных сторонах личности и направлениях деятельности Бешта.
Часть вторая. Чудеса, тайны и молитвы
Глава 1. Целитель
Согласно большинству преданий о Беште, после своего «раскрытия» и образования вокруг него узкой группы учеников, Бешт сначала в Бродах, а затем в Тлусте зарабатывал себе на жизнь в качестве меламеда — поскольку брать деньги за публичные уроки Торы в синагоге он категорически отказался. Но учителем он оставался недолго. Вскоре обращений к нему как бааль-шему стало так много, что он вынужден был целиком переключиться на этот род деятельности, которая немалой степени способствовала и исполнению его главной миссии.
В книгах по еврейской истории часто можно прочесть, что большинство бааль-шемов, которые, во множестве бродили в начале XVIII века по местечкам и селам Западной Украины были обыкновенными шарлатанами, которые сознательно морочили голову невежественному народа дешевыми трюками, выдавая их за чудеса; разыгрывали из себя прорицателей и ясновидящих, а лечили исключительно молитвами и кабалистическими камеями — кусочками пергамента с именами различных ангелов и кабалистическими символами.
Согласно другому взгляду, бааль-шемы были сродни шаманам: они искренне верили в то, что делают; вводили себя при встрече со страждущими в экстатическое состояние, заражали им окружающих, и нередко это срабатывало, особенно в случаях психосоматических заболеваний. Именно таким своего рода «еврейским шаманом» и был, по мнению этой части историков, Бааль-Шем-Тов.
Обращают историки внимание и на то, что бааль-шемы, бродившие от местечка к местечку в поисках заработка, получили широкое распространение именно на территории современных Украины и Польши — по той простой причине, что евреи этих мест были куда более отсталы, невежественны и суеверны, чем, скажем, евреи Литвы или Германии. Они с легкостью верили во что угодно, буквально жаждали чуда, и охотно заимствовали и перелицовывали языческий в основе фольклор своих польских и украинских соседей.