х понимает.
Магид прочитал чуть больше пол-листа старинной кабалистической рукописи (не одной ли из тех, которые передал Бешту р. Адам Бааль Шем?) и высказал свое понимание прочитанного, на что Бешт заметил: «Это не так, и я буду говорить перед тобой!» — обращаясь к Магиду так, словно тот был его учителем.
Бешт горячо заговорил, затем в момент речи вдруг задрожал всем телом, а затем внезапно встал и сказал: «Мы занимаемся тайнами Небесной Колесницы, а я сижу!».
Он продолжал говорить, но у Магида не было сил встать. Больше того: во время речей Бешта все поплыло у него перед глазами, у него уже не было сил не только стоять, но и сидеть, и он повалился на лежанку, и лишь видел, как Бешт очертил вокруг него круг. В какой-то момент он перестал видеть, и только слышал какие-то голоса, а перед его внутренним взором то и дело вспыхивали молнии и всполохи огня; какой-то неземной страх сжал его сердце, и страх этот все нарастал и нарастал, пока он окончательно не потерял сознания…
Спустя некоторое время после этого случая Магид засобирался домой. На прощание Бешт возложил руку на голову Магида и благословил его, а затем склонил голову, показывая, что ждет ответного благословения, но после того, как Магид постиг все величие Бешта, ему показалось, что это будет верхом нескромности: кто он такой, чтобы благословлять Бешта. И тогда Бешт взял его руку и возложил себе на голову в знак полного равенства между ними, и Магиду не оставалось ничего другого, как произнести слова благословения.
С этой поездки в Меджибож Магид Межирича и стал верным последователем и соратником Бешта.
«Шивхей Бешт» говорит, что произошедшее в ту ночь с Бештом и Магидом было ничем иным как обрядом посвящения. По словам р. Яакова-Йосефа из Полонного, такой же обряд Бешт провел в свое время и с ним, и суть его заключалась в том, что в течение часа-двух обучить человека знанию всей Торы, в том числе и самых сокровенных ее сторон, а для этого надо ввести его в то состояние, в котором находились евреи во время принятия Торы у горы Синай.
Отсюда и эти молнии, и всполохи, которые евреи, согласно Торе, видели у горы Синай неким особым «слуховым зрением» (то есть у них, по мидрашу, перепутались органы слуха и зрения, и они стали «видеть звуки» и «слышать видимое», что нам, безусловно, трудно представить и понять).
Рассказывают также, что однажды Бешту поведали о том, что Магид трактует какой-то отрывок из книги «Зоар» практически теми же словами, что и он, Бешт ответил: «А вы думали, что он сам по себе знает Тору?»[139].
Читая эту историю, невозможно не вспомнить, что, по утверждениям кабалистов, у каждого великого кабалиста среди множества его учеников всегда есть трое, которым он передает особо сокровенные тайны, призванные так и остаться тайнами для других учеников. Среди эти троих есть один, которому он доверяет самые тайные знания, скрытые от двух других его избранных товарищей по учебе. И, наконец, есть тайны, которые он не открывает даже этому ученику — тот должен дойти до них сам, а не дойдет — что ж, значит ему это не дано.
Судя по всему, Магид из Межерич и был тем самым «одним учеником», и именно поэтому Бешт назвал его своим преемником.
Бешт также славился тем, что мог излечить больного, даже без своего физического присутствия — достаточно было тому мысленно обратиться к нему за помощью, и Бешт, услышав этот призыв, сделает все, чтобы отменить вынесенный на небесах тяжелый приговор, и одна из таких историй приводится нами в главе «Визионер».
Известно также несколько случаев, когда Бешт отказывал в исцелении — правда, мотивы, которыми он руководствовался при этом, были самыми разными.
В истории, которая связана с прибытием Бешта в Стамбул во время его неудавшейся попытки паломничества в Землю Израиля, Бешт узнал, что у одного из самых богатых членов еврейской общины города есть слепой сын, и сказал, что он мог бы вылечить мальчика. Когда это передали Б-гачу, тот велел немедленно позвать Бешта и принял того с большим почетом. На вопрос о том, каким образом он собирается избавить его сына от слепоты, Бешт ответил, что сделает это с помощью Святого Имени Творца.
Однако жене богача Бешт категорически не понравился. До этого в ее доме побывало немало известных лекарей и целителей (причем, видимо, как евреев, так и мусульман). Все они были уважаемые люди, щеголявшие в дорогих одеждах, а Бешт, который обычно носил самое простое одеяние простолюдина, вдобавок сильно поистрепался в дороге и выглядел крайне непрезентабельно.
— Зачем ты привел его к нам в дом?! — спросила жена. — Если не могли помочь лучшие врачи, то что может этот оборванец с его Святыми Именами?!
Столь вызывающе-презрительное отношение к тайнам кабалы, но главное — к Именам Всевышнего — привело Бешта в ярость, но он не подал вида и повторил, что может исцелить отрока. Эта непоколебимая уверенность смутила женщину и, одновременно, вселила в ее сердце надежду, и она велела позвать сына.
Бешт сказал подростку на ухо какое-то слово, затем велел принести Гемару, и тот, прозрев стал бегло читать.
А доме раздались крики радости, началось ликование, и тут… Бешт провел рукой по глазам мальчика, и тот снова ослеп.
Радость мгновенно сменилась плачем; Бешта стали умолять снова исцелить сына хозяина, сулили большие деньги, но он ответил матери мальчика: «Так как ты глумилась над Святыми Именами, то запрещено тебе вкушать благо от них! Я де действую, упаси Боже, не ради славы и не ради денег, а лишь для того, чтобы возвеличивать имя Всевышнего. Я показал тебе силу Имени, но не будет тебе радости от этого»[140].
В другом случае, который произошел в Хмельнике[141], один из жителей города жена которого была тяжело больна, пришел к гостившему тем Бешту попросить об ее исцелении. Однако Бешт не только отказался исцелять его жену, но и неожиданно накинулся на несчастного супруга с отборной бранью.
Такое поведение Бешта в немалой степени озадачило раввина Хмельника, и он попросил у него объяснения.
— Заболевшая женщина, — ответил на это Бешт, — великая праведница, и потому ее болезнь и страдания защищают город от засевших в лесу разбойников. Как только разбойники уберутся из леса, она выздоровеет.
— Но за что ты так накинулся на ее мужа?! — спросил раввин.
— Увидел я, что на Небесах ему вынесли тяжелый приговор, и своим гневом и несправедливой бранью я с него этот приговор снял, — ответил Бешт[142].
Известно так же и немало случаев, когда Бешт признавал, что тому или иному человеку Свыше уже вынесен окончательный приговор, тот должен уйти из жизни, и он не в силах ничего изменить.
Так было, когда Бешт в очередной раз проезжал через Хмельник, то по дороге получил сообщение с Небес о том, что жившему в этом городе р. Йосефе-меламеду суждено умереть. Не успел он появиться в городе, как к нему явились местные жители с просьбой излечить меламеда, но Бешт отказался. Ему стали предлагать деньги, но он лишь повторил отказ.
Тогда после отъезда Бешта к больному позвали врача. Осмотрев меламеда, тот дал ему лекарство — и р. Йосефе поправился. На обратном Бешт снова посетил Хмельник, ему не без иронии сообщили, что врач с легкостью справился с болезнью, и р. Йосефе-меламед себя хорошо чувствует. «Что ж, хорошо сделал доктор, что вылечил его!» — только и сказал на это Бешт.
Тем временем выздоровевший попросил врача дать ему какое-нибудь снадобье против вшей, которые развелись у него во время болезни. Врач дал ему мазь, которой следовало мазать голову, и вскоре после того, как он помазал голову, р. Йосефе скончался.
После этого Бешт поведал о том, что не хотел лечить больного, поскольку знал, что это бессмысленно.
Отношение Бешта к докторам и медицине — это вообще тема отдельного разговора.
Что там скрывать — большой любви между ними никогда не было. Врачи нередко считали его невежей и проходимцем, который своим вмешательством только вредит больному, а Бешт, видимо, платил им той же монетой и крайне не любил, когда к нему и врачу обращались одновременно.
Именно так происходит в истории с одним благочестивым раввином из Белого Поля (Белой Церкви), который, заболев, послал за Бештом. Тот пробыл у него несколько дней, предпринимая все усилия для исцеления больного, но, видя, что никакого улучшения не наблюдается, сыновья раввина послали в Острог[143] за доктором.
Узнав о скором прибытии врача, Бешт тут же сказал, что уезжает, так как ему в одном доме с ним делать нечего. Раввин, ничего не знавший об этом решении детей, стал умолять его остаться, но Бешт согласился задержаться лишь до утра — чтобы разминуться с врачом в последнюю минуту. Тем не менее, на постоялом дворе они встретились, и врач подверг Бешта насмешкам.
Однако, когда доктор появился в доме и стал предлагать то или иное лечение, выяснилось, что все это Бешт уже делал, так что ученому гостю пришлось уехать, не солоно хлебавши.
Больной же раввин набросился на сыновей с криком: «Что вы наделали? Пусть Бешт меня и не вылечил, но когда он вошел ко мне, я почувствовал, что вместе с ним вошла Шехина, а когда пришел врач, то показалось, будто это какой-то поп!».
Вместе с тем есть рассказ, когда Бешта вызвали к человеку вскоре после того, как его осмотрел врач и пришел к выводу, что медицина в данном случае бессильна и предупредил близких, что им надо готовиться к худшему. Бешт же велел сделать больному кровопускание, то есть посоветовал прибегнуть к распространенному методу средневековой медицины, которое действительно нередко оказывалось действенным при повышенном давлении или интоксикации организма. Но в 18 веке кровопускание (и небезосновательно) уже считалось вредным и далеко небезопасным методом, и потому врач стал категорически против него возражать. Многие домочадцы больного поспешили присоединиться к мнению врача, но Бешт переубедил их вполне логичным доводом: «Если вы говорите, что он все равно умрет, то как кровопускание может сделать ему хуже?!».