Явившись с явным намерением расправы, они, тем не менее, поинтересовались у паломника из Подолии, за что он предал раввина их общины анафеме.
— Потому что галаха велит поступать с тем, кто принес ложную клятву! — ответил р. Гершон.
— Но ведь клятва была истинной — вот твой кошелек с пятью дукатами! — возразили ему.
— А вы открывали кошелек? — поинтересовался р. Гершон.
Цфатским евреям не оставалось ничего другого, как признаться, что открыть кошелек они не сумели.
— Тогда надо было его разорвать, и вы бы увидели, что там лежат не дукаты, а завалявшиеся у меня в кармане польские злотые, не имеющие здесь хождения и потому не могущие считаться в данном месте деньгами! А значит, клятва все-таки была ложной, — подвел р. Гершон итог спору.
Всем собравшимся не оставалось ничего другого, как признать, что он прав. После чего раввин принес р. Гершону извинения, а тот снял с него херем. А еще через пару дней у р. Гершона развилась какая-то глазная болезнь (видимо, обычный „ячмень“), и он месяц почти ничего не видел.
Прошло совсем немного времени, и р. Гершон получил письмо от Бешта.
„Видел я, что судили тебя в неком чертоге, хотели приговорить тебя — Боже упаси! — к смерти за то, что ты вел себя дерзко и непочтительно с главой суда, — говорилось в письме. — И хотел я войти в этот чертог и выступить в твою защиту, но не закрыли передо мной двери, и не смог я войти туда. И сказал я: „Владыка миров! Он сделал это, ревнуя о Тебе!“. И раздался голос: „Оставьте его, ибо возревновал он ревностью о Господе воинств. Но все равно постановите, чтобы он ослеп на месяц, ведь слепой — как мертвый!“. И пишу я это для того, чтобы, когда такое случится с тобой, не было бы тебе это в тягость!“.
Р. Гершон посмотрел на дату отсылки письма, удивился и написал в ответ следующее: „Не знаю, что и сказать тебе. Действительно, было такое дело. Но удивительно, что суд надо мной ты увидел раньше, чем это произошло“.
Данная история замечательна, прежде всего, тем, что она задокументирована: и письмо Бешта, и ответ р. Гершона являются теми фактами, которые бессмысленно опровергать. И говорить о том, что Бешту все это „привиделось“, „пригрезилось“ и т. п., тут не приходится: р. Гершон подтверждает его рассказ, причем, сверяя даты, отмечает крайне важную деталь: Бешт, побывав в духовном мире, узнал об этой истории прежде, чем она произошла. А это, в свою очередь, может служить подтверждением каббалистической максимы о том, что понятие „времени“ в нашем мире и в духовных мирах сильно отличаются, если для последних оно вообще применимо.
И все же наиболее ярким и, одновременно, самым значимым видением Бешта является то, которое посетило его осенью 1747 года и о котором он также рассказал в письме р. Гершону, к которому нам не раз придется возвращаться на страницах этой книги, так как оно сыграло огромную роль в истории хасидизма.
„В день Рош ашана 5507 /1747/ года я, известным тебе путем, совершил вознесение души, и мне открылись удивительные картины, не виденные мною никогда прежде, …и то, что я увидел и узнал там, невозможно передать даже из уст в уста. В Саду Наслаждений я встретил великое множество душ — знакомых и незнакомых, — говорится в письме. — Я поднимался из мира в мир по столпу света, известному тем, кто озарен Б-жественным милосердием… Я поднимался с уровня на уровень до тех пор, пока не проник в обитель Машиаха, где он изучал Тору вместе со всеми древними мудрецами и праведниками, среди которых были праотцы — Авраам, Ицхак и Яаков, а также Моше и царь Давид. Там царила величайшая радость, причина которой осталась мне неизвестной…
Я спросил у Машиаха, когда он придет. Он ответил: „Знай, что, когда твое учение распространится и станет известным в мире, и твои родники прорвутся наружу, и другие смогут постигать такие же таинства, как и ты, — тогда отомрут все оболочки зла и наступит срок избавления“. И я был поражен сказанным, и мне было очень горько, что пройдет еще столько времени, прежде чем это сможет произойти“ (Михтавим 65)»[182].
Существует и несколько историй, рассказывающих об опасности таких кабалистических практик — о том, что, отправляясь во сне ли, в состоянии ли транса в подобное «путешествие» по высшим мирам, оттуда можно и не вернуться.
Вот одна из таких историй, помещенная Шаем Агноном в его антологию «Рассказы о Беште»:
«В субботу покаяния 5517 (1756) г. после утренней трапезы лег господин наш Бешт вкусить субботнего сна, и чистая его супруга, госпожа Хана, также прилегла на своей постели. Спустя полтора часа проснулась, потому как услышала голос мужа, громко говорившего во сне, и встала, и быстро пошла к нему, и громко стала звать его: „Исраэль! Исраэль!“.
И очнулся он ото сна и сказал: „Вот я“. И сказала она ему: „Отчего ты кричал таким громким и страшным голосом, какого я отроду не слышала у тебя? Что с тобой? Что ты кричишь, ведь суббота сегодня?“.
И ответил он ей: „Хорошо ты сделала, что пробудила меня ото сна, иначе бы мертв остался я лежать на постели моей“.
И взял господин наш воды ополоснуть лицо и руки и сказал: „Позовите сподвижников моих, и расскажу им, что я видел в высших мирах, как наяву“.
Тотчас пришли все как один, люди именитые и прославленные, и сказал он им так: „Каждую субботу, во время молитвы мусаф, когда я, свершив единения, возношусь душою ввысь, являют мне высшие миры и святые души, сидящие в Высшем собрании и занятые сокровенными тайнами Торы, и дается мне право слушать, учиться и учить в этом мире ровесников своих, и немногое из сего я открываю во время третьей трапезы.
И вот, несколько лет томился я желанием увидеть друга моего, избранника Божьего, праведного рабби Нахмана из Косова, увидеть, кто он в высшем мире, но искал я того, кого любит душа моя, искал, но не нашел. И желал я вознестись душою в место отдохновения сего праведника и не достигал его, ибо не дано было мне право [сие]. И взмолился я Господу в этот час, говоря: „Ты начал показывать рабу Твоему величие Твое, и длань Твою крепкую, и Имена святые, так почему же не удостоюсь увидеть в высшем мире место отдохновения сего праведника?“.
И задавал я вопросы и силой известных мне Имен получал ответы, и сказано было мне: „Если станешь вершить единения так, как являешь [это сейчас], то сможешь увидеть его“.
И сие свершил я сегодня и узрел грозное зрелище, место новое для меня в высших мирах. И отроду не видал я столь пышных убранством зданий, всюду золото, да не простое — червонное, камни драгоценные: „карбункул, сапфир и алмаз“. И составляют они несколько сот бейт мидрашей, величиной изрядных весьма: и в длину, и в ширину, и в высоту. И каждый бейт мидраш полон мудрецов, и каждый подобен обликом Б-гу, и учат Тору они — каждый по своему пристрастию: Танах, Мишну, Гемару и агаду, и среди них величайшие ученые, изучающие сокровенные тайны Торы, и те, что читают псалмы, и песнопения, и восхваления. И тысячи их, и многие тьмы в каждом бейт мидраше.
И вострепетал я от гласа их, ибо слышался он и вдалеке, и вопросил: „Ради кого все великолепие сие?“ И ответили, что все — ради друга Господня, избранника Господня, праведного рабби Нахмана из Косова.
И вопрошал я: „Где место отдохновения его?“ И встал один старец, ликом благообразен, и сказал мне: „Возьми мою руку и пойдем в бейт мидраш, где сидит святой наш учитель рабби Нахман из Косова“. И было, как пришли мы в чертог его, весь зал — пламя и сияние вокруг, чистое-пречистое. Глаза мои едва не ослепли, пока не увидел я его лицом к лицу, и лик его был, как лик ангела Господня, грозен весьма, одет он был весь в белое, полыхавшее небесным сполохом, и талит на нем сверкал и освещал весь мир от конца и до края.
Сказал я ему: „Ради кого все сие великолепие, души сии, что во всех чертогах?“. И сказал он мне: „Брат мой любезный, сии суть души, кои исправил я при жизни, души людей, которые были совершенными праведниками, но не знали истинного Имени, я же указал им путь добрый и честный; есть среди них те, кто были великими учеными, но отвергли Тору Господню, я же вернул их к истине.
Есть и те, которые были отпетыми злодеями, преступниками и сластолюбцами, я же наставлениями и добрыми словами, что говорил с уважением, нисколько их не позоря, вернул их к истине, — вот они и поют псалмы, прославляя и возвеличивая Царя — Б-га Живого“. И сказал мне еще: „Ежели пожелаешь быть со мною, вверь душу свою ангелу, тебе известному, мертвое же тело останется в низшем мире, и, быть может, твоими заслугами явлена будет высшая Воля, дабы спасти отверженных, ибо доколе нескончаемы будут чудеса, ты же еще и выиграешь [так], ибо не увидишь Ангела Смерти и [горечи] умирания не вкусишь, я же с остальными душами праведников пойду с тобой к месту, уготованному тебе, и будем товарищами и в вечном мире“. Сказал я ему: „Что мне делать, если душа моя жаждет, чтобы был я похоронен в Земле Израиля, ибо оттуда великое восхождение открывается для души, как это известно?“.
Сказал мне: „Знай, что ты умрешь вне Земли [Израиля], ибо так я слышал несколько раз в Высшем собрании. Причину же сему я не вправе открыть, ибо душа твоя привязана к телу, а ведь и мне по потаенной причине суждено было умереть вне Земли [Израиля]. Если же вверишь [ангелу] душу свою, то поведаю тебе все“. Услышав слова сии из святых его уст, всем сердцем возжелал я вверить душу свою известному ангелу, но затосковал я по единственному сыну моему и единственной дочери моей, и еще: тяжко мне было умирать без завещания. И великая борьба происходила в мыслях моих, то ли сделать по словам праведника, друга моего, то ли судьба всякого смертного суждена и мне, и я не умру в одночасье, как какой-нибудь пустой человек!
И как же велика была тоска моя по близким моим, [с которыми пребывал] я в веселии, [как хотелось] мне покинуть их как подобает, достойно. И горько возрыдал я о разлуке с женой моей, и сыном моим, и дочерью моей, и внуком моим, и, среди прочих, с товарищами веселия моего. Когда б не супруга моя, да продлятся дни ее, что пробудила меня ото сна, я бы уже подумывал, не принять ли мне совет сего праведника и не последовать ли реченному им, но так громок был вопль ее, что душа моя вернулась в тело“».