„Да, — признался Михаэль, — это — мое добро. Они — остатки акафот прошлой ночи, когда евреи танцевали со свитками Торы“. Михаэль продолжил считать и складывать изодранные ботинки, раскладывая их по общинам: столько и столько-то из Каменки, столько и столько-то из Межерича, и т. д.
„Mетатрон, — хвалился Михаэль, говоря о самом престижном ангеле небесного суда, — связывает короны для Всевышнего из молитв еврейского народа. А я сегодня изготовлю еще более великолепную корону для Всемогущего из этих порванных ботинок!“»[193].
Таким образом, Бешт просто по-другому расставлял акценты и порядок приоритетов, и это уже само по себе многое меняло в повседневной еврейской жизни, в самооценке простых обитателей еврейских местечек, самом их взгляде на окружающий мир.
Поэтому, когда говорят о том, что хасидизм произвел революцию в иудаизме, следует понимать, что именно под этим подразумевается. Эту революцию, скорее, можно уподобить перекраске стен в старом здании, замены в его залах некоторой мебели на более новую и современную, но отвечающую тому же предназначению. И уж ни в коем случае не перестройки самого здания, а, тем более, разрушения его несущих конструкций.
Очень точно об этом написал Гершом Шолем в своей «Истории еврейской мистики»: «В остальном хасиды, для которых то, что Тора есть закон еврейского народа и космический закон вселенной, было аксиомой, никогда в своих действиях не выходили за рамки ортодоксального иудаизма, по крайней мере, в принципиальных вопросах. Такая явная ересь, как отмена установленных часов молитвы и тому подобные акты, вызванные безудержным воодушевлением некоторых цадиков, противоречили некоторым положениям кодексов религиозного закона, но они никогда не приводили к настоящему конфликту между „Торой в сердце“ и писанной Торой»[194].
В книге «Нетивот Шалом» («Тропы мира») философия Бешта характеризуется следующими образом: «Основной свет учения Бааль-Шем-Това относится к земной жизни. Его учение — это разъяснение тайного учения Ари, да будет благословенна его память, но если Аризаль говорит о том, что относится к высшим мирам и святым сфирот, то Бааль-Шем-Тов добавляет, что все это относится также к служению Б-гу простого еврея в низшем мире… При этом учение Бешта — это целостное учение, относящее ко всем мирам; как связи самого верхнего мира со всеми мирами снизу, так и связи самого нижнего мира со всеми мирами сверху. И в каждом еврее, поскольку он еврей, есть доля Божественного начала, поднимающая его вверх с самого дна и позволяющая ему осветить самые темные уголки своего сердца светом Господа нашего благословенного. Учение Бааль-Шем-Това учит нас пути, по которому можно поднять этот свет у каждого, даже самого простого что ни на есть еврея…»[195]
Из всего вышесказанного становится понятным, почему Бешт с такой симпатией относился к простым евреям, считая, что именно они призывают благосклонность Всевышнего ко всей общине, а также гневался, когда кто-либо дурно говорил о евреях вообще и о простых, не очень ученых евреях в частности.
Об этом, в частности, рассказывает история, случившаяся в городке Олыка[196], где Бешт однажды проводил субботу, и в тот же день в городок приехал бродячий проповедник (магид), который днем стал читать обычную для того времени проповедь — с обличением евреев в различных грехах, в том, что они слишком мало времени уделяют изучению Торы, и из-за этого на них якобы и обрушиваются кары небесные. Бешт, послушав проповедь, рассердился и вышел из синагоги. Узнав, как Бешт воспринял эту проповедь, стали разбегаться и остальные прихожане, и вскоре синагога совсем опустела.
На следующий день магид явился к Бешту, чтобы выразить свое почтение, и поинтересовался за что тот так на него рассердился. Бешт встал со своего места и со слезами на глазах сказал: «Ты дурные вещи говоришь о сынах Израиля! Знай же: простой еврей весь день ходит по рынку, а под вечер, когда начинает темнеть, пугается и говорит: „Горе мне, я минху прозеваю!“. Заходит в какой-нибудь дом, и молится минху, и не понимает ни слова из того, что говорит, однако же серафимы и офанимы трепещут от этого».
Но одновременно эта концепция закладывала и представление о цадике — праведнике, «Ребе», которому дано подняться на более высокие ступени духовности, чем людям, слишком погруженным в будничные заботы, и стать своего рода связным между ними и Всевышним.
По Бешту, есть два типа людей.
«Есть люди, которые ведут себя согласно природе этого мира, не стараясь сделать что-либо сверх положенного ведь слово га-тева, „природа“ имеет ту же гематрию, что и Имя Творца Элоким, которое проявляется в законах этого мира. Так они ведут себя по отношению к Творцу, и так же они ведут себя по отношению к людям. Так относятся к ним и свыше.
Но есть и люди, которые преодолевают свою природу ради Творца и ради других людей. И они делают больше, чем положено согласно букве закона. Подобным же образом относятся к ним и свыше — делают для них больше, чем положено. И они находятся как бы выше законов природы»[197].
А вот, очевидно, та же мысль, но изложенная другим источником и чуть иначе:
«Первый — это люди, ведущие согласно законам природы, в которых проявляется имя Творца Элогим. Гиматрия этого Имени совпадает с гиматрией слова „а-тева“, „природа“. Второй тип — это люди, чьи поступки выше законов природы. О них сказано (Шмуэль 2, 23:3): „Праведник властвует над страхом Б-га“ — если так можно выразиться, праведник отменяет постановления Небесного суда, подобно праведнику Йосефу. И сказано: „…один к другому приближены“ (Иов, 41:8), то есть когда люди этих двух типов сходятся друг в друге, устанавливается единство, ибо один из них становится престолом для другого, как я слышал неоднократно из уст моего учителя (Бааль-Шем-Това). Один из них становится „престолом“ и „одеянием“ для другого, возвышающегося над законами природы, но чьи потребности удовлетворяются теми, кто живет в соответствии с этими законами. Именно так один из них становится престолом для другого. И когда „один к другому приближены“, все становится единым»[198].
Так были заложены основы взгляда хасидизма на неразрывность связи между цадиком, ребе и его хасидами.
Думается, теперь читатель понял и то, почему Бешт придавал такое внимание исполнение заповеди «услужения мудрецам». Агнон приводит три истории о проявлении Бештом почтения к выдающемуся знатоку Торы, и обе относятся к величайшему галахическому авторитету Александру-Сендеру Шору (1673–1737). Главный его труд «Твуот Шор» был издан в 1733 году. Как видно из вышеприведенных дат, действие обеих историй происходило вскоре после «раскрытия» Бешта, еще до поселения его в Меджибоже.
Вот эти истории:
«Однажды задал Бешт вопрос Небесам, кто самый большой мудрец в поколении, дабы услужить этому человеку; ответили ему: „Гаон Шор, сочинитель книги Твуот Шор, — вот самый большой мудрец в этом поколении“. Поехал к нему Бешт и зашел в его спальню, когда автор Твуот Шор стоял в своей кровати и не было у него воды для омовения рук. Подал ему Бешт воды для омовения рук и тотчас уехал оттуда и боле никогда не появлялся перед ним.
(Тольдот ѓа-нифлаот, 49)
…Однажды почувствовал Бешт, что все еще недостаточно исполнял заповедь услужения мудрецам. Поехал к автору Твуот Шор. В это время вошел автор Твуот Шор в бейт мидраш, а черенок его трубки [был зажат] у него в руке. Лучинки же раскурить трубку не было у него. Бешт дал ему огонька и тотчас поехал домой, ибо счел, что уже услужил мудрецу»[199].
Теперь, когда у читателя возникло некое общее представление о философии Бешта, самое время остановиться на некоторых ее деталях. При этом автор попытается по возможности избегать кабалистических терминов, понимая, что их значение непонятно для широкого читателя.
Высшую цель в жизни каждого человека, и ли, по меньшей мере, каждого еврея для Бешта, как уже было сказано, заключалась в постижении и «прилеплении» («приникновении», «двейкуте») к Творцу. Сам человек для Бешта был подобен лестнице Яакова, стоящей на земле, но уходящей своей вершиной в Небеса: дела человеческие приземлены, а вот мыслями он может устремиться в запредельные дали, к Всевышнему. И потому он должен стремиться к тому, чтобы каждый его поступок был осмысленным, чтобы действия и мысли соединялись, и тогда возникает единство материальных и духовных сторон жизни, и человек уподобляется в полном смысле лестнице Яакова, по которой то спускаются, то поднимаются ангелы.
Одним из главных путей достижения «двейкута» является исполнение 613 заповедей Торы — они и даны для того, чтобы «чтобы человек мог приникнуть к Нему, благословенному, и возлюбить Его»[200]. Но, разумеется, это возможно лишь в случае, когда человек исполняет заповеди не механически, а «с совершенной верой, приникновением к Творцу и наслаждением». В этом случае, как в капле воды заключен весь состав океана, в одной заповеди объединяются все 613 заповедей. Далее Бешт утверждал, что выполнение одной заповеди неминуемо влечет за собой другую заповедь. Само слово «мицва» — «заповедь» — указывал он, является однокоренным со словом «цавта» (связка, соединение), то есть указывает на то, что заповеди — это путь «связки», «двейкута» с Творцом.
Вообще, буквам святого языка, то есть иврита Бешт, как и любой кабалист, придавал огромное значение. В самой форме букв ивритского алфавита он видел отражение их духовной сущности, тех или иных кабалистических сфирот. Соответственно, и каждое слово, каждая мысль, сложенная из этих букв, имеет свою духовную сущность; да и название каждой вещи в мире тоже имеет духовную сущность, и именно эта сущность, а не материальная оболочка определяет назначение этой вещи, дают ей «жизненную силу».