Эта история крайне важна для понимания личности Бешта. Дело в том, что при осмотре туши забитого животного часто выявляются те или иные дефекты, по поводу которых существуют разные мнения: те, кто трактует законы кашрута в пользу устрожения, объявляют такое мясо некошерным, тот, кто в сторону облегчения — кошерным. Но корова в те времена стоила огромные деньги, и объявление ее мяса трефным в том случае, когда его можно было признать кошерным, наносило огромный ущерб и мясникам, и хозяевам коров, нередко считавшим каждый грош.
Безусловно, Бешт настаивал на том, чтобы мясо, продававшееся в еврейских лавках, было строго проверено на кошерность, и это отчетливо видно из первого рассказа про резника. Но второй рассказ свидетельствует о том, что Бешт был категорически против и чрезмерного устрожения, также, по сути, нередко вводящего в заблуждение и наносящего ущерб людям.
Есть и еще один аспект этой истории. В том, что Бешт слышал, как забитая корова умоляет его съесть ее ничего удивительного с хасидской точки зрения нет. Подобные «просьбы» впоследствии слышали от освежеванной туши и другие хасидские цадики: ведь, становясь пищей для человека, ментальная сущность животного как бы поднимается до уровня человеческой души, а если это мясо вкушает праведник, то это для нее просто немыслимый взлет вверх.
В одной из историй к Бешту приходит Свыше «информация» о том, что резник в Бучаче принадлежит к тайным последователям секты Шабтая Цви, и после того, как он показал раввину нож, ударил по нему кувалдой, и таким образом все мясо, которое едят люди этого городка, является некошерным. Бешт немедленно известил об этом раввина Бучача, тот произвел расследование, и выяснилось, что Бешт прав. Но, как уже говорилось, правота Бешта в таких вопросах одновременно приводила и к чисто прагматическому результату: резник-хасид начинал где исподволь, а где открыто пропагандировать хасидизм на новом месте работы и жительства.
В то же время Бешт никогда не выступал с напрасными обвинениями, и, если он своим духовным взором видел, что резник — человек благочестивый, и то, что он объявил кошерным, действительно кошерно, то уже не задавал лишних вопросов.
Так однажды, будучи в Староконстантинове, Бешт велел перед забоем курицы позвать к нему резника, чтобы тот показал ему нож. Однако резник задерживался, и не дождавшись его, Бешт встал на молитву. Тем временем резник появился, сказал, что торопится и попросил разрешения зарезать птиц.
Когда Бешт вернулся с молитвы и узнал, что резник уже сделал свое дело, он лишь взглянул на забитых куриц и сказал, что они вполне кошерны, и он будет их есть[270]. Но у сопровождавшего его в той поездке р. Давида Пуркеса такого духовного зрения не было, и потому, не видя своими глазами, как был произведен забой, отказался на трапезе от курицы.
Известны и случаи, когда Бешт подвергал сомнению компетентность и чистоплотность резника, даже не встречаясь с ним — на основе услышанного им «голоса», или, как сказали бы сейчас, пришедшей Свыше информации.
В одной из таких историй р. Яаков-Йосеф из Полонного, находясь в неком местечке, зазвал к себе раввина этого местечка и рассказал, что недавно видел Бешта, и тот почему-то несколько раз с недовольством упомянул резника местечка, хотя прямо никаких обвинений в его адрес не предъявлял, но посоветовал поймать его на чем-нибудь.
Раввин местечка уже давно подозревал, что резник не совсем чисто ведет дела; иногда выдает кошерное за трефное, и наоборот, но, будучи деликатным человеком, не хотел, чтобы его обвинили, что он у кого-то отбирает заработок. Но после слов Бешта был собран суд, который допросил мясника и после показаний последнего резника решили отстранить от должности, а на его место почти наверняка пришел ставленник Бешта.
Вне сомнения, одним из факторов, приближавших к Бешту как почтенных талмудистов, так и простых евреев было поражающая всех, кому это довелось услышать, гигантская проникновенная сила его молитвы.
Так, в отличие от истории, приводимой Эли Визелем, «Шивхей Бешт» приводят иную версию вступления р. Яакова-Йосефа их Полонного в число приверженцев Бешта.
По этой версии, р. Яаков-Йосеф, будучи главой суда в Шаргороде, уже давно интересовался учением Бешта, но опасался каким-либо образом этот интерес проявлять, поскольку еще не выработал какого-либо определенного мнению о хасидизме. Узнав, что Бешт направляется в Могилев, он решил съездить туда, чтобы его послушать — в надежде, что никто об этом не узнает.
В Могилев р. Яаков-Йосеф приехал в пятницу рано утром, успев появиться у синагоги еще до начала утренней молитвы, и увидел у дверей Бешта, который, по-своему обыкновению, стоял и курил трубку. Судя по всему, р. Яаков-Йосеф был из числа противников курения, поскольку само это зрелище неприятно поразило его.
Но затем началась молитва, которую вел Бешт, и р. Яаков-Йосеф, по его собственному признанию, забыл обо всем на свете. По его словам, подобную по силе искренности молитву он слышал впервые в жизни и во время нее «плакал так сильно, как ни плакал никогда в жизни».
После этого он собрался поехать к Бешту в Меджибож, но тут ему сказали, что Ребе уехал в Землю Израиля, и р. Яаков-Йосеф по этому поводу очень огорчился и пребывал в кручине вплоть до возвращения Бешта из его несостоявшегося паломничества. А узнав, что тот вернулся, тут же направился в Меджибож, чтобы Бешт сделал ему «тикун» («исправление души»).
Если верить книге «Шивхей Бешт» и другим сборникам рассказов о Бааль-Шем-Тове, то очень часто для «перековки» своих противников или все еще сомневающихся в истинности учения хасидизма в своих пламенных приверженцев Бешт использовал свои сверхъестественные способности: с человеком происходило нечто, что невозможно было объяснить иначе как чудо и доказательство того, что Бешту ведомо все происходящее как в нашем мире, и в высших духовных мирах.
Рассказанная в главе о Беште-чудотворце история с меламедом, увидевшим Бешта сначала в привидевшейся ему во сне небесной ешиве, а затем услышавший тот же комментарий из его уст наяву, далеко не единственная.
Похожую историю рассказывают и о р. Аврааме-Абе, отце р. Пинхаса из Кореца.
Если р. Пинхас довольно быстро вошел в круг ближайших соратников Бешта, то его отец еще долгое время числился среди яростных противников хасидизма.
Действие истории разворачивается в местечке Каменка на Волыни, где Бешт однажды проводил субботу. Как уже говорилось выше, Бешт не раз помогал выкупать евреев, посаженных в тюрьму за долги, и когда такая неприятность случилась с одним родственников р. Пинхаса, он решил вместе с р. Менахемом-Мендлом из Ровно ехать к Бешту в Каменку — чтобы тот чудесным или естественным образом помог решить эту проблему.
Надо было спешить, чтобы застать Бешта до того, как он окунется в микву перед минхой и наденет субботние одежды — было известно, что после этого он уже ни с кем не говорит вплоть до окончания субботней молитвы.
Но к моменту их прибытия в Каменку Бешт уже побывал в микве, и стало ясно, что они опоздали. Тем не менее, им посоветовали просто показаться Бешту на глаза — и тогда без всяких слов он узнает, что за дело привело их в местечко. Сам этот момент весьма красноречиво говорит о том, насколько была велика вера в Бешта, в его способности читать мысли и знать обо всем, что происходит с любым евреем.
Так они и сделали — направились в бейт-мидраш, в котором сидел Бешт, и когда тот увидел их на входе, то махнул рукой: дескать, можете идти дальше по своим делам, я уже все знаю.
И тут р. Пинхас из Кореца узнал, что в Мирополь[271], расположенный по другую сторону реки от Каменки, пришел его отец. Эта весть его немало встревожила — он испугался, что тот специально явится на субботнюю трапезу, чтобы устроить скандал, так как уже давно выражал недовольство пагубным, по его мнению, влиянием, которое Бешт оказывал на сына.
Р. Авраам заверил сына, что не собирается приходить к Бешту, а прочтет субботнюю проповедь в синагоге Мирополя, но утром в субботу неожиданно заявился в бейт-мидраш, где Бешт вел молитву. Больше того — встал рядом со шкафом со свитками Торы и стал очень громко молиться, что выглядело вызывающе — как попытка сбить Бешта с молитвенного настроя. Так в стенах бейт-мидраша явно запахло скандалом.
Бешт никак не отреагировал на вызов, но когда р. Авраам-Аба попытался вслед за Бештом взять второй свиток Торы (это была суббота, когда читается дополнительный отрывок из Торы), то Бешт резко остановил его и сказал кому-то: «Забери у него свиток!».
Самое удивительное было то, что р. Авраам-Аба никак не отреагировал на пережитое унижение, и эта неожиданная сдержанность отца удивила р. Пинхаса. Но еще больше все удивились, когда р. Авраам-Аба явился к Бешту на третью субботнюю трапезу.
Обычно, когда Бешт приезжал в Каменку он вместе с учениками, местными знатоками Торы и наиболее уважаемыми жителями города проводил третью трапезу в доме, а остальные хасиды накрывали стол на улице.
Увидев р. Авраама, и зная, что о его неприятии хасидизма, сторонники Бешта испугались, что тот начнет перебивать учителя, когда тот станет говорить о Торе, и попытается его сбить. Поэтому они стали усиленно зазывать его за свой стол и даже поднесли стаканчик медовой браги. Брагу р. Авраам выпил, но это его не остановило.
Он вошел в дом, и когда Бешт начал говорить о Торе, р. Авраам-Аба вдруг встал напротив и начал пристально смотреть ему в лицо. Со стороны это опять-таки выглядело оскорбительно, и р. Пинхас был в совершенном отчаянии, понимая все бестактность отца, но не решаясь сделать ему замечание, не нарушив заповеди о почтении к родителям.
Когда Бешт закончил, р. Авраам-Аба молча вернулся на свое место. После церемонии авдалы трапеза продолжилась, и тут Бешт сказал: «Я не собирался об этом говорить, но все же скажу, так как слышал, что в Райском саду этот комментарий передают от моего имени».