.
Нетрудно догадаться, что вот такие доказательства провидческой силы Бешта еще больше укрепляли р. Гершона в его вере в величие родственника и верность хасидизма. Сама же переписка Бешта с р. Гершоном, и особенно уже не раз цитируемое письмо о том, как Бешт побывал в чертоге Машиаха, считается частью духовной сокровищницы хасидизма.
Затем р. Гершон Кутовер возвратился в Меджибож и провел еще несколько лет рядом с Бештом, продолжая постигать его учение. В 1746 году р. Гершон отправился новое паломничество в Землю Израиля, чтобы распространять там хасидизм. На этот раз р. Гершон и его семья поселились в Хевроне, став единственными ашкеназскими евреями в этом городе.
Как рассказывается в книге «Еврейские мудрецы», «в 5513 /1753/ году р. Кутовер вновь посетил Иерусалим и пробыл в городе две недели.
В письме, обращенном к Бешту, р. Гершон поведал о загадочных событиях, связанных с этим посещением святого города. В первый же Шабат к нему явились все ашкеназские евреи Иерусалима, которые были наслышаны о нем от евреев Хеврона, — они попросили его возглавить их общину. Р. Гершон „попытался убежать от почета, как делал это всю жизнь“, но его „принялись настойчиво уговаривать“ и не отступали от него в течение восьми дней. Более того, к переговорам присоединились выдающиеся сефардские мудрецы, также настаивающие на том, чтобы он поселился в Иерусалиме.
В день, когда р. Гершон все же собрался покинуть город, иерусалимские евреи окружили его в доме учения. Они „начали плакать“ и „до такой степени разбили сердце“ р. Гершона, что он в конце концов согласился. Иерусалимские евреи „возрадовались великой радостью“ и в тот же день арендовали для нового раввина роскошную квартиру и дом учения, где бы он мог обучать Торе. Они вручили р. Гершону ключи и снарядили посланца, который должен был за их счет привезти из Хеврона жену и детей раввина. Но, когда р. Гершон сел, чтобы написать письмо жене, он внезапно „почувствовал, что его рука обездвижилась“, будто скованная параличом. Он сказал иерусалимцам: „Братья мои! Разве вы не видите, что все это не угодно Всевышнему?!“. Его снова „принялись убеждать“, но он „ощущал великую грусть — будто все печали Йерушалаима обрушились на него“.
Так и не сумев написать письмо, р. Гершон сам отправился за семьей, но к нему приставили специальных посланцев общины, которым поручили следить, чтобы он „не передумал и не остался“ в Хевроне.
И все же р. Гершон не вернулся — спустя несколько недель в Иерусалиме вспыхнула эпидемия, „унесшая жизни двухсот евреев, в том числе и нескольких выдающихся мудрецов“, и ашкеназская община в городе перестала существовать. „Лишь тогда, — приписал р. Кутовер в завершение письма, — я осознал величие того чуда, которое совершил со мной Б-г, прославляемый во веки веков!“ (Гинзей нистарот 66; Сарей амеа 6:7).
В последующие годы р. Гершон Кутовер все же возвратился в Иерусалим, где занимался в ешиве кабалистов Бейт Эль, возглавляемой выдающимся мудрецом из р. Сар-Шаломом Шараби (Рашашем)».
С учебой в ешиве р. Шараби связана еще одна история р. Гершона, приключившаяся, видимо, в последний год его жизни, когда в Земле Израиля произошла очередная засуха. По иерусалимскому обычаю, р. Шараби объявил пост и молитву о дожде, вести которую решил получить р. Гершону.
По тому же обычаю хазан по окончании молитвы должен был прочесть проповедь, причем поскольку все, кто учился в этой ешиве, были большими знатоками Торы, то в проповеди огромное значение придавалось точности цитирования на память Гемары; ошибиться в одном слове значило навлечь на себя позор в глазах остальных молящихся. Поэтому р. Гершон всю ночь готовился к проповеди, переволновался и к утру обнаружил, что у него сел голос, и он не может вести общественную молитву.
Делать нечего — р. Шалом Шараби послал к Ковчегу другого хазана. Но к середине молитвы к р. Гершону вернулся голос, и р. Гершон был послан к Ковчегу, с чувством прочел «Амиды», затем перешел к покаянным молитвам, но неожиданно снова прервался, покинул свое место и отказался продолжать чтение. Когда же у него попросили объяснить свое поведение, он ответил: «Начало молитвы легко текло из моих уст, и я почувствовал, что если продолжу читать покаяния, то дожди пойдут немедленно. И побоялся я, что овладеет мной дух гордыни, и потому я не молился. Но я точно знаю, что дожди пойдут через два или три дня». И так оно и было.
Это — и в самом деле очень характерная хасидская история, призванная напомнить, как немного стоит молитва, которая произносится молящимся в состоянии гордыни за самого себя.
На протяжении всего времени жизни в Меджибоже р. Гершон был верным соратником Бешта в распространении хасидизма и привлечении к нему все новых сторонников, о чем свидетельствует хотя бы рассказ о том, как р. Йехиэль-Михл, бывший в ту пору главой раввинского суда в Ковеле отправил одного из своих приближенных, большого знатока Торы, разузнать о Беште. Тот по дороге занемог, и, едва приехав в Меджибож, свалился на постоялом дворе с сильным жаром. Бешт направил к прибывшему «разузнавателю» р. Гершона, который уселся возле него на печке и стал вести разговор о Торе. Спустя какое-то время р. Гершон предложил гостю пойти с ним помолиться минху. По дороге тот неожиданно почувствовал себя здоровым, и подумал, что р. Гершон и есть Бешт, славящийся своим даром целителя.
— Не вы ли Бешт? — спросил он.
— Эх! — ответил ему р. Гершон. — Это я-то ребе?! Хотел бы я иметь в раю то, что получает наш учитель от одной затяжки своей люльки!
Встретился ли ходок из Ковеля после этого с Бештом, неизвестно, но зато доподлинно известно, что именно после этого р. Йехиэль вошел в круг «святого товарищества Бешта.
В приведенном выше рассказе речь идет о р. Йехиэле-Михле Маргалиоте — том самом, который затем стал раввином Гродно и с которым мы уже не раз встречались на страницах этой книги. Существует немало рассказов об этом р. Иехиэле-Михле, но все же куда большую известность в качестве ученика Бешта получил его тезка — р. Йехиэль-Михл из Злочева (1715–1786).
Уже в молодости, работая то меламедом, то странствующим проповедником (магидом), р. Йехиэль-Михл стремился к самозабвенному служению Всевышнему и к тому, чтобы каждая заповедь Торы исполнялась с осознанием глубокого смысла. Поэтому, к примеру, он взял обычай поститься всю неделю, а в субботу устраивать обильные и продолжительные трапезы, чтобы в полной мере вкусить „онег шабат“ (наслаждение субботой). Позднее он поселился в городе Ямполе, где продолжил вести аскетический образ жизни, денно и нощно изучая Тору и Каббалу и покидая бейт-мидраш только на субботу.
По словам самого р. Иехиэля-Михла из Злочева то ли во сне, то ли во время мистического откровения ему повелели с Небес избрать своим учителем Бешта и показали „родники мудрости“, которые текут к Бешту. После этого р. Йехиэль-Михл сам явился к нему в Меджибож, и пораженный искренностью его служения Всевышнему, Бешт включил его в круг ближайших учеников. Судя по всему, он провел рядом с Бештом несколько лет, а затем переехал в местечко Олыка, но часто бывал в Меджибоже.
Затем р. Йехиэль-Михл сыграл немалую роль в том, чтобы новым лидером хасидизма стал Магид из Межирича. Во всяком случае, после смерти Бешта р. Йехиэль-Михл сообщил, что ему было новое видение, во время которого ему показали, что те же родники мудрости, которые текли к Бешту, теперь текут к Магиду из Межерича.
В 1770 году переехал в Злочев, и вскоре стал одним из крупнейших духовных лидеров хасидизма в Галиции.
Р. Иехиэль-Михл не оставил после себя книг, но его цитаты и изречения были бережно сохранены его учениками и разбросаны по многим хасидским книгам, как, впрочем, и истории о нем.
Согласно одной из них, однажды у р. Йехиэля-Михла спросили, как он может каждое утро произносить „Благословен Ты, Б-г, …дающий мне все необходимое“, если он и его семья лишены всего, что необходимо для жизни, — его жена даже не могла купить себе обуви, и чтобы выйти из дома, ей приходилось мастерить себе тряпочные ботинки. „Судя по всему, — ответил р. Йехиэль-Михл, — согласно Б-жественному плану Творения, мне необходимо жить в нищете, а уж нищеты мне Б-г дает в изобилии“.
Как и Бешт, р. Йехиэль-Михл придавал особое значение в деле приближения к Творцу нигуну — напеву, являющемуся, по сути, музыкальной молитвой, медитацией, призванной настроить душу на определенный лад. Р. Йехиэлю-Михлу принадлежит несколько таких нигунов, из которых наибольшую известность получил нигун под названием „Пробуждение великого милосердия“.
Многие историки хасидизма считают, что именно он, а не Бешт ввел нигун в повседневную хасидскую практику, превратив его в важную форму служения Творцу.
Любопытно, что к старости р. Йехиэль-Михл разбогател, и перед смертью сказал сыновьям: „Жизнь моя была блаженной, потому что я никогда не нуждался в чём-либо, пока не приобрёл всё необходимое“.
В „Шивхей Бешт“ приводится несколько историй, связанных с р. Йехиэлем-Михлом. В одной из них в очередной раз навестил Бешта в Меджибоже, и, судя по всему, собирался остаться у него на субботу. Однако в пятницу еще перед утренней молитвой Бешт сказал, чтобы он немедленно ехал домой.
Р. Йехиэль-Михл ничего на это не ответил, но решил не придавать значения словам учителя, тем более, что у него не было повозки, и как добираться до дома он не знал. А потому р. Йехиэль-Михл отправился в бейт-мидраш, чтобы углубиться в перевод Торы на арамейский. Между тем подошло время обеда, за которым жена Бешта спросила его, почему за столом нет р. Михла, и Бешт ответил, что отослал его домой.
Тем не менее, вдруг забеспокоившись и хорошо зная привычки р. Йехиэля-Михла, Бешт велел проверить, не сидит ли тот в бейт-мидраше, и, если сидит, то позвать его к обеду. Когда р. Йехиэль-Михл явился и, чтобы оправдаться, сказал, что у него нет повозки, Бешт ответил: „Садись ешь, будет тебе повозка!“.