— Анна работает при монастыре, она в послушании. Постриг не брала, — коротко ответил он и перевёл тему, видно, что это ему было не очень приятно, — поэтому Марина — просто соратница. Не больше. Я никогда не стану нарушать божьи заповеди…
— Ага, — кивнула я и поторопилась перевести тему разговора. — Так, а почему вы письмо не храните в банке? Там же депозитную ячейку снять можно.
— Сперва хранил, — признался Всеволод, — но после того, что недавно произошло с вкладами граждан, когда всё сгорело, банки — очень ненадёжная вещь. Это стало опасно. Нет гарантии, что тот банк, где я храню документы, за ночь не обанкротится, или на него не нападут бандиты. И вот утром я приду за документами, а они всё — тю-тю…
— Понятно, — кивнула я.
— А насчёт того, что кто-то может найти письмо — так я вам скажу, что в этой книге находится грубая подделка.
— Ого? — удивилась я, — а Ростислав, выходит, не знает?
— Выходит, что да, — усмехнулся Всеволод.
— А оригинал где?
— Зачем вам оригинал? — прищурился Всеволод.
— Мне он незачем, — пожала плечами я, — но если вы храните оригинал в соседней книге, уже в зелёной, а не бордовой обложке, то боюсь, что рано или поздно Ростислав, или ещё кто-то, туда доберется.
— Не беспокойтесь. Письмо в надежном месте. Оно даже не в Калинове, если вы об этом.
— Ну, тогда ладно, — кивнула я, — а это письмо… ну, которое поддельное… оно копия того?
— Нет, — хмыкнул Всеволод, — это отрывок из поэмы Гейне…
— Но он же поймёт, — нахмурилась я.
— Кто? Ростислав? — усмехнулся Всеволод, — там. Кроме непомерных амбиций и жажды славы, больше ничего нету.
— Нельзя недооценивать врагов, — сказала я.
— Вы правы, — кивнул старейшина и опять спросил, — так что вы предлагаете делать с Ростиславом и письмом?
— Ну, — задумалась я, — сначала нужно протянуть время.
— Но бесконечно вы его тянуть не сможете, — парировал старейшина.
— Какое-то время смогу, — ответила я, — скажу, что книг много, рядом со мной постоянно кто-то находится. Мол, никак не удаётся стащить книгу.
— Книгу?
— Ну да, думаю, о книге сказать ему нужно. Мол, книгу видела. Украсть пока не могу…
— Красть — грех, — вздохнул старейшина.
— Согласна, — сказала я, — и очень прискорбно, что на грех меня подбивает один из руководителей конфессии.
— Иуда тоже долгое время был среди учеников Христа…
— В общем, давайте конкретизируем наш план, — предложила я, — я буду тянуть время, как можно дольше. Затем, когда Ростислава начнёт нервничать и торопить, я «украду» поддельное письмо и передам его Ростиславу. А вы в этот момент застукаете его.
— Надо думать, — видно было, что Всеволоду не хочется огласки, — да, пока тянем время. План, по ходу доработаем.
Мы перекинулись ещё парой малозначимых фраз, и он ушел.
Проводив старейшину, я вернулась на кухню и устало плюхнулась за стол. Ох и вымоталась я сегодня.
Кстати, чаю старейшина так и не попил.
Я отставила полную чашку остывшего чая в сторону и задумалась. Мой личный план понемногу начинает претворяться в жизнь. Во-первых, я добилась признания в секте. Пусть оно хоть и небольшое, но есть. Недаром старейшина отметил мой доклад. Теперь результат нужно закрепить. Придётся ещё что-то выдумать. Или ещё один доклад задвинуть, или какое-то мероприятие провести. И желательно что-то креативное, чтобы понравилось и запомнилось.
Во-вторых, я сделала важную вещь — попалась на глаза местному руководству. Причём имею некий кредит доверия. Да, у меня был выбор — принять сторону Ростислава или Всеволода. Проще было бы Ростислава. Но сама не знаю почему, но я ему не доверяю. Вот подсознательно, интуитивно не доверяю, и всё. Скользкий он какой-то.
Я машинально поставила чашку в мойку, и бухнула на плиту чайник. Пусть греется. Мысли заскользили дальше.
А вот Всеволод — старая гвардия, почти мой ровесник. С ним мне просто общаться, и я примерно понимаю его мышление. Более того, нужно честно признаться самой себе — Всеволод уже руководитель этой конфессии. А вот Ростислав — тёмная лошадка. Делать ставки на непонятное дело — глупо. Потому что даже если получилось бы убрать Всеволода, то ещё не ясно, устроит ли кандидатура Ростислава руководителей «сверху». Или же у них свои люди на это место есть.
И очень не хочется начинать всё с нуля. Время у меня не резиновое.
Да и моему бедному Пашечке там плохо.
Додумать мысль мне не дали. Распахнулась дверь.
— Ну что, доча, как твои дела? — на кухню зашел дед Василий и умостился на место, где перед ним сидел Всеволод.
— Чай будешь? — спросила я.
— Мне бы молочка, — вздохнул любашин отец, — но магазинное не люблю, а домашнего всё равно здесь нету.
— Значит, давай налью чай, — подытожила я и подошла к плите, где закипал чайник.
— А, давай! — согласился он.
Я налила и поставила перед ним чашку с чаем, пододвинула сахарницу.
— В Дрозды ездила? — тихо спросил он, насыпая сахар.
— Да, — ответила я.
— И как там оно?
— Есть две новости, — сказала я, — плохая и хорошая. С какой начинать?
— Давай с хорошей сначала, — Василий Харитонович размешал сахар, вытащил ложечку и аккуратно пристроил её на блюдце, так, чтобы ни одна капелька от чая не попали на светлую клеенчатую скатерть.
— Удалось договориться с новым владельцем дома, и он согласился вернуть дом обратно.
— Да ты что⁈ — от такой радости рука у старика дрогнула, и он расплескал чай по столу.
Я подхватилась за тяпкой, старик охнул.
— Ничего страшного, я всё вытру, — успокоила я его, протирая стол. — Так что у тебя есть пару дней, чтобы собраться. Скоро будешь дома.
— Ох, Любашечка, — аж прослезился старик, — я уже и не чаял.
— Ну, видишь, всё, считай, как хорошо и закончилось, — подбодрила я его.
— А плохая новость какая? — вспомнил любашин отец и настороженно посмотрел на меня.
— Новый собственник там перестановки сделал, — осторожно начала я.
— Какие перестановки? — брови старика поползли вверх.
— Не очень хорошие… — развела руками я и вздохнула, — но ничего не поделаешь. Они были в своем праве.
— Что? Что случилось? — продолжал волноваться любашин отец.
— Да не волнуйся ты так, — я уже, и сама была не рада, что затронула эту тему. Но, с другой стороны, лучше сразу подготовить, а то там, на месте, старика и инфаркт хватить может.
— Рассказывай! — потребовал дед.
— Да что рассказывать, — дипломатично постаралась смягчить я, — они там двор немного перекопали и некоторые кусты, и деревья убрали.
— А-а-а-а…! — рассмеялся старик, — вот ерунда-то! Я уж было подумал, что дом снесли.
— Нет, дом на месте, — успокоила его я, — а вот обе яблони…
— Как обе яблони⁈ — аж подскочил дед Василий и опять расплескал остатки чая. — И антоновку?
— И антоновку… — подтвердила я.
— Ах ты ж боже ж мой, — пригорюнился старик, — это же такая хорошая яблонька была. Я же эти яблочки и в бочке квасил, и с капустой, и так на компоты да на варенья всякие…
— Ну ничего страшного, — попыталась успокоить старика я, — зато будет повод омолодить сад…
— Сад? — дед сразу вычленил основное, — сад, говоришь… а что ещё в саду вырубили?
— Да потом приедешь и сам посмотришь… — попыталась выкрутиться я.
— Говори! — велел Василий Харитонович, — мне, пока не поздно, нужно будет сходить на рынок, саженцы посмотреть…
— Ну, малину ещё… — осторожно начала я, — и смородину… и крыжовник тоже…
— Ай-яй-яй… — покачал головой дед и растерянно посмотрел на меня. — И чем же им моя смородина и малина не угодили?
— Да они там котлован вырыли, — ляпнула я, и сразу пожалела.
Дед принялся причитать и расстраиваться, а я торопливо начала перемывать посуду, чтобы не отвечать.
Но отвечать всё же пришлось.
— И что, там ничего-ничего совсем не осталось? — с волнением спросил он.
— Да почему ничего? — я поставила тарелку в сушку и посмотрела на старика, — небольшие изменения — да, есть. Но нужно воспринимать это с пониманием. Ты продал им дом. Вот они и переделывали всё на свой вкус. Сейчас ты вернешься и всё обратно поправишь. Вон Ричард тебе поможет. А если какая работа сложная, ты говори — наймём работников. Справимся. Главное — дом вернём.
— Да, деточка, ты права, — со вздохом кивнул любашин отец, — главное, что дом вернём. Старый я стал, дурак дураком.
— Кстати, — вспомнила я и, чтобы отвлечь мысли старика от самоуничижения, спросила, — а куда ты деньги положил? Принеси, пересчитаем. Завтра отдать нужно.
— Сейчас, — сказал любашин отец и торопливо вышел из кухни.
А я принялась вытирать стол.
Я как раз складывала салфетки, когда открылась дверь на кухню и на пороге застыл любашин отец. Он был сам не свой. Губы у него тряслись.
— Что случилось? — испугалась я.
— Денег нету, — потерянно произнёс старик.
Глава 17
— Что значит нету? — я даже не поняла сначала, что стряслось.
— Я положил их в свою сумку, полез туда, а там — нету, — дрожащим голосом ответил Василий Харитонович.
— С ума сойти! — ахнула я. Противно закололо сердце, отдавая в левой руке. — Пойдём посмотрим.
Я первая направилась в детскую комнату, где любашин отец обитал с Ричардом. Старик посеменил за мной, тяжко вздыхая.
— Показывай! — велела я.
Он вытащил из-под кровати раскрытую сумку и принялся суетливо вываливать вещи прямо на пол.
Действительно, денег не было.
— Так! Сегодня ты куда ходил? — спросила я.
— Сначала в магазин за хлебом, — начал перечислять тот, — потом во дворе был, поговорил с Михалычем, он обещал грузила для удочки сделать… потом ещё в магазин сходил… в хлебный…
— Зачем два раза? — удивилась я.
— Потому что серый хлеб был вчерашний, а продавщица сказала, что привезут после обеда свежий. Так я и сходил заново. Мне не трудно.
— Понятно, — вздохнула я и спросила, — а кто дома был?