— Спасибо, Пётр Кузьмич, — поблагодарила я и отметила себе в блокнотик. — Следующий… Ксюша, давай ты.
— Ну… я не очень хорошо училась в школе, — покраснела девушка и запнулась, — у нас сначала был немецкий, до шестого класса. А потом училка уехала, и стал английский. Но мы там, в основном, класс убирали. Те, кто хотел тройку в четверти.
Она совсем смутилась и умолкла.
— Понятно, — кивнула я и отметила у себя в тетрадке. — Давайте дальше. Кто там следующий?
— Я сдавал кандминимум по английскому, — сообщил Кущ.
— У вас научная степень, Фёдор Степанович? — поразилась я.
— Да нет, я потом женился, в аспирантуре. Дети сразу пошли, один за другим. Пришлось думать, как их прокормить. Стипендия в аспирантуре маленькая, а в сельской школе платили хорошо. Ещё и жильё дали. Мы переехали и всё. — Он вздохнул и задумчиво посмотрел в окно невидящим взглядом.
Я тоже вздохнула. Вот так молодёжь часто на два шага вперёд не думает. Что стоило его жене подождать год-два с детьми? Да и с замужеством. А так карьеру мужику на взлёте испортила. Видно же, как он мается, чувствует себя не на своём месте. Иначе бы в секту эту не пошёл. Хорошо, хоть пить не начал.
А вслух сказала:
— Но всё равно, вы конкретизируйте, пожалуйста. Разговорный? Чтение? Письмо?
— Да, пожалуйста, — кивнул Кущ, и конкретизировал, — чтение и письмо нормально. Хотя нет, письмо — хорошо. Мы с ребятами статьи пишем в научный журнал и там нужно аннотации на английском. Я сам пишу их. Причём переводчик почти не исправляет после меня. А вот разговорный — плохо. Нету практики, как и у остальных.
— Ясно, спасибо, — черканула себе заметку я, — давайте дальше. Ефим Фомич?
— Я свободно разговариваю на английском, — неожиданно заявил Комиссаров.
Честно говоря, у меня глаза на лоб полезли. Да и не только у меня. По комнате прошелестели удивлённые шепотки. Наш Комиссаров чаще всего был угрюм и крайне молчалив. Зачастую молчалив. В склоки и разборки старался влезать минимально. Я, честно говоря, о нём единственном конкретного впечатления так и не сложила, до сих пор. Но вот то, что простой постсоветский слесарь из глубокой провинции свободно владеет английским языком — поставило меня в тупик. Вроде не врун он.
Видимо моё лицо от удивления вытянулось, потому что Комиссаров рассмеялся:
— Здесь всё просто, я служил на флоте, а потом после мореходки на корабле дальнего плавания работал. Мы много стран повидали. Английский так и выучил.
— А кем вы работали на корабле? — заинтересовался Пивоваров.
— Я ж говорю. Так и работал. Слесарем, — развёл руками Комиссаров. — А потом травму ноги получил, вот меня и списали на сушу. В КАлинов приехал, к мамке. Здесь женился. Работаю вот, на нашем фаянсовом заводе, слесарем.
Все опять зашушукались. Степень уважения к Комиссарову резко скакнула вверх и задралась на заоблачную высоту.
— Понятно, — я это отметила тоже у себя и продолжила, — так, про Зинаиду Петровну и Ольгу Ивановну я знаю. Остается одна Ирина Александровна. Слушаю вас.
— А почему это они не рассказывают при всех? — сразу пошла спорить Белоконь.
— Потому что про их уровень мы уже поговорили, и я его выяснила.
— Ничего не знаю! — психанула Белоконь, — сейчас мы слушали только мужчин и Ксюшу.
— Они мне в личном разговоре рассказывали, — ответила я.
— А почему это они за спиной у всех какие-то личные разговоры с вами ведут, а мы должны тут как на собрании анонимных алкоголиков всё о себе выкладывать? Может, я не хочу!
— Не дури, Ирина! — хмуро сказал Пивоваров, — Любовь Васильевна не просто так опрос проводит.
— А почему она со всеми по-разному его проводит? — чуть не плача, сказала Белоконь, губы её дрожали
— Так, Ирина Александровна, — решила прекратить весь этот дурацкий балаган я, — насколько я понимаю, вы не особо дружите с английским языком, да? Правильно?
Белоконь покраснела, но потом через силу кивнула.
Я поняла, что нужно успокоить народ, а то сейчас начнётся. И сказала:
— Мне эта информация нужна не для того, чтобы выставлять кого-то дураком или полиглотом. На основании её я подготовлю для каждого из вас индивидуальную траекторию развития. Потому что когда вы все поедете в Америку, то вы должны не только уметь сказать «здравствуйте» и «Лондон — столица Англии». Но и свободно общаться, бегло читать и писать.
— Да зачем это нам⁈ — отмахнулась Рыбина, — и без всего этого столько лет прекрасно жили.
— Я потом вас всё объясню, — пообещала я, — но чуточку позже. И уж поверьте, когда вы узнаете мои планы, вы наперегонки побежите учить английский. Вроде всё обсудили?
И тут Зыкова подняла руку.
— Что тебе, Ксюша? — удивилась я.
Она чуть покраснела от внимания стольких людей, но всё-таки тихо сказала:
— А что во-вторых?
Глава 12
И только-только я собралась ответить на ксюшин вопрос, как распахнулась дверь и заглянул Ростислав. Лицо его было при этом какое-то… растерянное, что ли.
— Любовь Васильевна! — сказал он, скривившись, дескать в комнате много народу, — вы сейчас мне нужны.
— Но у нас собрание, — ответила я, кивнув на собравшихся членов моей группы.
— Перенесите на другое время. Жду вас на выходе, — строго отрезал Ростислав и закрыл дверь.
Мои возбуждённо загомонили. Насколько я понимаю, в общине так было не принято.
— Всем спасибо, — сказала я, поднимаясь с места, — все всё слышали. Так что сейчас разбегаемся. Обдумайте свои стратегии изучения английского. Давайте соберемся… эммм… так, завтра я не смогу. Давайте послезавтра?
— Послезавтра я не смогу! — заявил Пивоваров, — у нас проверка и меня подключили.
— Так вы же на пенсии, — едко заметила Зинаида Петровна.
— Ну и что? Аркадий часто ко мне обращается. До сих пор, кстати, — приосанился Пётр Кузьмич, — это молодой юрист. Пришел на моё место.
— Так мы что, из-за вас не сможем собраться? — возмутилась Белоконь. — Давайте тогда без Пивоварова.
— Ну как это? — вскинулся в поддержку того Кущ, — нам же всем надо.
— Так, давайте, чтобы зря не спорить, — оборвала очередную зарождающуюся дискуссию я, — после общей проповеди и соберемся.
— Так это аж в субботу, — разочарованно протянула Ксюша, — я же умру от любопытства.
Я улыбнулась и не сказала ничего.
Народ, ворча и обсуждая, расходился, а я заторопилась к Ростиславу.
Он ждал меня на выходе.
После той, памятной, поездки в Нефтеюганск, когда он показал себя абсолютно безынициативным и не склонным к принятию ответственных решений, человеком, моё отношение к нему кардинально изменилось. Я — продукт двадцать первого века, с его раздутыми инновациями, «диким» капитализмом, и прочими боевыми корпоративными прелестями. Я давно уже даже не морщусь, когда отработавшего лет сорок на производстве человека увольняют по надуманной причине за два года до выхода на пенсию и полностью вычеркивают из всех процессов. Или когда молодой амбициозный сотрудник, используя родственные связи, показательно подсиживает своего более опытного и умного коллегу, отбирает все его проекты, присваивает его результаты и получает за это только похвалу вышестоящего руководства. Но даже меня как-то покоробило то, что этот, по сути, безынициативный червяк, вот так, готов не просто подсидеть Всеволода, но и, по сути, поставить всю общину на грань закрытия. Потому что я не думаю, что после обнародования настоящего письма с перепиской к Гитлеру, этой секте что-то бы светило. Приклеили бы соответствующий ярлык и запретили на территории всей страны. Это проще, чем отмывать потом репутацию, ведь можно и самим запачкаться.
— Любовь Васильевна! — нервно оглядываясь, прошипел Ростислав, — мы с вами о том письме говорили. И вы обещали! Сегодня же последний срок.
— Есть письмо, — обрадовала я его, — мне удалось.
— А где оно? — жадно протянул Ростислав, ноздри его аж раздувались.
— У меня, конечно, — пожала плечами я.
— Ну так давайте, — одними губами произнёс Ростислав. — В Америку вы поедите через два месяца.
— Э нет, — с усмешкой покачала головой я, — По поводу Америки — это я сама устроила. Без тебя. Так что условия теперь меняются.
— В смысле⁈ — чуть не подпрыгнул от возмущения Ростислав, — как это меняются⁈ Мы же договорились! Вы едите в Америку! А я получаю письмо.
— За просто так я ничего делать не буду, — покачала головой я, — в Америку меня берут и без твоей помощи. Значит, я поменяю его на что-нибудь другое. Ты же согласен, что отдавать тебе с таким трудом добытое письмо за просто так — глупо?
— А я бы отдал, если бы человеку нужно было, — сказал Ростислав и вильнул взглядом.
— А я вот — нет, — развела руками я, — поэтому только равноценный обмен.
— На что? — стараясь не показать, что он расстроен, спросил Ростислав.
— Первое. Когда ты поедешь на конгресс, нужно будет проголосовать за одну кандидатуру. — Я пересказала ему пожелание Всеволода, естественно не выдавая того.
— Но я не считаю… — начал было Ростислав, но был безжалостно перебит:
— Значит, останешься без письма. Я вообще думаю, что может, я и сама его, кому надо, передам.
Ростислав побагровел. Потом побледнел. Потом взял себя в руки и сказал сиплым голосом, цедя слова сквозь зубы:
— Хорошо. А второе?
— Землю под всей улицей в нашем селе какие-то бандюки собираются выкупить. Или уже выкупили. В четверг придут бульдозерами дома сносить. Узнай, кто эту сделку провернул, и как её перебить — и письмо будет у тебя в ту же минуту, — я протянула Ростиславу клочок бумажки с торопливо накорябанным адресом.
У Ростислава глаза на лоб полезли:
— Но как я…?
— Но ты же хочешь потом стать старейшиной? — понятливо ухмыльнулась я, — а для этого нужно уметь не только проповеди медовым голоском читать, чтобы прихожанки млели. Быть руководителем — это на девяносто процентов закулисная чёрная работа. Вот и покажи, как ты можешь.