— Всё так! Но дело в том, что наши растения привыкли к высоким дозам гербицидов и без них и растут хуже…
Я аж хрюкнула.
Вот это по-нашему! По-русски! Без гербицидов наши растения растут хуже, а без проблем мы живём скучнее.
А вслух сказала:
— Где же я вам гербициды найду, Ольга Ивановна?
— Ну вы уж поищите, Любовь Васильевна, — попросила Сиюткина и ушла.
А я осталась посреди коридора с новой проблемой.
Пакет с книгами оттягивал руку, нужно было идти в номер и садиться монтировать доклад. И тут я вспомнила, как кто-то из наших, то ли Комиссаров, то ли Кущ упоминал о мешках дуста. Вроде они хотели их в городской водопровод высыпать. Вот интересно, высыпали они, или нет?
И остался у них дуст, если таки высыпали?
Чтобы проверить эту мысль, я прямиком отправилась к Комиссарову. Нет, конечно же, я и не думала, что смогу найти у него в номере мешок дуста, просто надеялась, что он посоветует что-то.
Но, к моему глубокому сожалению, Комиссарова на месте не оказалось. Я постучала, подождала и пошла к Кущу.
На мой стук дверь его номера распахнулась и оттуда выглянула всклокоченная заспанная голова.
— Извините, Фёдор Степанович, — примирительно сказала я, — у меня к вам один вопросик. Секретный. Я быстро.
— Заходите, раз секретный, — хмуро кивнул тот, бросив быстрый взгляд по сторонам коридора. — Только у меня немного не убрано, вы уж извините.
— Ничего страшного, это вы меня извините, что я нагрянула вот так вот.
Я вошла в комнату.
Да уж, про «немного не убрано» Фёдор Степанович явно поскромничал. Глядя на разгром в номере, создавалось впечатление, что тут, как минимум, прошло цунами.
— Так что там случилось? — спросил педагог.
— Да вот Ольга Ивановна жалуется, что борщевик Сосновского, ну тот, который мы в парке посеяли… и он не всходит, — пояснила я.
— А я чем помочь могу? — удивился Кущ и почесал всклокоченную голову.
— Помните, вы упоминали про дуст? — спросила я и добавила, — Ольга Ивановна считает, что какой-нибудь гербицид поможет. Или удобрение… в общем, нужно что-то химическое…
— Дуст есть, — обрадовал меня Кущ, — скажите Ольге Михайловне, пусть прикинет, сколько надо и мы завтра к вечеру принесем. И узнайте куда нести.
После того, как мы договорились, я развернулась, чтобы идти к себе. И тут под вешалкой я обнаружила ярко-красную ручку от фена. Это был импортный мощный фен Авроры Илларионовны, с которым она любила сушить свою шевелюру после бассейна. Там был местный фен, но она всегда приносила свой, чтобы все видели и завидовали…
Пёстрая, многотысячная толпа волновалась и бурлила прямо передо мной. Я как глянула на эти бесконечные ряды — так сразу липкий холодный ужас окатил меня с головы до ног.
Я глубоко вдохнула и выдохнула, и мысленно рыкнула на себя: соберись, тряпка! Это же всё понарошку. Ты сейчас спишь, а потом проснёшься и пойдёшь в свою «Пятёрочку». А вечером придут внуки и нужно ещё успеть приготовить их любимый пирог с яблочным вареньем. Так что давай-ка, быстренько соберись: скажешь этим людям речь и будешь свободна. Не забывай о Пашке!
Этот аутотренинг слегка меня отрезвил.
Хотя ладони всё равно были потными и липкими. И руки мелко дрожали.
А человеческое море всё бушевало и кипело.
И тогда я шагнула к микрофону…
Глава 9
Я шагнула к микрофону и произнесла торжественным голосом, какой только могла изобразить (на английском языке, между прочим):
— Дорогие жители и гости города! Я счастлива представить…
Что именно я счастлива представить, договорить я не успела — мой микрофон с противным раскатистым скрежетом «Вжиг-гхих-ррычъ!», от которого аж зубы свело, просто взял и отключился. Более того, моментально погасли оба софита за спиной.
Я оглянулась и обомлела — огромный экран, на котором прокручивались картинки из библейских сценок, внезапно тоже погас.
— Рассс-рассс… — растерянно сказала я в микрофон.
Ничего. Микрофон, кажется, окончательно умер.
Толпа внизу заволновалась. Поднялся шум, который всё нарастал и нарастал.
Я оглянулась на организаторов, что стояли за моей спиной и чуть сбоку — чопорная дама, которая вела мероприятие озабоченно с кем-то переругивалась.
Я попыталась повторить без микрофона, максимально повысив голос, почти до крика:
— Дорогие жители и гости города! Я счастлива… — но тщетно, мой глас в этом шуме был подобен комариному писку у Ниагарского водопада. Меня банально никто не услышал.
Тогда я замолчала и ушла за сцену: не буду же я стоять, как дура, перед микрофоном и молчать.
Меня встретили встревоженные лица Валентины Викторовны и Арсения Борисовича. Ещё каких-то людей.
— Что делать? — спросила я их.
Кажется, никто из них не знал, что делать. Все куда-то метались, суетились, шумели, но микрофон от этого всё равно не работал, сцена была без света и звука, и грандиозное мероприятие, похоже, закончилось в самом своём начале.
— Пока побудьте здесь, — сказал мне Джорж, а по-нашему Гоша, наш бывший соотечественник, который нынче выполнял функцию «мостика» между нами и ними. — Сейчас там всё наладят, и вы продолжите доклад. Если, конечно, успеете.
Он посмотрел на меня и успокаивающе тронул меня за рукав:
— Вы, главное, не волнуйтесь, Любовь Васильевна. Вашей вины тут нету. Обычный технический сбой…
— И часто у вас такое бывает? — буркнула я.
— При мне впервые, — нахмурился он и продолжил, заглядывая в ворох бумаг, которые держал в руках. — Так, у нас дальше по регламенту выступление хора благотворительной организации «Маргаритки» в честь ветеранов боевых действий, затем выступление Прогрессивного просветительского союза с гуманитарным заявлением, затем танец монахинь Епископального общества помощи беженцами всего мира…
Он выдохнул и торопливо пролистал сценарий:
— А, вот! — облегчённо вздохнул он, — после общей «Песни надежды» Братского Ордена по борьбе с вырубкой деревьев, будет небольшой зазорчик по времени. Вот тогда вы сможете сказать свою речь. Но там время тоже ограничено, не больше семи минут. Но рассчитывайте лучше на пять.
— Но у меня доклад на двадцать, — растерянно сказала я.
— Нужно, значит, сократить, — покачал головой Джорж и прислушался к тому, что творилось на сцене.
А там какой-то мужик, очевидно тоже от распорядителей, в громкоговоритель отдавал отрывистые разъяснения.
Ну ладно, буду ждать. Я отошла ещё дальше и приготовилась смотреть, что будет дальше.
Прошло пять минут… десять… двадцать… через полчаса на площади стало пусто. Народ подождал, подождал, да и разошелся. А местные умельцы систему звука так и не починили.
Мда, почему-то я почувствовала не столько облегчение, что не пришлось выступать, сколько разочарование — мне всегда казалось, что у них лучшие технари. А тут обычный микрофон починить не могут. У нас бы любой школьник справился.
Утрирую, конечно, но всё равно.
— Любовь Васильевна, поедем в пансионат, — ко мне подошел Благообразный.
— А как же мероприятие?
— Мистер Райт сказал, что у них какие-то проблемы. Так что собирайтесь. Автобус уже подъехал.
Ну, мне-то что, я быстренько ретировалась.
Мы выехали от площади буквально пару метров и автобус встал. Я выглянула в окно — мы попали в огромную пробку из автомобилей. Причём я в той, моей жизни, иногда ездила в Москву и попадала там в пробки. Так там люди настолько к ним привыкли, что спокойно могут стоять и по часу, занимаются своими делами, кто-то музыку слушает или аудиокниги, кто-то по телефону болтает, кто-то даже подремать умудряется. Но не истерит никто, даже дети.
Здесь же создавалось впечатление, что все сошли с ума — многие водители даже повыскакивали из своих автомобилей и что-то кричали, то ли переругивались, то ли ещё что-то.
Я покачала головой. Вот тебе и хвалёные американцы. Как дети, ей-богу!
И ту я изумилась ещё больше — наш водитель пару раз загудел, забибикал. Затем выругался. А в довершении всего тоже выскочил из кабины и побежал ругаться.
— С ума сойти! — наверное я сказала это вслух, так как мистер Робинсон, который сопровождал нас обычно в групповых поездках к пансионату, сказал на ломанном русском:
— Проблемы, — и улыбнулся в тридцать два зуба.
Вот я всегда поражаются ихним всем этим улыбкам — если у тебя проблемы, то с какого перепугу ты лыбишься? Мне кажется, они и резать друг друга будут с таким вот вежливыми улыбками.
— Что за проблемы? — спросил Арсений Борисович.
— Светофоры не работают, всё движение встало, — радостно пояснил американец, — а объехать мы не можем. С той стороны города всё перекрыто — там порыв канализации большой.
При этих словах я смутилась и невольно покраснела.
В основном уши покраснели. Но я взмахнула головой, чтобы волосы их прикрыли. А то подумают ещё что.
Видимо как-то не так истолковав мой жест, мистер Робинсон пояснил:
— Какой-то большой теракт. Наше правительство сейчас разбирается — это сомалийцы или иракские боевики. Уверен, что вскоре мы найдём виновных и жёстко накажем.
Нуда, ну да, вы всегда стараетесь найти крайних и отжать у них по максимуму, — неприязненно подумала я.
Автобус так долго стоял в пробке, что я даже задремала. Впрочем, когда мы тронулись, я сразу проснулась и уставилась в окно. На душе было как-то неспокойно.
По дороге я смотрела на пробегающие многоэтажки, небоскрёбы, бигборды с обильной рекламой и аж сердце защемило — на миг создалось впечатление, что я в моём мире и времени, еду с работы домой.
— Любовь Васильевна, — ко мне подсел Арсений Борисович.
Я скрежетнула зубами, правда незаметно. Ну вот чего ему от меня опять нужно?
— Слушаю вас, Арсений Борисович, — выдавила радушную улыбку я.
— Мы подумали и решили засчитать вам участие в мероприятии. Ведь сбой случился не по вашей вине.
Угу, если бы сбой был по моей вине, ты бы передо мной так не мироточил, — злобно подумала я, но вслух примирительно сказала: