Я опять промолчала. Чай не пятиклассница. Меня такой примитивной лестью не возьмёшь.
— И я хочу также попросить прощение за поведение моей тёщи, — он тяжко вздохнул.
И тут я не выдержала, буркнула:
— Так что мне ваше извинение, Роман Александрович? Не меня же в кутузке сейчас держат…
Ляхов намёк понял и затараторил:
— Я хочу, чтобы вы понимали! Аврора Илларионовна — сложный человек, с тяжёлым характером. У неё отец — первый секретарь обкома партии. Она вдова генерала. Привыкла всю жизнь жить на широкую ногу, что ей не отказывают, перед нею пресмыкаются. И другой жизни она не знает. И по-другому не умеет…
— Мне-то что из этого? — поморщилась я.
— А я родился в деревне, я шестой в семье. Отец погиб на фронте, мать нас сама поднимала, как могла. И когда у меня получилось вырваться в город, я искал возможности закрепиться. С Ларисой мы учились в одном институте. Если бы вы знали, как её родители были против наших отношений. И чего мне, сыну доярки, стоило…
— Роман Александрович, — немного резковато сказала я (если честно, это было сильно резко, по правде говоря, я рявкнула), — зачем вы мне рассказываете свою биографию? Да ещё на ночь глядя? Вы пришли извиниться. Извинились. Я вас услышала. А теперь давайте расходиться. День был тяжелым. У всех нас.
— Да, конечно, — пробормотал он, но со стула не встал.
— Ну, что ещё не так? — не выдержала я.
— Эта старая сука опять накосячила и я ничего не могу сделать! — чуть не плача воскликнул вдруг Ляхов. — Из-за неё нам всем теперь будет крышка!
От удивления и неожиданности я аж икнула.
— Мужиков посадят, нас начнут мурыжить по возвращению, а моей карьере придёт конец! — у Ляхова явно начиналась истерика, руки его сильно тряслись, губы дрожали.
Я даже испугалась, что у него сейчас инфаркт случится.
— Одно дело, когда она хамила и цапалась с бабами, — покачал головой Ляхов, — это можно ещё было терпеть и поддакивать. И совсем другое, когда она международный скандал затеяла!
— Так зачем вы её в заграничную поездку взяли? — поморщилась я.
— Да она мне всю плешь проела! — взмолился Ляхов. — У меня же выборы на носу. А у неё знакомства. Вот и приходится… взял, в общем…
— Ну, а я что теперь могу? — удивилась я, — раз взяли сюда неадекватную бабу, значит, придётся по возвращению осваивать новую профессию, Роман Александрович. Рекомендую подумать о фермерстве. Тем более у вас это в крови… вам легко будет…
Но Ляхов явно не хотел чтить свои корни и заниматься коровами.
— Любовь Васильевна! — опять взмолился он, — и вы, и я, мы оба понимаем, что мои извинения вам до одного места!
— Так зачем вы пришли?
— Давайте что-то придумаем, чтобы разрулить эту ситуацию? — он уже чуть не плакал. — Я не знаю, что делать… Она нас всех погубит…
Угу, ты за всех, конечно же, переживаешь, — злобно подумала я, а вслух сказала:
— У вас есть только один выход…
— Какой? — с надеждой спросил Ляхов.
— Дать показания в полиции, что ваша тёща — периодически впадает в старческий маразм и может говорить всякую ерунду, которая никак с реальностью не совместима…
— А как же теракты эти? — захлопал глазами Ляхов.
— Да что теракты? — пожала плечами я, — скажете, что насмотрелась старушка ужасов всех этих по новостях в телевизоре, ну и приняла близко к сердцу… А тут ещё со слесарем Комиссаровым поругалась. Вот и сдвинулось что-то у неё в голове.
— Я не могу так с нею поступить, — покачал головой Ляхов. — Нельзя так…
— Тогда остаётся фермерство! — сказала я и встала, — спокойной ночи, Роман Александрович. Я хочу спать. Да и вам пора.
— Да, конечно, — потерянным жалким голосом сказал Ляхов и вышел.
А я, наконец, плюхнулась на кровать.
Господи! Как же я вымоталась за сегодня!
Хочу упасть и спать, спать, спать…
Но тут пришла Анжелика и прицепилась ко мне опять.
— Мама Люба! — воскликнула она (ого, я уже опять мама Люба). — Я тут подумала…
— Угу, — зевнула я, — ложись давай спать, Анжелика. Поздно уже.
Но вредная коза упёрлась.
— Ты подожди! — заявила Анжелика. — Я хочу тебе что-то сказать. И это важно!
— Я надеюсь, ты не передумала одевать это платье завтра и мне не придётся сейчас переться в гладильную комнату? — проворчала я и подтянула повыше одеяло.
— Да нет же! Я хочу с тобой про маму поговорить, — вздохнула она, нервно меряя шагами комнату.
Но я так устала, что мне для полного счастья сейчас не хватало опять проболтать всю ночь, обсуждая эту непутёвую Машу.
Анжелика, видимо, поняла по моему состоянию, что я сильно не в духе и хочу спать, потому что торопливо проговорила:
— Мама Люба, буквально два слова и всё. Обещаю! Это быстро!
— Ладно, слушаю тебя, — могучим усилием воли я попыталась сдержать зевок. — Только не мельтеши туда-сюда, пожалуйста, а то меня уже укачало и сейчас стошнит.
Анжелика моментально остановилась напротив меня.
— В общем, я тут подумала и поняла, что не останусь я в этой Америке, — тихо сказала она.
От изумления у меня аж сон из глаз пропал.
— Ты шутишь сейчас? — спросила я и даже привстала с кровати.
Нет, я, конечно, понимала, что вся эта затея с эмиграцией в США — ерунда на постном масле, и что Маше дети совсем не нужны. Но я даже не думала, что Анжелике хватит всего одного нашего разговора на подумать и сделать правильные выводы. Неужели повзрослела и набралась ума?
— Не шучу, — надулась Анжелика, — понимаешь, я посмотрела, всё обдумала и поняла, что мама Маша — она, конечно, моя мама. В смысле биологическая мама… но она совершенно несерьёзная. И жить с ней нельзя. А для Изабеллы — так вообще опасно. Ей же уход нужен и режим.
Я молчала, хлопая глазами.
— Ричард в таком возрасте, что ему воспитание нужно, — продолжала Анжелика. Он очень дедушку Василия любит и случается его во всём. И Изабелла. И она там ходить начала.
— Но здесь, в Америке, медицина получше, — сказала я.
— Если мама не заплатила даже за еду, то денег на лечение Изабеллы она точно не даст, — понуро вздохнула Анжелика, — я же вижу. И ещё непонятно, какой там у неё этот новый американский муж…
— Так, может, он нормальный? — предположила я.
— Был бы нормальным — пригласил бы нас в гости, а не в забегаловке встречаться, — фыркнула Анжелика, — или, в крайнем случае, приехал бы с мамой. Разве ему не интересно посмотреть на русскую дочку своей жены? Не верю!
Здесь я с нею была совершенно солидарна.
А Анжелику в конец понесло:
— А раз вот так. Значит, мы им или совсем не нужны, или будем там приживалками. Нет! Лучше с тобой жить, мама Люба! — она взглянула на меня и осеклась, — если не выгонишь нас, конечно же.
— Так что, ты от мамы отказываешься, что ли? — подвела черту в разговоре я.
— Нет конечно! — улыбнулась девочка, — это же моя родная мама. Только жить с нею я не буду. И брата с сестрой не пущу. А вот когда-нибудь потом, когда мы все повзрослеем, выучимся, у нас будут свои семьи, жилье. И мы соберемся и приедем к ней в гости. Или она к нам будет приезжать. А жить мы будем с тобой и дедом Василием.
Я аж прослезилась.
А наутро, перед завтраком, я, как и было велено, заглянула сперва к Пивоварову.
Он был собран, бодр и весел:
— Живём, Любаша! — хохотнул он, — живём!
— Что случилось? — спросила я.
— На-ка, держи, — он сунул мне листочек.
— Что это? — округлила глаза я.
— Это письмо, которое ты должна отнести ребятам.
— Да как я его пронесу⁈ И Артемий Борисович…
— За это не беспокойся даже, — широко улыбнулся Пивоваров, — твоё дело сейчас — выучить текст и при разговоре передать его Кущу.
Я ахнула, а он продолжил инструктаж:
— А когда будешь говорить, на каждом втором слове делай вот так, — Пивоваров присюсюкнул. — Поняла?
Я кивнула.
— Здесь всего двадцать слов. Заучи и не перепутай. А листочек сразу же уничтожить надо.
— Шифр, — догадалась я.
— Главное — не перепутай! — строго повторил Пивоваров.
— А когда я буду сюсюкать, они разве не догадаются? — спросила я.
— Значит, шепелявь, или заикайся, — сказал юрист. — Но, главное, немного выделяй те слова, что надо.
— Хорошо, — кивнула я и принялась заучивать текст.
— Пошли давай, — велел Пивоваров, — а то на завтрак опоздаем.
— Но я ещё не доучила. — пожаловалась я.
— Быстро покушаешь, пойдёшь в сортир и там доучишь, ясно?
— А, может, вы сами таки сходите? — попыталась отвертеться от «почётной» миссии я, хоть и понимала, что безуспешно всё это.
Но Пивоваров был неумолим.
— У нас сегодня своя программа! — строго сказал он и, не выдержав, хохотнул, — и. я уверен, всем она очень понравится!
На завтрак Арсений Борисович не пришел.
Женщины шушукались, что, мол, он где-то подхватил какую-то сыпь, что у него все руки в прыщах, температура и тошнит.
Интересно, что они ему подсыпали и каким образом удалось провернуть всё это?
Но спросить я не успела — время завтрака закончилось и нужно было идти к ребятам.
— А я что, одна пойду? — узнав о состоянии Благообразного, совсем перепугалась Валентина Васильевна.
— Почему одна? — строгим склочным голосом прожженного юриста сказал Пивоваров, — вон Любовь Васильевна с вами пойдёт.
— А почему это Любовь Васильевна? — моментально влезла Аврора Илларионовна, которая чутко подслушивала наш разговор. — Что, среди нас достойных нету?
— А потому, что Кущ и Комиссаров — из калиновской делегации, — рявкнул на неё Пивоваров, — а Любовь Васильевна её возглавляет. Вот пусть идёт и разбирается!
— А почему не вы? — не унималась сволочная старуха, — вы же юрист! Это ваша обязанность!
— Во-первых, я на пенсии, Аврора Илларионовна. Я — пенсионер, а не юрист, — ответил ей Пивоваров и зачем-то подмигнул, — а, во-вторых, я на дух не переношу ни Куща, ни Комиссарова и просто не хочу туда идти. Имею, между прочим, право. А Любовь Васильевна пусть идёт, раз довела дисциплину в коллективе до такого уровня, что люди в полицию уже попадают!