В отделе кадров сидела Таиска. Сегодня она была при полном параде: в атласной лиловой блузке с огромным бантом на шее, сидела и пила чай с пироженками «Картошка». На лице у неё блуждала мечтательная улыбка. Она была похожа на объевшегося сметаной довольного кота.
— Ну что там? — аж подпрыгивала от нетерпения я. — Как всё прошло? Рассказывай!
— Готовь костюм! — хихикнула Таисия и с еле сдерживаемым триумфом посмотрела на меня.
— У тебя получилось? — ахнула я.
— А то! — с важным видом заявила Таисия и с усмешкой добавила, — у меня не просто получилось, Люба! В пятницу мы с Алёшей идём знакомиться с его мамой!
— Вот это да! — восхитилась я. — Быстро как ты его!
— Так что завтра приноси костюм. Пойду знакомиться к его маме в новом костюме. Мне кажется, это будет очень даже символично.
— Э, нет, — покачала головой я, — знакомство с мамой — это ещё ничего не значит. Вот когда вы перестанете скрывать свои отношения от коллектива и подадите заявление в ЗАГС, я сразу же принесу костюм.
Таисия надулась, но спорить со мной не стала, ведь в моих словах был резон.
Свет опять на весь день выключили. Я заметила, что чем дальше, тем больше стали нарушать график и всё длиннее стали периоды без электричества. Поэтому мы все опять разошлись по домам, кроме дежурных. Вот большой плюс в это смутное время был в том, что почти никто в бюджетных структурах нормально не работал, контроля практически не было, а там, где работали, то больше занимались тем, чтобы набить свои карманы.
Отметившись на работе и поболтав с Таисией, я прямиком отправилась в больницу. Нужно было разузнать о Любашиных непутёвых родственниках.
Больница встретила меня суетой и ядрёным запахом хлорки пополам с чем-то нашатырным. Аж глаза заслезились. Что это у них за дезинфекция такая убойная? Борются с эпидемией или грядёт проверка «сверху»?
Стараясь не дышать слишком уж глубоко, я осмотрелась. Вот уж где рабочий день был в самом разгаре. Более того, в коридорах свет был, правда тусклый. Я сперва даже не поняла, в чём тут дело, но потом сообразила, что в больнице ведь работает автономный генератор. Ну, всё правильно, а иначе как они операции проводят?
Я торопливо прошла по знакомым холодным сумрачным коридорам и вышла к отделению, где держали Тамаркиного мужа, Владимира.
— Как он? — спросила я усталого врача в застиранном белом халате с подозрительным пятном на рукаве.
— В коме, — хмуро ответил тот и, чуть помявшись, добавил, — Любовь Васильевна, я хотел с вами обсудить проблему… эммм… так сказать этического характера…
— Слушаю, — кивнула я, уже догадываясь в принципе, к чему он ведёт.
— Понимаете, мы не можем бесконечно держать его на аппарате искусственного дыхания. Подержим его ещё две с половиной недели, а дальше вам нужно будет принимать решение — отключать его и продолжать держать дальше. Если дальше, то нужно оплачивать всё из своего кармана. У государства нет столько денег.
— А есть надежда, что он придёт в себя? — прямо спросила я.
— Надежда всегда есть, — хмуро ответил врач, избегая смотреть мне в глаза.
— А если честно? — упрямо не сдавалась я.
— Если честно, то скажу так: две трети его головного мозга уже отмерло. Мы поддерживаем его на искусственных аппаратах. Он даже дышать сам не может. Кормим мы его внутривенно. И даже если он чудом придёт в себя, ему придётся заново учиться разговаривать, есть ложкой, ходить на горшок и так далее. Да и то, не факт, что он сможет осознать себя, и тем более вернуться к нормальной полноценной жизни. Максимум — будет, как пятилетний ребёнок.
Я зависла. Я, конечно, человек жалостливый, но обслуживать лет двадцать-тридцать абсолютно чужого человека в состоянии полного овоща, который будет пускать слюни и ходить под себя — не знаю. Но и дать отмашку, считай на убийство — я тоже не готова.
И вот как быть?
— Так что вы решили? — спросил врач.
— Сами понимаете, такое решение принимать единолично я не имею права, — дипломатично ответила я, поморщившись, — вот вы говорите, что две с половиной недели ещё есть?
— Именно так, — подтвердил врач.
— Думаю, за это время мы примем решение на семейном совете, и я вам сообщу.
— Только не затягивайте! — велел врач.
Кажется, он мне не верил. Хотя, с другой стороны, он был опытным в таких делах и знал, чем обычно все такие истории заканчиваются.
После посещения Владимира (ну как посещения, его я лично так и не увидела, но хоть с врачом встретилась и его состояние узнала), я отправилась к Любашиной сестре, непутёвой Тамарке.
Она находилась в другом отделении, в полностью изолированном корпусе. Насколько я понимаю, в Калиновской больнице был типа интернат в неврологическом отделении (где держали Белку) и что-то подобное в психиатрии, где была сейчас Тамара.
Если по поводу Владимира у меня ещё были какие-то сомнения, то вот Тамарку забирать из больницы я не желала прям категорически. Поэтому шла к врачу, настроенная решительно и неумолимо.
Очевидно, нужно было выдержать нешуточную борьбу, чтобы её не вернули мне на руки. Держать больного на голову человека рядом с несовершеннолетними детьми я не собиралась.
Она и раньше, когда кукухой не так поехала, исполняла — то дом у отца обманом продаст, то с какими-то рецидивистами в запой уйдёт. Нет, нафиг мне дома такое счастье.
И, кстати, моя совесть меня совершенно не мучила из-за того, что я с детьми проживаю на её жилплощади.
По дороге к Тамаркиному боксу, я свернула не туда и наткнулась на столовую. Как ни странно, здесь ароматы еды были очень даже ничего.
Заинтригованная, я заглянула — это была столовка для врачей и других медработников. Длинная очередь в белых халатах и синих костюмах с подносами была тому подтверждением.
Я взяла поднос и пристроилась за каким-то пузатым дядькой в белом халате.
Выбор здесь был очень даже ничего, порции просто огромные и цены совсем не кусались.
Вот и чудненько.
Я с удовольствием взяла порцию горохового супа с сухариками и укропом, картофельного пюре с подливой и большой котлетой, салат из кислой капусты, стакан компота и сахарную булочку.
Когда подошла моя очередь платить, кассирша, корпулентная бабища, с подозрением посмотрела на меня:
— Вы разве медработник? — мрачно спросила она и перевела красноречивый взгляд на мой груженный едой поднос.
Мужик, что стоял впереди меня и уже собрался уходить, аж обернулся.
— Не совсем, — ответила я, краснея, — уборщица я.
И, когда мужик ушел искать столик, я, понизив голос до шепота, наклонилась ближе к кассирше и зачем-то добавила:
— В морге.
Лицо кассирши вытянулось, и она торопливо посчитала мне сумму.
Я оплатила, взяла поднос и отправилась искать свободный столик. Но, так как народу сейчас обедало много, то сделать это было непросто.
— Здесь есть свободное место! — тот пузатый дядькой в белом халате, который стоял впереди меня, кивнул на свободное место за двухместным столиком.
— Спасибо, — поблагодарила я и пристроилась напротив.
— А вы в каком отделе работаете? — внезапно спросил он.
Я напряглась. Мою шутку про морг он не слышал. Если сейчас скажу, к примеру, в хирургическом, то вполне вероятно, что он там тоже работает и сразу уличит меня во вранье. Нет, я не думаю, что у меня отберут поднос с едой и выгонят из столовой, но всё равно это будет неприятно. А если скажу правду, то опять же будет стыдновато, что соврала кассирше.
Поэтому я ответила обтекаемо:
— Обслуживаю регистратуру и приёмное отделение. И ещё обе лестницы.
Ну, а что, там всегда такой бардак, такое движение, столько за день народу, что ничего непонятно. Пусть пойдёт проверит.
— Но там же такой бардак всегда, — покачал головой врач и пододвинул к себе второе (с первым он уже покончил).
— Ну это да, — кивнула я и приступила к супу.
Очень вкусно, кстати. Как правило, больничная еда всегда так себе. Точнее её есть невозможно, разве что с голодухи. А тут прямо домашняя еда, да ещё и повар не криворукий.
Пока я отдавала должное мастерству повара, мужик брякнул:
— Переходите лучше ко мне в отделение. У меня и площадь меньше и премиальные я всегда плачу своим людям. Выбиваю от спонсоров.
Я чуть супом не подавилась.
— А какое у вас отделение? — промямлила я, стараясь не закашляться.
— Психиатрическое, — сказал он и взял стакан с компотом.
Я аж зависла. Получается, это там, где Тамарка и куда я сейчас пойду. Поела, блин, супчика.
— Спасибо! — тем не менее с радостным лицом улыбнулась я, — я обязательно подумаю над вашим предложением.
— Да что тут думать⁈ — возмутился врач, — у меня, если что и подмену взять можно. И дополнительные возможности для подработки есть. Соглашайтесь!
— Я сейчас пойду туда, к вам, — сделала простодушный вид я, — у меня там сестра содержится. Проведать надо. И заодно посмотрю, что за площади там у вас.
— А кто сестра у вас? — спросил мужик, — я всех своих пациентов знаю.
Я назвала имя-фамилия Тамарки.
— А-а-а-а… — протянул мужик и поморщился, — сложный случай.
— В смысле? — напряглась я.
— Да там целый букет, — вздохнул он, — и психозы, и неврозы, и компульсивное расстройство личности…
— То есть ей в ближайшее время оттуда выйти не получится? — спросила я.
— Да там сложная шизофрения и всё усугубляется, — вздохнул врач и сочувственно посмотрел на меня, — тем более советую подумать. Будете заодно поближе к сестре. Сможете её постоянно видеть.
— Вы правы, сказала я, поднимаясь из-за стола (булочку есть не стала, прихватила с собой), — пойду поговорю со своим руководством. Я вам сообщу.
И поспешно ретировалась из столовки.
Нужно ли говорить, что идти в отделение к Тамарке смысла уже не было.
Поэтому я отправилась прямиком в опеку.
Мне не только нужно было порешать вопросы о детях, но, к тому же, я очень надеялась увидеть там Петрова. Во-первых, тогда мне не удалось с ним перекинуться даже словом. А я очень хотела выяснить, что же такого понаписали на меня в той жалобе, что он изъял у меня детей, даже не дожидаясь моего присутствия?