— Сделай потише! — заорала лиловогубая.
Брошюрки она, кстати, брать почему-то не захотела, бросила на пол. Ещё немного поругавшись и поугрожав мне, она ушла к себе, громко хлопнув дверью.
Ну ничего, вода камень точит. Сердцем чую, что за неделю лиловогубая сможет исполнять молитвы не хуже хора Оптинских старцев. Уж я-то постараюсь, чтобы так и было.
Сегодня мне на базар нужно приходить аж после обеда. Утром там что-то было, вроде проверка какая-то, плановая. Рафик сказал мне прийти к двум. Так что полдня у меня было свободного времени.
И я решила сходить в больницу проведать Ивановну. Соседка как-никак. Заодно выясню, когда она возвращаться планирует.
Больница встретила меня крепкими запахами хлорки, каких-то особо вонючих лекарств, человеческой боли и горохового супа.
Я спросила у дежурной медсестры, в какое отделение могли отвезти больную старушку из улицы Комсомольской с подозрением на камни в желчном. Как ни странно, медсестра очень быстро нашла мне Ивановну (хоть имени и фамилии её я не знала).
— В пятой палате, второй этаж. Только недолго там! — напутствовала меня медсестра, пряча шоколадку в карман халата.
А я поднялась на второй этаж.
Ивановна была не очень. Черты лица заострились, лицо было лимонно-желтым.
— Здравствуйте, соседка, — сказала я, когда вошла в палату.
Ивановна обрадовалась.
Насколько я поняла, её никто не проведывал.
— Умру я скоро, Любушка, — торжественно сообщила она мне, глядя в потолок тихими просветлёнными глазами.
— Да рано вам умирать, — не согласилась я.
— Худо мне, внутри всё огнём горит, — пожаловалась она, — проклятые доктора колют мне и колют. Уже всю искололи. И ничего сделать не могу. Они меня не слушают! А таблетки дают, так я их выбрасываю.
— Зачем? — нахмурилась я.
— Умереть хочу, — заявила Ивановна, — зачем мне так жить дальше?
— У-у-у-у, Ивановна, люди без желчного пузыря вполне себе нормально живут. Ой, если хотят жить — то и без ног, без рук, без глаз и то живут. Было бы желание. Так что давайте прекращайте хандрить и возвращайтесь домой.
— Нечего мне дома делать. Никто меня там не ждёт и путь мой земной окончен, — упёрлась старушка.
— Как это не ждёт? — возразила я и сразу наябедничала, — у вас же в квартире племянница поселилась. Уже там ремонт делает.
— Да ты что! — взвилась Ивановна, но я успела её поймать и не дала свалиться с кровати. — Это Раиска! Зараза какая!
Уложив Ивановну обратно, я безжалостно продолжила:
— Половину ваших вещей Раиска уже повыбрасывала. И альбомы, и вазочки…
— Альбомы! Мой мейсенский фарфор! Да этим сервизом ещё моя прабабушка в Институте благородных девиц за отличную учебу была награждена! А эта зараза повыбрасывала!
Ивановна приготовилась закатить глаза, что совершенно не входило в мои планы.
— Да не переживайте. Я Семёна, дворника нашего попросила, он всё собрал и у себя в сторожке хранит.
— Хранит? Сервиз? — слабым голосом переспросила Ивановна, — и альбомы?
— Да. И альбомы тоже. И даже салфеточки вязанные.
Известие о салфеточках совсем деморализовало Ивановну. Она несколько минут беззвучно ловила ртом воздух.
Наконец, состояние старушки немного пришло в норму, и я сказала напоследок (контрольный):
— Так что вы выздоравливайте, соседушка, да побыстрее. Сами понимаете, Семён, дворник хоть и хороший, да безалаберный. Может какую-нибудь вазочку случайно и разбить или потерять.
— Ты уж там присмотри, Любушка, — слабым голосом попросила Ивановна.
— Я присмотрю, — пообещала я, — но вы тут недолго. А то скоро мы с детьми в деревню уедем. Картошку сажать надо. И Семён может всё, что угодно.
— Я быстро! — желваки на щеках Ивановны заходили туда-сюда. — Любаша, ты уже уходишь? Попроси там медсестричку, пусть заново таблетки мне принесёт. Скажи, я эти, что она утром давала, рассыпала случайно.
— Скажу, — пообещала я, стараясь, чтобы довольная улыбка не появилась на лице раньше времени.
Ну всё, судьба лиловогубой Раиски практически решена.
Я таких старушек хорошо знаю. Они за какой-нибудь приснопамятный прабабушкин футлярчик от духов убить могут. Так что молитвы Оптинских старцев для Раиски скоро будут самым лёгким и приятным наказанием по сравнению с тем, что сделает ей Ивановна, когда вернется и не обнаружит любимых блюдечек на своём месте.
Я передала медсестре просьбу соседки и развернулась к выходу.
Путь мой проходил мимо небольшого холла. Там на диванчике сидели люди, явно к кому-то тоже пришли посетители.
— Так вот же она! Сынок, вот эта женщина, что спасла меня! Не дала умереть!
Я обернулась — на диванчике сидели давешний дедушка и мой бывший шеф — скотина Алексей Петрович.
Глава 14
Я как раз собиралась на рынок, когда дверь в прихожей стукнула.
Хм.
Я взглянула на часы — час дня. Ребята обычно возвращаются после трёх, а то и четырёх. Кроме уроков у них ещё кружки и секции всякие.
Выглянула в прихожую. Там разувалась Анжелика.
— Привет, — сказала я, — что-то ты рано сегодня. Уроки уже закончились?
Анжелика пробормотала что-то неразборчивое и ринулась к себе в комнату.
Интересно? Что там случилось? Нет настроения? Поругалась с кем-то? Двойку получила? Ладно, всё равно же расскажет.
— Анжелика, мой руки, иди кушать! — крикнула из кухни я, поставила тарелку супа на стол, и принялась разогревать котлеты с картошкой.
Ноль реакции.
— Анжелика! Ты что, уснула там? Остынет же! — повторила приглашение я, уже нетерпеливо — время-то у меня не резиновое.
И опять реакции не последовало.
Да что ж это такое!
Я выгрузила порцию картошки с котлетками на тарелку и пошла посмотреть, что там стряслось.
Анжелика лежала на кровати и мокрыми глазами смотрела в потолок, периодически хлюпая сопливым носом.
— Что случилось? — участливо спросила я.
Анжелика от этих моих ласковых слов дёрнулась, как от пощечины и отвернулась.
Я присела на край кровати:
— Что случилось? Кто тебя посмел обидеть, девочка? — я осторожно погладила её по голове.
И как плотину прорвало — Анжелика с рыданиями бросилась мне на шею.
— Ну, что там? Что? — принялась шептать я, продолжая гладить её по голове.
— Т-ты не п-понимааааешь… — рыдала она, её трясло крупной дрожью, но она не отстранялась.
— А ты расскажи, я пойму, — я говорила ласковым убаюкивающим голосом.
— У нас вечером дискотека, межшкольная, — размазывая слёзы, пожаловалась Анжелика, — у нас в школе.
— Ну, и в чём проблема? — удивилась я, — тебя туда не пригласили?
— Да нет, там всех пригласили…
— А что не так тогда?
Анжелика несколько минут боролась в всхлипами, но, наконец, выдавила:
— Мне одеть нечего.
— Да ладно! — не поверила я, подошла к шкафу и распахнула его: одежды там было достаточно. — Барахла у тебя куча.
— Это так кажется! — зло выпалила Анжелика, — но в этом барахле можно разве что в школу сходить или за хлебом! А на дискотеку ничего нормального нету!
— Но вот же платьице какое хорошее, — я вытащила из груды шмоток нежно-пастельное платьице из шелка с миленькой оборочкой по низу.
— Ты издеваешься, что ли? — взвилась Анжелика, — я в таком даже в подъезд не выйду!
— Ладно, — покладисто ответила я и повесила платьишко обратно на место, — тогда объясни мне сама, в чём ваши ходят на дискотеку?
— А чем мне это поможет?
— Тебе трудно что ли? — по-еврейски, вопросом на вопрос, ответила я.
— Не трудно.
— Тогда давай рассказывай.
— У нас все круто ходят. А я одна как бычка!
— В чём это выражается?
— У меня нету мальвин или пирамид…
— Это джинсы? — припомнила что-то такое я.
— Варёнки, — кивнула Анжелика и затараторила. — И все ходят в свитерах бойз, или в белых таких, с цветочками. А кроссовки нужны белые, и чтобы шнурки были разноцветными, лучше если один салатовый, а другой малиновый. Но вместо свитера можно сжатую спортивную куртку. У Ленки с девятого «В» — ярко-малиновая, ей брат из Польши привёз. А у Нельки и Катьки — голубые.
— А у остальных?
— Сиреневые или свитера бойз, — сказала Анжелика, глаза её мечтательно полыхали.
— И если ты не придёшь в джинсовой юбке или штанах, и в свитере бойз или спортивной куртке — все над тебой сразу смеяться будут, да? — поняла я.
Анжелика склонила голову и приготовилась всхлипнуть.
— Тихо, — рыкнула я, — не мешай. Чапай думать будет.
Анжелика притихла. Но по её виду даже не скажешь, что она верит в положительное разрешение данной ситуации.
А зря, в сказки нужно верить. Даже у Золушки была такая фея, которая из подручных средств, я имею в виду тыкву и крыс, смастерила ей шикарный выезд. А чем я хуже?
— Слушай, — после минутного раздумья, сказала я, — хочу уточнить. А это принципиально, чтобы был обязательно свитер бойз или только такая куртка?
— А что ещё можно? — удивилась Анжелика.
— Ну вон же ходят в другом, и тоже модно, — я указала на плакаты с Самантой Фокс, группой «АББА» и какими-то зомби. — Они по-другому одеты.
— Ну ты загнула! — засмеялась Анжелика, — они же в Америке живут!
Слово «Америка» она произнесла с таким восторженным придыхание и что-то мне это сильно не понравилось.
— И что из того? Польша разве круче Америки? В смысле польские шмотки круче американских, что ли?
— Америка далеко, оттуда почти не возят, — словно неразумному ребенку принялась растолковывать Анжелика, — а в Польшу сейчас все на заработки ездят. Или торговать.
Да уж, я помнила, как поляки первые подсуетились и за всякий синтетический второсортный хлам в виде свитеров «бойз» и варёных джинсов «мальвины» из вторсырья, наши граждане вывезли туда тонны электротоваров, металлических изделий, хрустальной посуды и прочего.
— А если бы, ну чисто теоретически, у тебя были не польские мальвины, а американские шмотки, твои подружки это как воспримут?