да купцам с похмелья морды бьёт.
Молва ходит: «Чёрт Буслая не берёт!»
Народ – не чёрт
и в «чёт-нечет»
играть не умеет,
с баловства лишь сохою огреет.
Но тут дело тонкое,
в ноги кинулись и звонкими
голосами зовут, взывают,
к совести Буслая призывают:
– Ты поди, богатырь, да во буйный лес,
там старушка Яга, её надо б известь!
А Василь Буслай ни мят, ни клят;
попыхтел, побурчал, оторвал свой взгляд
от мёда сладкого, пива пенного,
ой да встал и сказал: – Будет пленная
ваша ведьма Яга и её друзья,
али я – не я, да хата не моя!
– Ну уж хаты твоей давно след простыл, —
народ откланялся, отошёл, остыл.
Распахнул Василий дверь ту и заходит.
Глядь, а по горнице лебёдушкою ходит
дева краса – длинны, чёрны волоса,
песни поёт заморские,
пословицы сыплет хлёсткие
да брагу пьяную варит,
сама пьёт и крепость её хвалит.
Ну, про Буслаева слава дурная
не зря ходит: брага хмельная
дюже на глаз ложится,
воевода пьёт и дивится
какой мир вокруг стал красивый,
солнце, поле, кобылы сивы
скачут, скачут и скачут —
какую-то тайну прячут.
И пошёл за ними Василий:
зовёт кобыл, небом синим
его с головой накрывает —
упал былинный. В сарае
заперла его бабка
и к дружине выходит. Сладко
зовёт всё войско обедать,
мол, надо бы ей поведать
какую-то страшную тайну:
– Заходите, соколики, знаю
я одно верное средство
как получить наследство
из московской да казны.
В дом зайдите, там сумы
волшебные, в них стоит лишь шепнуть
и они в себя всю казну впихнут!
Ох-хо-хох, вы гляньте в эти рожи,
(алчность мир погубит) и не гложет
совесть молодцев да хлопцев бравых
кучеря-кучеря-кучерявых.
Заходят они в избушку,
кланяются старушке
и в большущие сумы,
ох, суют свои носы.
Бабка сумочки связала,
села сверху и сказала:
– Кто на чужое позарится,
от того природа избавится!
И печь топить приказывает
Малышу, Кышу, да обязывает
Хлыща тащить молодцев к баньке:
– Закатаем их на зиму в банки!
Глава 6. Илья Муромец снова закидывает бабу Ягу на луну
Но сказка б была – не сказка,
если бы чёрт в ней не лазил.
Говорит он Яге: «Погоди,
не уваривай хлопцев, беги
бабуся скорее отсюда,
Илья Муромец едет покуда.»
– Покуда – это куда?
«Едет Илья сюда,
шеломом своим потряхивает,
копьём булатным размахивает,
говорит, что закинет ведьму
на Луну иль отдаст медведям
на жуткое поругание —
на съедение и обгладание!»
Испугалась тут старушка:
– Ильюша едет, да неужто?
Да, да, богатырь наш ехал,
(за версту его слышно) брехал:
– Один я на свете воин,
(кто же с этим поспорит?)
один я храбрец на свете!
Эге-гей, могучий ветер,
разнеси эту весть по свету:
лучше Ильюшенки нету
богатыря на земельке русской!
Ветру вдруг стало грустно:
«Не на пиру ты, Илья,
в лесу бахвалишься зря;
ну кому это надо, лисам
или полёвкам, крысам?
А друзья твои в беде;
поспеши, дружок, к бабе Яге,
она хочет сварить былинных —
Василя Буслая с дружиной;
запечатала их в амбаре,
скоро в печурку потянет.»
Натянул поводья Илья:
– Да я буду не я,
если товарищам не подсоблю;
скачи, Сивка, я друзей спасу!
И калёной стрелой помчался,
и кто б на пути ему не встречался,
сёк, рубил даже не глядя.
Сколько калик прохожих погадил!
(Впрочем, с моралью сладу
не было в те времена:
где богатырь – там война.)
Прискакал былинный к избушке:
пустая, нигде нет старушки,
лишь банька красна кипятится.
Илья туда. Там свариться
успели бы удальцы,
но Муромец опрокинул котлы
и вытащил чуть живых,
да каждому дал под дых:
– Не слушай нечистую силу,
не ведись на слова красивы;
бесстыжие ваши рожи,
а ну вставайте на ножки!
Но дружина Буслаева пала:
сопела, дышала и не вставала.
Оставил Илья их тута,
а сам поскакал покуда.
Но пока нечисть искал,
забыл покуда скакал
(надышался он бабкино зелье,
оно в баньке варилось). С похмелья
слез с коня богатырь и в поле —
пошёл ловить бабочек. Вскоре
голоса услышал на небе:
«Илья, ты один на свете
такой распрекрасный воин;
жаль, на голову болен!» —
и смех покатился протяжный.
С Ильюшеньки пот сошёл влажный;
а Сивка друга боднула,
ногою его лягнула
и говорит: «Хозяин,
давай отседа слиняем;
мы, вроде, ведьму искали;
я знаю где она. Поскакали!»
Очнулся Муромец Илья,
вскочил на сивого коня
и за бабкою вдогонку,
лишь стучали звонко, звонко
у бегущей лошади зубы —
богатырь натянул подпругу.
Долго ли, коротко они по лесу рыскали,
но всё-таки выискали
лежанку бабы Яги:
вот она, а с ней её хмыри
суп с мухоморов варят,
едят и похлёбку хвалят.
Ай да, старый ты казак Илья Муромец,
ты приехал в тёмен бор, конечно, с Мурома;
а и подвигов у тебя тьма-тьмущая!
Но опять Яга сидит, да в ад не спущена.
Ай и достал он палицу могучую,
и пошёл ей бить да ноги скручивать
у разбойничков окаянных —
у брательничков самозваных.
А как скрутил их всех, так размахнулся —
закинул на Луну, не промахнулся,
и бабу Ягу туда же.
– Отродясь не видел рож я гаже! —
плюнул богатырь в костёр, суп вылил;
волшебное зеркальце вынул,
посмотрел на поверхность Луны:
там бродят четыре души
и воют, зовут кого-то.
Этот кто-то к ним не приходит.
Не приходит он к ним и не надо.
Век за веком уходит куда-то.
О бабе Яге больше слухи не ходят.
Лишь сказочники, как калики, бродят
и нечисть всякую поминают,
да о том, как Буслаев скакает
и народ зачем-то всё топчет,
а Илья Муромец ропчет
и спасает мир тридцать три раза,
потому как он – не зараза.
Глава 7. Конец сказки
Но тут наша сказка кончается.
На сцену возвращаются гусельники развесёлые и начинают сказки сказывать да всё с песнями, прибаутками. Моё внимание снова полностью переключается на себя любимую и на гусельников развесёлых:
– Ай вы, гусельники развесёлые,
вы пошто длинный рассказ держите,
зачем честному народу душу травите,
о чём сказы сказываете,
на какую тему песни поёте?
«Да не стой ты тут, девица красная,
отвратными помадами напомаженная,
белилами свои веснушки прикрывшая,
вопросы всякие глупые задающая —
сказы сказывать мешаешь!»
– Как же я вам, гусельникам,
сказы сказывать мешаю,
когда вы пока что ни слова
о других не обронили,
а всё обо мне да обо мне.
Да, я девушка хорошая:
и дома прибраться
и по воду сходить,
а ещё я вышивать умею
и гладью, и крестом.
А хотите, я вам спляшу?
«Ой головушка, наша голова,
и зачем на белый свет
баба бабу родила?
Ведь покою нет от их языка
со свету сживающего!»
Обиделась я, красна девушка,
развернулась и ушла.
А гусельники развесёлые
ещё долго пели о бабах русских,
об их языках злющих
и характерах вредных.
А о чём им ещё петь,
мужикам старым?
Другие сказочки
Сила Сильная и планета обетованная
Раздавить меня, увы, не получится.
Долго Ворон на земле будет мучиться,
забирая сердца и души.
Ты былину новую слушай:
Жила-была Сила Сильная – сила мощная да неприкаянная. И некуда было этой Силе деваться. Бродила она несчастная по полям, по долам, по горам – красным солнышком опалённым. Но вот прилепилась Сила Сильная к богатырю киевскому великому, прилепилась – не отстаёт и отставать не собирается.
И богатырь встал, расправил плечи и пошёл рубить, сечь: «Мой топор – твоя голова с плеч!»
Срубил он, значит, одну силу чёрную, вторую: Мамаев покосил ой немерено! Но Мамаи имели свойство заканчиваться, и тогда руки до князей русських стали чесаться, до бояр, да до купцов. А также до девок красных: оных он не сёк, а «топтал», яки петух – за что богатыря и побили, да крепко так побили – так побили, что воин умом и тронулся. Так и ходил до конца дней своих по дворам – курей стрелял да от дубинушек мужицких уворачивался. Посмотрела на всё это дело – Сила Сильная, плюнула и вылетела из богатыря киевского, да побрела себе новое пристанище искать.
И нашла таки: понравилась ей поляница удалая, на русь-мать похожая. Погрузилась Сила Сильная в поляницу с головой и осталась в ней жить: а долго ли проживёт – время покажет. И вот оторвала пляница удалая с печи свой зад богатырский, вздохнула воздух лёгкими недюжинными и в путь пустилась: одному мужику бровь посекла, второму…
Да и призадумалась: «Что же это я – всех мужиков без бровей оставлю?» – ей и самой не понравилось эта затея.
Думала она, думала и придумала она баб без бровей оставлять: «А пущай уродками по земле ходят – никому не достанутся!» – и отправилась бабам брови рубить.
Ой и как же плохо потом вышло всё: бабы в силки поляницу заманили, верёвками скрутили и помирать оставили.
А также слух по земле-матери пустили: «Подвиги поляниц ни в былины, ни в сказки – не слагать!»
И не слагали ведь – послушный у нас народ. А потом и последние поляницы сгинули от тоски нечеловеческой. Одни богатыри остались, да и те – все сплошь дурные да киевские.
Так вот, не дура наша Сила Сильная оказалась, не отважилась сидеть в полянице помирающей, вышла она из девицы и дальше в путь пустилась – следующую жертву себе приглядывать. Долго ли летала, или нет – не знаем. Но вс