— Хорошо… Дживз! Будете сопровождать его.
И с этими словами лейтенант развязал свой конец верёвки. Я спешился, вместе со мной спешился рослый и, судя по движениям, очень ловкий пограничник.
Я неторопливо смотал веревку на локоть, отвязал от седла свою сумку.
— Что вы там возитесь? — спросил лейтенант подозрительно.
— Сейчас, сейчас, — ответил я неопределённым голосом и шагнул в сторону от дороги. Я оглянулся и увидел точёно-тёмные силуэты всадников на фоне ночного дождевого неба — от этого зрелища меня неожиданно пробрала нервная дрожь: до того это было красиво.
Я побежал. На втором шаге поскользнулся, но устоял на ногах.
— Стой! — крикнул кто-то сзади. Кажется, лейтенант.
Меня, впрочем, это волновало мало, для меня всё решалось сейчас, ты должен верить, сказал констебль, ладно, так тому и быть, уж чего-чего, а веры во мне было хоть отбавляй. Сзади послышался топот копыт — погранцы, наконец, сообразили, что происходит, и пустились за мной следом. У меня несколько секунд, не более, понял я, всё-таки они верхом, а я пеший.
Впереди меня вспыхнула большая дрожащая пронзительно-голубая дыра, наполнив моё сердце бешеной радостью. Я услышал, как сзади изумленно заорали.
И я, зажмурившись, с размаху прыгнул в дыру.
Ощущение было странное, словно тело моё стало вытягиваться, тянуться, пока не стало длинным-длинным, и очень хотелось открыть глаза, но веки мои меня не слушались. Потом словно что-то где-то лопнуло с тихим звоном, и тело моё снова стало нормальной длины. Потом я снова стал растягиваться, снова тянулся-тянулся-тянулся, и, наконец, я опять услышал этот тихий звон. И я упал, проломив непрочную корку, во что-то холодное, рассыпчатое, и это холодное облепило моё лицо и ладони.
Я опять прошёл, подумал я с облегчением. Я всё-таки прошёл. Ура.
Теперь, наверное, можно открыть глаза?
7. Синий снег
I
Здесь была зима. Синий снег, синие деревья, низкое темно-синее небо.
Я встал, — в глубоком снегу это было сделать не очень-то легко, машинально отставил руку в сторону, раскрытой ладонью вверх… и усмехнулся — к хорошему привыкаешь быстро. Здесь спички так легко не добудешь. С некоторым удивлением обнаружил валяющиеся рядом со мной сумку и продолговатый свёрток. Надо полагать, подсознание сработало лучше, чем сознание, и позаботилось о вещах.
Градусов пять-десять, прикинул я. Само собой, мороза. Хорошо хоть ветра нет.
Я неторопливо распаковал саблю, повесил на плечо сумку и осмотрелся — и никакой такой пищи для размышлений этот осмотр не дал. Единственное, что можно было предположить — так это то, что на этот раз, по всей видимости, я выпал из большого дупла. То есть если находишь себя лежащим под большим деревом, на котором есть большое дупло, то логично предположить…
И тут до меня дошло. Почему снег синий? Разве он не должен быть голубым?
А как же семь цветов радуги?
Ладно, сказал я себе, обстоятельства бывают разные, одни обстоятельства грозят неприятностями, и с ними надо считаться, другие сулят приятности, и ими тоже пренебрегать не стоит, а третьи не хороши, не плохи, и вообще непонятно что значат. По-моему, синий снег — это как раз из этой оперы, так что не будем забивать голову этой загадкой.
Надо просто выбрать направление и идти.
Наверное…
Вообще, если быть честным, то направление я не выбирал ни разу. Оно само меня выбирало. И из мира в мир мне помогали перейти, и в новом мире обнаруживалась перспектива. Получается, есть в этом какая-то логика.
Жаль только, логика эта — не моя.
И куда девался голубой мир?
Я что — проскочил, не заметив поворота?
Тщательно замаскированного поворота.
В любом случае отсюда надо куда-то идти.
Чёрт, в каждом мире такая история. Каждый раз всё начинается одинаково.
Каждый раз я не знаю, что делать.
И непонятно, где здесь север, где юг. Солнца за тёмной пеленой туч не видать, компаса у меня нет, и неизвестно, работал бы он здесь вообще (кто знает, как тут расположены магнитные полюса). С упорством идиота я осмотрел несколько деревьев, надеясь определить, с какой стороны они заросли мхом. С учётом того, что я никак не мог вспомнить, с юга или с севера деревья обрастают мхом, это занятие выглядело особенно дурацким. К тому же мне попался неправильный лес, без всякого мха на деревьях. О том, что мне, в принципе, всё равно, куда идти, я как-то не подумал. То есть подумал, но не сразу.
Все стороны одинаково неизвестны. Значит, пойду — туда.
И я пошёл в неизвестном направлении. От осознания того, что я не знаю, как называется сторона, в которую я иду, мне было весьма не по себе. Тем не менее, я упорно двигался в выбранном направлении. О всяких неприятностях вроде того, что, заблудившись, человек незаметно забирает влево и в конце концов начинает бродить кругами, я старался не думать. Были заботы поважнее. Как не замёрзнуть, к примеру. Морозец слабенький, но без тепла и еды долго я не продержусь. Так что выход один — идти и надеяться, что я выйду к людям раньше, чем обессилею.
Через два или три часа надвинулись сумерки. Я уже порядком подвыдохся и употел к этому времени — идти по глубокому снегу занятие не из лёгких. Я остановился, взял в горсть синего снега, и слизнул часть его языком. Как-то глупо получается, подумал я, обессилею, упаду, замерзать, говорят, даже приятно, но всё-таки умереть от мороза в Синем мире …
— Похоже, это гер-рой, — сказал голос откуда-то сверху.
Я поспешно обнажил саблю и поднял глаза. Златая цепь на дубе том… На здоровенном дереве на здоровенном суку лежал опять же здоровенный кот и мрачно смотрел на меня. Впрочем, это, может, лишь кажется мне, что мрачно, коты ведь вообще весело смотреть не могут.
— Точняк, — откликнулся другой голос, но уже не сверху, и что-то шевельнулось под деревом. То, что я сначала принял за большой сугроб, обернулось не то собакой, не то волком. Широкая морда, мощная грудь, густая шерсть… наверное, всё-таки волк.
— Чего уставился, герой? — спросил волк. И длинно зевнул, показав клыки.
— Почему герой? — спросил я. Саблю при этом не опустил, что свидетельствует о том, что остатки здравого смысла меня всё-таки не покинули.
— Только гер-рой или дур-рак смело пр-рёт навстречу опасности, да ещё в одиночку, — кот говорил, артикулируя чётко, хотя и не очень выразительно. — Я подумал, что на дур-рака ты обидишься, и сказал «герой». Хотя р-разница невелика.
Волк задрал верхнюю губу, сморщившись. Улыбается он что ли? Стоп, о какой опасности идёт речь?
— А что за опасность?
Волк сразу сомкнул пасть, перестав улыбаться. Мягко спрыгнул со своего сука кот, макнув при этом морду в снег. Недовольно фыркая, высунул из сугроба морду на свет, чихнул и сказал, глядя на меня всё тем же мрачным взглядом:
— Конец света.
II
— Это всем известно. Волна идёт с юга, и все бегут на север. Разве ты не заметил, что лес пуст?
А и в самом деле, снег-то был чист. Никаких свежих следов.
— Такое бывало, и не раз, так записано в человеческих книгах. И каждый раз что-то меняется.
— Например?
Кот призадумался ненадолго. Волк в нашем разговоре не участвовал, поскольку на его долю выпала самая тяжёлая работа — тропить. Мы же с котом шли следом, причём сначала я, а за спиной моей кот. Так решил волк, и я не стал спорить.
— Один раз звери стали разговаривать. Две волны прошло, а звери всё разговаривают. Видимо, создатель решил, что это забавно.
— Так это же хорошо, — сказал я, и услышал, как впереди сердито взрыкнул волк.
— Вот именно, — сказал сзади кот. — Наши-то пр-редки от волны не бегали. А получили пр-раво голоса, так сразу такие замор-рочки начались. Мозги, думы, мор-раль, совесть… Тьфу… Это всё вы!
— Я?! — я удивился довольно сильно.
— А чего мы? — волк остановился и, заворотив морду, смотрел назад, мимо меня, на кота.
— А кто ныл? Кто жаловался создателю? Ах, мы хотим говор-рить! Ах, мы хотим, чтобы хозяева знали, как мы их любим! Ах, нам плохо, хозяева ж не понимают, как мы их любим! Ах…
— Ну, — сказал сурово волк, — во-первых, это не мы…
— Знаю, знаю, — сварливо сказал кот. — Собаки. Отвечать надо за родню!
Стремительная тень мелькнула мимо, обдав меня снежной пылью, с пронзительным мявом шарахнулся в сторону кот, и, обдирая кору, взлетел на ближайшее дерево и зафыркал оттуда. А волк пошёл вокруг дерева, поглядывая на кота.
— Опять не успел, — хладнокровно сказал сверху кот, и добавил: — Гы-гы-гы!
И я вышел из столбняка. Весёленькая у меня здесь компания. Пожалуй, самая весёлая из всех, что выпадали на мою долю.
Волк снова начал неторопливо таранить снег грудью, прокладывая путь, и я двинулся за ним. А вслед нам всё слышалось кошачье:
— Самое смешное, что как эти балбесы стали разговаривать, людям они опостылели. Приходит человек домой, а с порога — ах, хозяин пришёл, дай пожрать, я ведь так тебя люблю, хозяин… По улице кто пройдет — ах, хозяин, кто-то прошёл! Кто-то прошёл! А ну иди прочь! Не тревожь моего любимого хозяина! Хозяин, ты слышишь, я о тебе беспокоюсь… А песни которые они сочиняют?
И кот запел довольно противным голосом:
Мой хозяин самый лучший,
С самой лучшею едой
За него я удавлюсь,
С другой собакой погрызусь
Я желаю быть всегда с тобой!
Хозяин мой! Такой хороший! Такой большой! Такой ва-абще!
Дай я оближу тебя
Словно сахарную кость,
Твои тапки принесу,
От врагов тебя спасу
Ради дружбы, а не ради кость!
— А не ради кость. Кретинская строчка, — сказал кот. — А как вам рифма «кость — кость»?
Волк прянул ушами, но промолчал, продолжая идти через снег.
Постепенно кошак перестал петь и брюзжать, и теперь лишь моё шумное дыхание, вырывавшееся с клубами пара изо рта, нарушало тишину.
Всё-таки чего-то я с этим самым концом света не понимаю. Получается, что во время конца света не весь мир гибнет и не все его жители. Видимо, создатель, вот, кстати, ещё вопрос, кто такой этот самый создатель? Так вот, видимо, создатель периодически переделывает этот мир, выпалывая всё недостойное. Но тогда какой же это конец света? Впрочем, если из дерева сделать стол, дерево перестанет существовать. Но не древесина. Так, размышляя, шел я за волком, и тут произошло событие, изрядно меня озадачившее. То есть я не знаю, как к этому относиться.