— Знала что? — спросила черепаха.
— Что это будет стол.
— Стол? Стол. Точно, стол, — она словно пробовала это слово на вкус.
Ладно, не важно. Если я попал в этот мир через стол, то будет логично, если я его покину также через стол.
Через обычный канцелярский стол красного дерева, здорово похожий на мой. К которому шла возникающая из ниоткуда цепочка следов, набирающая чёткость очертаний по мере приближения к этому самому столу
— Ну, я пошел, — сказал я.
— Давай, — скучающе сказала черепаха.
Я посмотрел на неё.
Никого, кроме неё, я не видел в этом мире. Тушканчики не в счёт. И, похоже, успел к ней привыкнуть.
Да чёрт с ней! Мне, право слово, есть чем заняться!
Я открыл дверцу стола, решительно полез в стол и услышал голоса.
— Хватай её! Переворачивай! А-а, тва-арь! Осторожно, счас вывернется! Крюк давай, крюк! — орали голоса, и действовали при этом, судя по всему, весьма энергично.
Это не мой мир и не моё дело, сказал я себе, работая локтями, вперёд, в стол, кроме тебя никто сыну не поможет, где-то там в столе плачет твой сын, потому что рядом нет никого, кроме злой бабайки, вот ведь хрень какая, почему ты такой неубедительный?
Никита,
ты же можешь быть таким убедительным, так почему же сейчас, когда ты всё так правильно понимаешь и некому тебя упрекнуть, вот ведь хрень, ну как же так, никто не узнает, думал я, прижавшись щекой к полированному дереву,
сын,
это ерунда, закидоны и гниль интеллигентская, и кто она тебе? Как она издевалась над тобой,
Никита,
никогда себе не прощу, тут ведь даже думать не надо, что выбрать, так вот я думал, и правильно думал, а сам уже лез, словно какой-нибудь басенный рак, задом вперёд — и проклинал себя и родителей своих за то, что воспитали вот такого вот придурка.
Черепаха лежала брюхом вверх метрах в десяти от стола. Голова и все её конечности были втянуты в панцирь, а два краснокожих человека суетились вокруг неё и тыкали копьями в отверстия в панцире. Были они будто вылепленные из пластилина — одноцветные, в туниках, на ногах у них были сандалии, и, наверное, нелишне будет отметить, что помимо копий они были вооружены короткими мечами. Черепаха неритмично раскачивалась, и краснокожим попасть в цель было не просто.
Я схватил небольшой булыжник (оружие пролетариата, вспомнилось совершенно не к месту) и запустил его в ближайшего краснокожего копьеносца.
Навыки старого вэпээмщика*** не подвели — я попал чуть повыше затылка. (***ВПМ — военно-прикладное многоборье). Медно-красные ноги подогнулись, незадачливый черепахоненавистник выронил копьё, упал — сначала на колени, потом обхватил голову руками и уткнулся в песок. Какой-то уголок моего сознания фиксировал, как течёт тёмно-красная кровь меж медно-красных пальцев на красный песок, а сам я уже нёсся судорожными прыжками к лежащему на песке копью. Второй копьеносец повернул голову в мою сторону — всё, что он успел сделать, и я увидел, как расширились его глаза, как плеснулось в его глазах смятение и, бездумно наплевав на валяющееся копьё, с полного бега, как заправский регбист, я врезался в его корпус. Мы упали, я тут же вскочил и бросился назад. Схватил древко двумя руками и развернулся, выставив широкое лезвие вперед. Краснокожий воин тоже успел вскочить и теперь стоял, напружинившись, и смотрел на мой халат.
Пат, подумал я.
Он не нападёт первым, потому что не понимает, с кем имеет дело. Мне же нападать первым попросту глупо. До сих пор мне везло, но если дело дойдет до схватки, он быстро поймет, что на копьях я полный ноль.
Так мы стояли, выставив копья наизготовку, и между нами лежал, обхватив голову, человек. И тогда мой враг (враг? как легко мы делим людей — наши, не наши) взял копье в левую руку и опустил его почти до самой земли, но не положил его на песок, а так, словно припав к земле, медленными шагами двинулся к раненому товарищу. Я так же медленно сделал несколько шагов назад.
Не отводя взгляда, он помог своему товарищу встать. Закинул его руку себе за голову.
— Неаккуратно, — сказал он. — Очень неаккуратно.
И они пошли прочь.
Черепаха крутанулась волчком, завращалась на ребре — это походило на какой-то кошмарный нижний брейк — и плюхнулась на живот. Тут же высунула голову — не с той стороны, с которой я ждал, посмотрела на меня и проворчала:
— А время идёт, между прочим. И по-прежнему опаздываешь ты, а не я.
Я посмотрел на уходящих краснокожих. Они находились уже на середине склона.
— Они не вернутся, — сказала черепаха.
И я полез в стол.
На этот раз гроб оказался намного короче. Уже через минуту впереди забрезжило круглое отверстие, через которое я вывалился в новый мир.
3. Оранжевый бег
I
По глазам ударило ослепительно оранжевым.
— Кто-то пришёл из чрева черепахи!
— Да отойдите вы! Расступитесь!
— Пусть он покажется!
Я вскочил на ноги.
Да, похоже, в этом мире мне будет с кем общаться.
Мир был оранжев, неистово ярок и довольно многолюден. Оранжевое море, оранжевое небо, оранжевая мама, оранжевый верблюд. Без всякого удивления, машинально, я отметил, что халат на мне — грязно-белый. Несколько человек, надо полагать, они и орали, стояли, глядючи на меня. А все остальные куда-то бежали. В полный мах. Трусцой. Торопливым шагом. Каждый в свою сторону.
Поглядев за спину, я понял, почему туземцы назвали меня пришедшим из чрева черепахи. Для них всё выглядело именно так — я действительно выпал из пасти каменной черепахи. Большой, тёмно-оранжевой, почти багровой черепахи.
— Эй, — сказал я. — Я хочу пить!
Наверное, это будет апельсиновый сок.
Ага, счас.
Я будто выстрелил из стартового пистолета. Все они сразу зашевелились и пошли по своим делам. Точнее, побежали.
Остался один туземец.
Всего один.
Но зато не самый плохой на вид. Ладный, подвижный, с точными движениями, рослый, на полголовы выше, чем я, он с бесцеремонным любопытством рассматривал меня.
Подошёл поближе.
— Это что? — туземец ухватился цепкими пальцами за ворот халата.
— Халат, — ответил я.
— Халат. Да, конечно. Халат.
— Одежда.
— Одежда. Конечно, одежда. Хорошо, идём.
— Куда?
— Ты что, мне не веришь?
— Да я тебя даже не знаю!
— Ну да. Ты же меня не знаешь! С чего тебе мне не доверять?
А в этом есть своя логика, не правда ли?
— Куда мы так несёмся?
— Сначала зайдем ко мне, а там видно будет. — Мой новый знакомый передвигался очень быстро, почти бежал.
— Что видно? — в груди моей уже кололо, хрипело и свистело: я с трудом выдерживал предложенный темп.
— Что будет. Никогда ведь не знаешь, что будет, — тело его выражало досаду, что вот так небыстро приходится двигаться, но сам он, похоже, этого не осознавал. — Пришли. Вот мой дом.
И он показал на… наверное, хижину. Это было правильно, потому что признать в этом сооружении дом было сложно. Очень самобытное было сооружение. Бревна, камни, обрезки досок, какие-то непонятные предметы — ощущение было такое, что, сооружая этот объект, строители брали то, что попадалось под руку. Потом я убедился, что подобных архитектурных взглядов здесь придерживаются многие.
В дверях он остановился и приглашающе махнул рукой:
— Заходи.
II
Господи, насколько всё в этом мире легче, подумал я. Сердце моё забилось чаще — и было от чего. У дальней стены хижины стояла оранжевая копия моего стола.
— Спасибо, — сказал я с чувством. — Спасибо, что привёл меня. Ты, наверное, знаком с черепахой?
— С черепахой? — даже дома он всё время двигался: с грохотом выдвинул на середину сундук с плоской крышкой, подвинул к нему пару чурок, достал тарелки, ложки, вынул из болтавшихся у него на ремне ножен нож, воткнул его в крышку сундука, собрал посуду с крышки сундука, поставил всю её — не очень аккуратно — на пол, открыл сундук, достал оттуда различную снедь, закрыл сундук, ловко поддев крышку ногой, при этом сбил нож, кинул всю добытую снедь на сундук, поставил туда же тарелки, ложки, поднял с земляного пола нож и начал крупными кусками нарезать еду.
— Да ладно, неважно, — сказал я, с лёгкой оторопью наблюдая за всеми его перемещениями.
А вообще правильно всё, конечно. Само собой, сундук, не может же он кушать на таком столе.
— Ешь, — сказал он. — Потом отдохнем чуток и побежим.
— Спасибо, — сказал я. — Я… я пойду.
— Как хочешь, — сказал он.
Я подошел к столу, открыл дверцу, заглянул туда — пусто, и полез внутрь.
И сразу же стукнулся головой о заднюю стенку стола.
Не веря себе, я попробовал снова. С тем же результатом.
Вылез назад.
Оранжевокожий туземец с недонесённым до рта куском на кончике ножа смотрел на меня.
— Это что, — поинтересовался он наконец, — гуляешь в стол для аппетиту?
И снова задвигал челюстями.
— Лучше поешь, потом вздремнём немного, — сказал он, отрезая себе кусок. — Тебе тяжковато здесь придется, пока не привыкнешь, так что отдохнем сперва. Я знаю, о чём говорю, я сам нездешний.
Никогда не упускай возможности выспаться и подзаправиться, говаривал прапорщик Лягай. Это я к тому, что вдруг впервые за долгое время мне захотелось есть. К тому же уставшим я был, как чёрт знает кто.
И я присоединился к хозяину.
III
— Вставай, нам пора!
Что такое? Чёрт, опять это… Я, протирая глаза кулаком, сел на кровати. Впрочем, это не кровать была вовсе, а сундук. Я спал на сундуке, том самом, на котором мы ели.
Туземец стоял голый по пояс и смотрел на меня требовательно.
— Сколько можно спать, побежали!
С обнаженным торсом он выглядел ещё внушительней, с такой античной мускулатурой и безобразным шрамом справа — там, где кончаются рёбра. Выглядел шрам так, словно в этом месте была когда-то нешуточная рана, и в этой ране банда неумелых хирургов ковырялась всяк на свой лад.
— Погоди, — сказал я. — Я не хочу бежать куда попало. У меня дело есть.