Удивительно, какие выражения всплывают порой из глубин нашего подсознания.
– Можно и возложением. Это кому как нравится.
– Но… но ведь это чудо?
– Да, – сказал констебль. – Разумеется. И последний вопрос: ваш меч – истинный?
II
– Констебль, я больше не могу.
Не слишком мужественно с моей стороны, но я действительно больше не мог. Констебль развернулся в седле и внимательно посмотрел на меня. Видимо, я был очень плох, поскольку Хёрст молча слез с коня и принял моё заслабевшее тело. Я даже слезть сам толком не смог, а просто соскользнул с конского крупа ему в руки.
Впрочем, со связанными руками это и здоровому сделать не просто.
Констебль Хёрст уложил меня на травку лицом вверх и развязал мне руки. Вынул из седельной сумы флягу, такую, знаете, как в вестернах, вытянул пробку и сделал глоток. Посмотрел на меня и протянул флягу мне. Я сделал глоток, и поперхнулся, уж больно неожиданно знакомым был вкус напитка. Вкус знакомый с детства.
Тархун. Или что-то очень-очень на него похожее.
Я хренею, дорогая редакция.
А я уж думал, что меня ничто не удивит в этом мире.
– Плохо дело, – глядя, как кашель сворачивает меня калачиком, сказал констебль, и сильно хлопнул меня по спине.
– Не, всё нормально, – сказал я. – Я просто подавился.
– Не в этом суть, – сказал констебль. – Делу дан официальный ход. Бросить я вас не могу. И таскать вас с собой мне тоже не с руки. Вы – обуза, мастер Григорий. Что-то вроде хромой лошади.
Да пошёл ты, подумал я, сам виноват, я к тебе не вязался.
Плохо-то как. Я конечно с огнестрельными ранами раньше дела не имел, но всё равно странно как-то. Может, заражение? Может жёлтые микробы уже вовсю жрут мою плоть или что они там делают. А может, всё-таки…
Попытка не пытка.
– Констебль, скажите, пожалуйста, как вы это делаете?
– Что именно?
– Ну…, – я помялся и всё-таки выдавил: – Заверяете раны.
Какое-то время мистер Хёрст недоверчиво смотрел на меня, потом вздохнул и сказал:
– Основа существования человека – это вера. Человек без веры слаб. Вера даёт средства к существованию и позволяет делать чудеса. Если вы хотите излечиться, то должны верить.
А ведь не похож на фанатика, подумал я, и тут же вспомнил, как этот человек целился в меня из лука. Откуда-то же он брал этот лук?
– А во что я должен верить?
– Что значит во что? – удивился констебль.
– Ну во что именно? В бога? В потусторонний мир?
– Если вы хотите исцелиться, вы должны верить в то, что способны исцелиться.
Такое ощущение, что надо мной издеваются. Хотите сахар? Возьмите сахар. Хотите чуда? Возьмите чуда. Верёвка есть вервие простое. Вода – она, знаете ли, мокрая.
– То есть если я сейчас попробую заверить рану… – я замялся, подыскивая точную формулировку.
– Никому не возбраняется становиться на путь истинный, – торжественно сказал Джефф Хёрст.
III
Мерно покачивался вокруг меня мир в такт лошадиной поступи, колыхалась спина констебля перед моим носом. Я же пребывал в состоянии тяжёлого ступора.
Это чудо. Если бы я не видел это своими глазами. Она захлопнулась как ящик. Как ящик. Была рана, и нету. И вот я совершенно здоров физически, чего не скажешь о моей несчастной психике.
Я волшебник, мама, я умею делать чудеса. Я видел сам.
Она захлопнулась как ящик.
IV
До подножия Спящей Лошади мы добрались через пару часов после моего чудесного исцеления. Положение солнца на небосклоне соответствовало часам семи вечера. Это при условии, что здесь сейчас июль, орбита здешней Земли совпадает с орбитой нашей Земли, и нахожусь я на той же параллели, что и мой родной город.
В общем, я не знал, который сейчас час.
Время в разных мирах течет по-разному. Это можно считать фактом. В этот раз, кстати, оно могло бы сыграть и за меня. А то чувствую, пока я тут буду выяснять да осматриваться… Местный уровень коммуникаций быстрому обмену данными явно не способствует – куда там даже самым быстрым голубям до оптоволоконных кабелей желтого мира или чем там у них компьютеры между собой соединяются.
Зато с ногой вот удачно вышло, ничего не скажешь. В других мирах мне помогали обитатели, теперь здешняя физика в помощники попала – зря я, выходит, разуверился в везухе своей.
Ну что ж, пойдем куда она укажет, и посмотрим, к чему она меня приведет
– Отсюда до источника шагов пятьдесят, – сказал констебль, снимая с седла бурдюк. Он потряс бурдюком, заплескались остатки жидкости. Развязал бурдюк, зачем-то понюхал, поморщился и решительно выплеснул содержимое на землю.
– Я развяжу вам руки, мастер Григорий. Меч ваш…
– Это сабля.
– Хорошо. Сабля ваша останется пока у меня. Прошу меня за это простить. Хоть вы и показали склонность к обретению веры, но… – констебль сделал неопределённый жест и почесал себе лоб.
– Да, – сказал я. – Конечно.
V
Зеленая косуля вышла к солонцу. Она тревожно втянула воздух сквозь трепетные ноздри и, не учуяв опасности, шагнула на поляну. Констебль Хёрст медленно переступил, широко расставляя ноги в линию с направлением выстрела, наложил стрелу, оттянул тетиву к подбородку, прикинул взглядом расстояние до цели и, задержав дыхание, пустил стрелу. Я услышал короткий свист, и почувствовал плотный звук, с которым стрела вошла в тело животного.
– Нам повезло, – удовлетворённо сказал констебль. – Разделайте добычу и несите её к лагерю. А я соберу хворосту.
– Простите, констебль, – сказал я, чувствуя, как краска стыда заливает моё лицо. – Но я не умею разделывать косулю.
– Да что ж вы за атеист-то такой? – сказал Херст. – А хворост собирать хотя бы вы умеете?
– Да, – сказал я. – Это я могу.
VI
Булькал в котелке бульон, от него тянул вкусный запах мясного, мешаясь с дымом костра.
– Готово, – сказал констебль, снимая котелок с огня. – Мастер Григорий, давайте поедим. Времени у нас мало, так что лучше вооружиться ложкой прямо сейчас.
Тотчас в его правой руке появилась деревянная ложка. Констебль отчего-то недовольно посмотрел на неё, но ничего не сказав, запустил ложку в котелок.
Я закрыл глаза, набрал воздуху, отставил в сторону правую руку, сжатую в неплотный кулак, и представил, как в руке моей возникает простая алюминиевая ложка. Прошла секунда, другая, и вдруг я почувствовал, что кулак мой больше не пуст.
Я открыл глаза и увидел в своей правой руке алюминиевую ложку. Несколько мгновений я смотрел на неё, и вдруг почувствовал, что мне не хватает воздуха.
И я судорожно вдохнул-выдохнул, осторожно запустил ложку в котелок с ядовито-зелёной похлебкой, поднёс её ко рту, подул, и аккуратно влил в себя немного бульона. Прикусил зубами ложку.
Твёрдая. Вполне себе алюминиевая.
Так, что он там сказал?
– Констебль, – сказал я. – Я не понимаю… Почему у нас мало времени? Разве мы не ночуем здесь?
– Нет. Через пару часов мы должны быть в Холмах.
– А почему такая спешка?
– Мастер Григорий, вы меня удивляете, ей-богу. У нас же мясо.
– Ах да, – сказал я. – Мясо.
Ни хрена не понимаю.
VII
– А вот и Холмы, – сказал мастер Хёрст, и, словно отвечая ему, залаяли и тут же смолкли собаки. Пара минут – и вот уже вокруг нас замелькали плохо различимые в зелёных сумерках собачьи тени. Симпатичные остроухие псы, молчаливые, похожие на лаек.
Хутор. Или как это у них называется. Ранчо, поместье, в общем, несколько домов с хозяйственными постройками, огражденные частоколом. Мы подошли к воротам, ведя груженных мясом коней под уздцы, и молчаливые собачьи тени всё так же скользили вокруг.
У ворот у нас уже ждал человек с факелом в руке.
– Кого это бог принёс? – при звуках этого голоса воображение сразу нарисовало человека большого и спокойного.
– Здравствуйте, мастер Бэнкс!
– А-а, констебль! Здравствуйте! Опять браконьеры?
Голос не обманул. В зеленом свете факела было видно улыбающееся лицо мастера Бэнкса. Боже, какой он здоровый, думал я, глядя, как человек-скала принимает поводья.
– Нет, Гордон, – сказал, чуть помедлив, констебль Хёрст. Так медлят перед тем как сообщить близким неприятную новость. – Убийство.
Гордон?! Гордон Бэнкс?!
– А кого…?
– Роджера Ханта.
– Не слышал о таком, – неуверенно сказал здоровяк.
– Немудрено, – улыбнулся нерадостно констебль, – это в Далёкой Радости.
– В Далёкой Радости? Ну дела, – удивлённо прищурил глаза мастер Бэнкс. И тут же спохватился: – Пойдемте в дом, констебль. А это ваш помощник?
– Нет, – ответил констебль, – мастер Григорий есть подследственный. И знаете, что, Гордон, давайте сначала снесём в ледник мясо.
– Что за мясо?
– Косуля, которую я был вынужден подстрелить в связи с чрезвычайными обстоятельствами, – сухо сказал констебль. Вид у него был такой, словно он делал некое официальное заявление. – Гордон Бэнкс, вы окажете услугу Службе Королевских Констеблей, если в обмен на мясо дадите мне провианта на двух человек на четыре дня пути.
А может, это и в самом деле – официальное заявление?
– Четыре дня пути? – спросил я. Чёрт побери, я уже на первый день выспрошу у моих попутчиков все, что они захотят рассказать мне. И потеряю следующие три дня на дорогу до ближайшей цивилизации (я очень надеялся, что Далекая Радость – это именно цивилизация).
Никита. Сын. Где ты?
Констебль коротко посмотрел на меня и сказал:
– Да.
– А быстрее нельзя?
– Нет, – сухо ответил констебль.
– А зачем вам быстрее? – спросил Бэнкс и неожиданно подмигнул. – Быстрее только губернатор.
Издевается, громила.
VIII
Я проснулся оттого, что кто-то осторожно потрогал меня за плечо.
– Доброе утро, мастер! просыпайтесь!
Девичий голос. Или молодой женщины. В голосе сквозит неприкрытое любопытство.