ень даже ничего. Это обстоятельство сразу же подняло моё настроение. Сегодня мы отыграемся за вчерашний пропущенный обед, думал я, предвкушая близкий привал.
И, наконец, этот самый привал наступил.
– Здесь, – сказал констебль. Не знаю, чем глянулось ему это место. За последний час мы проехали с пяток подобных. На мой взгляд.
Джоанна всё с той же сумрачной рожицей спешилась, сняла перемётные сумы и бросила их на землю. Спешились и мы. Некоторое время констебль наблюдал, как девушка нарезает снедь, орудуя ножом с таким мрачным ожесточением, что казалось, она отхватит себе пару пальцев непременно.
– Мастер Григорий, – обратился он ко мне. – Мне необходимо провести дополнительный допрос. Давайте отойдем в сторонку.
Ну что вот еще такое. Чего он мурыжит меня.
И мы отошли в сторонку.
– Констебль, – сказал я, – я вам всё сказал. Более добавить мне…
– Мастер Григорий, – перебил меня Хёрст. – Даже у дикарей существуют правила приличия.
– Что?
– Оскорблять людей, давших вам еду и кров, пусть даже всего на одну ночь – это в любой культуре поступок мерзкий. Есть места, где за это убивают!
Констебль говорил всё это тихим, яростным голосом, от которого мурашки бежали по коже.
– Я не понимаю, констебль…
– Гордон Бэнкс – мой брат по оружию, на поле близ Уэмбли мы стояли плечом к плечу! Оскорбление, нанесенное его дочери – это оскорбление, нанесенное мне. Теперь я буду верить в то, что ты не терял веры! И дай судьба мне такое счастье! Как только вы утратите статус подследственного, я вызову вас на поединок!
Уэмбли?!! Оскорбление?!
– Констебль, я никого не оскорблял! Тем более Бэнкса…
– Да неужели? Тогда почему вы отказали его дочери? Или ваша кровь настолько благородна, что делиться ею ниже вашего достоинства?
Чертовщина какая-то!
– Констебль…
– Послушайте меня, мастер Григорий, это Дальние Земли! Если Бэнксы сочли, что ваша кровь….
– Погодите Хёрст, – ошеломленно сказал я. – Вы хотите сказать, что правила хорошего тона требуют, чтобы я обрюхатил Джоанну?
Хёрст замолчал. Он смотрел на меня, хлопая глазами, и было видно, что констебль укладывает в своей голове что-то такое, что значительно выпирает за пределы его мировоззрения.
– Идите есть!
Господи, голос-то какой мрачный.
Видимо, я и впрямь сильно её обидел.
XII
– Может быть, я и не прав. В конце концов, вы иностранец. У вас могут быть другие обычаи, я понимаю. Поговорите с ней. Сделайте это.
Констебль Хёрст говорил короткими фразами, подбирая слова, и так чтобы Джоанна не услышала. Я посмотрел на девушку. Она ехала метрах в десяти впереди, и даже по спине её было видно: сердита.
– Джоанна, – крикнул констебль, поддав шпорами, – присмотри за подследственным! Я проедусь вперёд, что-то на душе неспокойно.
Буц перешёл на легкую рысь, унося своего хозяина вперёд.
Мы двигались по степи. За последние сутки лесные островки окончательно исчезли, уступив место степному простору. Куда ни глянь – везде волнующееся море травы. Я невольно усмехнулся – похоже, констебль нашел довольно нелепый повод для того, чтобы оставить нас одних.
Джоанна придержала своего коня, дожидаясь меня.
– Мастер Григорий, – хмуро сказала она, – лучше бы нам ехать рядом. Раз у мастера Хёрста неспокойно на душе.
Упс… Это что же получается – среди равнины этой голой можно ждать неприятностей?
– А чего тут можно опасаться?
Джоанна посмотрела на меня таким взглядом, мол, уж не издеваюсь ли? и всё-таки сказала:
– Засады.
Представляете, степь и тут из-за угла танк. Смешно. Джоанна заметила мою усмешку, и всё так же хмуро сказала:
– Издалека увидят и в траве лежат вместе с лошадьми. Лошади у них натасканные. Подъедешь поближе, и вдруг ка-ак… Очень даже лихо у них это получается. Но вообще их вроде вытеснили, фронтир ныне за Далекой Радостью, но залетают порой шалые… всякое, в общем, бывает.
Ещё минут пять ехали в молчании, посреди травы и стрекота зелёных кузнечиков. Или кто тут у них?
И, наконец, я решился.
– Джоанна, я хотел бы попросить у тебя прощения.
Она продолжала ехать, даже поворотом головы не обозначив, что слышит меня.
– Джоанна.
Очень тяжело разговаривать с человеком, который не желает на тебя смотреть. Чувствуешь себя идиотом. А теперь учтите тематику предстоящего разговора и почувствуйте себя идиотом вдвойне. Меня в мелодрамах всегда раздражали мужички, которые бравенько так объясняли красавицам, почему они не должны быть вместе. А теперь вот меня угораздило попасть именно в такую ситуацию. И себе-то можно не врать – мне Джоанна нравилась. Даже очень нравилась.
Да что ж такое в самом деле-то!
Решено – скажу ей правду. Не поверит так не поверит.
Зато спать буду спокойно.
Наверное.
XIII
Вечером третьего дни мы увидели Далекую Радость. Когда-нибудь здесь будет город, а пока это небольшой пограничный посёлок.
Столица Дальних Земель.
Заштатный городишко.
Место, правда, очень хорошее: на слиянии двух судоходных рек, с фортом на обрывистом берегу. Когда-то и в нашем мире люди выбирали места для того, чтобы жить, а не зарабатывать. Может, поэтому старые города обладают неясным очарованием?
Мы стояли на вершине холма, и городок лежал перед нами как на ладони.
– Вообще-то нам необязательно было сюда подниматься, – сказал констебль слегка смущённо. – Просто мне нравится вид с этого холма. Всё как на ладони. Вот торговая площадь, самое большое здание – это салун, вон тот дом – зал собраний, двухэтажный дом – это гостиница. К слову, там тоже подают выпивку. А вот тот человек, судя по посадке, это Джимми Гривз.
И констебль пустил коня легкой трусцой вниз по склону, навстречу всаднику, неторопливо пылившему от городка.
Джим Гривз. Пожалуй, уже пора перестать удивляться.
Я посмотрел на Джоанну и увидел, что девушка смотрит на меня. Что-то сжалось у меня внутри. Четыре раз в моей жизни женщины смотрели на меня таким взглядом. Три раза это кончалось маленькими трагедиями, и один раз – свадьбой.
Я улыбнулся и отвел взгляд. Фальшивенькая, должно быть, вышла улыбочка – чувствовал я себя препаршиво. Нет ничего хуже, чем обещание, которое не можешь выполнить.
Пусть даже к обещанию этому тебя принудили необоримые обстоятельства.
– Джоанна, а кто такой Джим Гривз?
– Шериф Далекой Радости. Хороший, в общем-то, человек.
– В общем-то?
– Ну… шериф не может быть хорош для всех. Иногда надо и зубы показывать, – и она снова улыбнулась. Чёрт, подумал я. – Поехали, чего тут стоять.
Мы были уже на середине склона, когда Джоанна вдруг сказала:
– Что-то там у них случилось.
– С чего ты взяла?
– Они оба скачут сюда.
XIV
– Откуда он здесь? – спросил я тихонько.
– Думаю из Йорка. Хотя с него станется, он может и из самой метрополии заявиться.
Констебль Хёрст вид имел довольно озадаченный.
– Ничего не понимаю, обычное ведь расследование… Либо появились какие-то новые обстоятельства, либо вы, мастер, больше, чем кажетесь.
И он внимательно оглядел меня, словно пытаясь разглядеть что-то такое, чего не замечал раньше.
– Так ведь … может, я тут и ни при чём вовсе, – пробормотал я.
– Да нет, всё правильно, – сказал Гривз, с любопытством глядя на меня. – Тут ошибки быть не может. Именно о вас господин губернатор справлялся.
Был он несколько грузен, с массивным дубленым лицом, вид имел степенный и неторопливый – настоящий киношериф из американской глубинки. А если добавить, что шериф Далёкой Радости Джимми Гривз постоянно держал в уголке рта соломинку – как альтернативу сигаре, то образ получался вполне канонический.
Мы въехали по главную улицу посёлка, ведущую к центральной площади, четверо в ряд, закатное солнце светило нам в спину, и мне ужасно хотелось посмотреть, как мы выглядим со стороны, и всё время я это детское желание из головы гнал, и никак не мог от него избавиться. При этом легкая ошарашеность меня не покидала – какое дело губернатору до меня? В общем, я испытывал чувства, которые в литературе принято называть сложными. Я глянул на своих спутников, и Джоанна тут же ободряюще улыбнулась мне, дескать, не волнуйся, ты справишься; вот ещё и она, подумал я, и внимательно стал смотреть на неуклонно приближающееся здание собраний.
– Ладно, – вздохнул констебль. – Тут думай-не думай, а пока не предстанем под светлы очи… И давайте-ка побыстрей, всё-таки губернатор.
И мы пустили лошадей рысью. Пугая кур, пронеслись по главной улице, – поселяне смотрели вслед нам долго и внимательно, остановили лошадей перед крыльцом Дома Собраний. Шериф и констебль отчётливо лихо спрыгнули со своих скакунов, легко взошли на крыльцо и остановились, глядя, как я, бормоча, мол, один секунд, господа, счас всё будет в ажуре, покидаю седло, а потом некоторое время прыгаю на одной ноге, пытаясь освободить другую ногу из стремени.
– Джимми, это он? – спросил, недоверчиво глядя на мои вольные упражнения со стременами, молодой, но бородатый мужчина, вооружённый большим луком; он сидел на табурете у входной двери и здорово походил на вольных стрелков Шервуда – как я их себе представляю.
– Да, – коротко ответил шериф. Стрелок недоверчиво хмыкнул, встал и открыл дверь.
– Входите. Губернатор ждёт вас. Без девушки, – остановил он Джоанну. Девушка посмотрела на констебля, тот отрицательно покачал головой.
– Идёмте, мастер, – сказал шериф.
И мы вошли в Дом Собраний. Внутри это напоминало католическую церковь: те же лавки со спинками, такой же проход посередине, высокие окна по боковым стенам, застекленные мозаичными стеклами, только вот помост-подиум вместо алтаря делал это место похожим еще и на сельский клуб.
Губернатор оказался невысоким мужчиной неожиданно интеллигентного вида. Он сидел за столом у окна, слева от подиума, изучая какие-то бумаги, и поднял голову, когда мы шли по проходу.