Не помню всех слов, которые она шептала, и плохо помню, что говорил я. Лишь звёзды в проёме окна, большие ярко-зелёные звезды в чёрно-зелёном небе, лёгкий силуэт, выскользнувший через дверь перед рассветом, и тихо скрипнувшую дверь, прикрытую маленькой и крепкой рукой девушки с кожей из нежно-зелёного света.
И лицо её – безумно красивое в неверном сумраке утра, приближающегося неизбежно.
– …Доброе утро, мастер. Как спалось?
– Утро доброе, – сказал я не слишком дружелюбно.
Как спалось. Хорошо спалось, и еще бы спалось до обеда, ежели бы не этот шериф. Спрашивается, какого хрена меня разбудили так рано? Из зарешеченного окошка в камеру лился неяркий свет раннего зеленоватого солнца.
– Умоешься во дворе, сынок. И надо бы тебе быть пошустрее – констебль Хёрст будет здесь минут через двадцать, а еще надо позавтракать.
Констебль появился через четверть часа. Был он не в духе. Причина плохого настроения мастера Хёрста стала ясна чуть позже, когда возле лошадей объявилась Джоанна.
– Джоанна Бэнкс! Нет, нет и еще раз нет, – очень официальным голосом сказал констебль.
– Но… дядя Джефф! А кто будет присматривать за Мерседес?
Дядя, улыбнулся я про себя, карабкаясь на эту самую Мерседес, ха-ха, наш констебль обзавёлся племянницей. Шериф посмотрел на меня, потом на Джоанну и тоже усмехнулся.
– Джефф, в самом деле, – добродушно сказал Гривз. – Будет кому присмотреть за конями, да и всё-таки убийцу ищите, – лишний лук не помешает.
Констебль строго посмотрел на Джоанну, а потом словно что-то сломалось в строгости его лица, и он махнул рукой:
– Ладно… где один, там и двое. Догоняй.
Джоанна радостно взвизгнула и убежала, чтобы спустя мгновенье появиться из-за угла верхом.
– И куда мы сейчас? – деловито спросила она, поравнявшись с нами.
– Как вам нравится это «мы»? – спросил у меня констебль.
Я, пряча улыбку, пожал плечами; Джоанна надула губы.
– Сначала мы осмотрим место преступления, – сказал Хёрст. – И помните, леди, молчание – золото.
XVII
– Вот здесь я его и нашёл. Лицом вниз лежал, головой на север. Жалко Тима, ни жены, ни детей. Даже поплакать над ним некому было. Но человек он был весёлый. Может, не самый храбрый, но с ним было занятно.
Сказавши это, Норберт Стайлз, овцевод, тридцати пяти лет от роду, посмотрел на Джоанну. Вот так вот, мол, мисс, такие дела. Мисс же круглыми глазами смотрела на землю. На то самое место.
– А где тело? – спросил я.
Хёрст с неудовольствием посмотрел на меня.
– Как где? – удивился Стайлз. – Похоронил на кладбище. Всё честь по чести.
– Норберт, извините, мы на минутку.
И Хёрст отвёл меня в сторонку.
– Не надо задавать таких нехороших вопросов. Зачем эти намёки? Это Дальние Земли, всяк может оступиться, ещё неизвестно, как бы вы сами повели себя в мор и глад.
– А как вы собираетесь…? Хорошо, я не буду.
– К чему этот праздный интерес к телу, мастер Григорий?
– Ну, если бы мы осмотрели тело, мы бы могли узнать что-нибудь…
– Что могут рассказать мёртвые?
– Ну… по характеру раны мы могли бы определить бы чем его убили, или вот если бы удар был нанесен сверху вниз, было бы ясно, что ударил человек высокий, и это сузило бы круг подозреваемых.
Констебль довольно долго молча смотрел то на меня, то по сторонам. Вид при этом он имел немножко глуповатый. Стоявшая в сторонке подле лошадей Джоанна с интересом глазела на наш разговор. А непосредственно на месте преступления, пригорюнившись, стоял Норберт Стайлз, время от времени печально вздыхая. Наконец констебль неуверенно сказал:
– Ну не откапывать же теперь его.
Похоже, дело сыска здесь не шибко развито.
Констебль меж тем посмотрел на грустного овцевода.
– Скажите, Норберт, – сказал он крепнущим голосом, – а как убили Ханта, вы не знаете?
– Ну ежели у человека из спины торчит арбалетная стрела, то надо полагать, из арбалета? – отвечал Стайлз.
– А что-нибудь необычное вы видели? – спросил я. Констебль покосился на меня, но ничего не сказал.
– Пожалуй, да, – помолчав, сказал овцевод. – Нечасто увидишь человека, которого убивали два раза.
– Два раза? – недоверчиво спросил Хёрст.
– У бедняги Ханта под левой лопаткой была еще одна рана. Вроде как лежачего его ткнули. Только без нужды это было. Ему и первой раны…, – и Стайлз махнул рукой, мол, вот так-то.
– Ещё что-нибудь приметили? – спросил констебль.
– Да вроде бы больше ничего, – пожал плечами Стайлз.
Пока никаких зацепок. Может Хёрст что-то и извлечёт из этой беседы, для меня же пока – по нулям.
– Ребята, ежели вам больше нечего спросить, – сказал овцевод, – вы бы отпустили меня, а то на парнишку моего пока не велика надежда, неровен час, не уследит за стадом.
Констебль подумал, оглядел для чего-то окрестности, словно надеясь увидеть что-то.
– Никуда не уезжайте до конца следствия
– Куда ж я поеду от овец? – удивился Стайлз.
– А может, лежало что-нибудь такое интересное возле тела?
Овцевод посмотрел на меня странным взглядом, словно я напугал его слегка этим вопросом.
– Что такое? – тут же ухватился за этот испуг Хёрст. – Норберт Стайлз, что вы скрываете от нас?
Овцевод молча помотал головой, дескать, нет, нет, всё нормально, и вдруг отчаянно махнув рукой, отвязал от пояса кошелек, и что-то вытянул из него, запустив пальцы щепотью, и тут же зажал это что-то в кулак крепко, словно засомневавшись снова. Только поздно уже было сомневаться – констебль требовательно сказал:
– Ну!
И Стайлз разжал кулак.
На мозолистой зелёной ладони лежал неправильной формы, с неровными сглаженными краями камень ярко-желтого цвета.
Они были здесь, подумал я, машинально отмечая, как уважительно посмотрел на меня констебль. И зачем-то убили этого человека. Так что теперь это и моё расследование тоже. Я вспомнил лесную мышь, лежавшую сто лет тому назад на полировке моего стола, и мне сразу стало жарко, и я словно выпал из этого мира на несколько мгновений, как Сандро Мтбевари…
– Что? – я понял, что Хёрст обращается ко мне.
– Я говорю, может нам ещё что надо здесь сделать?
– Можно, – сказал я, собираясь с мыслями, – надо посмотреть вокруг, может, найдём орудие убийства.
– Ну это вряд ли, – с разочарованием в голосе сказал констебль, – они ж его разверили наверняка сразу. Хотя… стрела-то истинная, но всё равно – вряд ли. А вот прикинуть, откуда они его подстрелили – это можно.
– Хе, – сказал овцевод. – Связанного человека можно подстрелить откуда угодно.
XVIII
– Ужас какой, – сказала Джоанна. – Сначала связать, потом стрелять … а потом еще и добивать уже мёртвого.
Уже в пятый раз за последние полчаса.
Констебль же напротив молчал. Но было видно, что ему тоже отчасти не по себе.
До неприличия простые люди. Где уж им знать о таких вещах, как контрольный выстрел. В моём городе на них бы пальцами показывали и смеялись бы при этом.
Мы подъехали к дому на южной окраине Далёкой Радости. Здесь проживал некий Тэд Верста, приятель Роджера Ханта. Если кто и мог считаться приятелем Роджера, сказал шериф, так это Тэд Верста, вы же знаете его, Джефф. Знаю, отвечал констебль задумчиво.
Дом снаружи выглядел так себе. Небольшой, густо заросший какой-то травой, ассоциативно похожий на заброшенную советскую дачу. Темное некрашеное дерево. Маленькие темные окна. Крыша, крытая соломой, кое-где светящаяся прорехами. Видать, были у хозяина дела поважнее, нежели забота о собственном доме.
Констебль спешился, широкими, спокойными шагами подошёл по притоптанной в траве дорожке к двери и три раза стукнул в дверь. Никто не отозвался. Хёрст оглянулся на нас, и молча поманил пальцем, дескать, чего сидим, идите сюда.
Тэда мы нашли на заднем дворе. Он сидел на лавке и жевал. Получалось это у него очень даже неплохо. Когда человек вкладывает в дело всю душу, не может получаться плохо. Увидев нас, Тэд сплюнул на землю длинной, мощной струёй и отвернулся.
– Как дела, Тэд, – сказал констебль. Не спросил, а именно сказал. Видно было, что дела Тэда его не очень-то интересуют. Просто надо с чего-то начинать разговор.
Тэд неторопливо встал с лавки, и стало ясно, отчего его прозвали Верстой. Он и в самом деле был чрезвычайно долговяз и худ, одним словом – Верста. И этот самый Верста мельком глянул на меня и направился к дому.
Будто к нему и не обращались.
– Тэд, я к тебе не в гости пришёл. Я веду расследование. Так что будь добр, остановись.
Сказано было негромко, но таким голосом, что Джоанна, поёжившись, искоса глянула на констебля, и тень испуга мелькнула в её глазах, а Тэд Верста остановился и остался так стоять – молча, спиной к нам, уронив голову вперёд.
Так стоял он несколько мгновений, и, наконец, я услышал его хриплый голос:
– Я не убивал.
– Я знаю, – сказал констебль жёстко. – До такого даже ты бы не додумался. – Тэд Верста вздрогнул. – И ты не настолько храбр, чтобы убивать мертвых. – Тэд Верста вздрогнул во второй раз. – Я пришёл спросить, когда ты видел Роджера Ханта в последний раз.
Тэд Верста вздохнул
– Это было в салуне. Не скажу точно… в общем, за день до смерти. Роджер был весёлый в тот вечер. Говорил, что есть дело денежное для нас обоих. Он договорится и всё мне расскажет, – и тут в голосе его вдруг словно прорезалась тяжкая, давняя обида. – А тебе хотелось бы, чтоб это был я, правда?
– Я – королевский констебль, Тэд, – сказал Хёрст печально. – И неважно, чего я хочу. Ну так что?
– И всё. Потом он ушёл. А чуть погодя ушёл я.
– Он один ушёл?
– Один. Кажется.
– Народу много было?
– Нет… к полуночи человек пять всего оставалось.
– Чужие были? – спросил я.
– Кто это? – спросил Тэд Верста у констебля.
– Не тебе задавать вопросы, Тэд, – любезно отозвался констебль.
Тэд Верста некоторое время с мрачным интересом разглядывал меня, а потом таки сказал: