— А у них жены грамотные? — с мягкой ухмылочкой спрашивал Колчин.
— Что поделаешь! — безнадежно повторяла Арина Лукинишна.
Колчин разъяснял:
— Не в этом дело, Арина Лукинишна… Грамота тут ни при чем. Не надо сидеть сложа руки… Надо вам, зажиточным женщинам, так же сплачиваться и помогать своим мужьям выбиваться к государственному делу. А я бы на вашем месте и Марину Филипповну приспособил…
В этот день Арина Лукинишна бегала от Гуковых к Оводовым, оттуда к Неводовым и везде корила баб:
— Сидим, как совы… вот и ездят на нас!.. А принялись бы за дело — не то бы и было.
— Что делать-то, Арина Лукинишна? — спрашивала зобастая и красноносая кума Оводиха.
— К мужикам надо присоглашаться, — отвечала Арина Лукинишна.
Перед приездом Супонина из волости Колчин поглядывал на раскаленное небо и не один раз заговаривал с Ариной Лукинишной про неурожай.
— Беда надвигается, Арина Лукинишна, — говорил Колчин. — Выгорают хлеба… Наказывает господь людей.
— И не иначе, Алексей Васильевич, — вторила Арина Лукинишна. — Нам-то полгоря… старого хлеба много… проживем… Других-то жалко.
Колчин опять шептал:
— А знаете, Арина Лукинишна, за что это? За безбожие!.. За большевиков это…
— Да неуж правда, Алексей Васильевич?
— Поверьте совестя…
Опять бегала Арина Лукинишна по домам и опять таинственно шептала бабам:
— Из-за них, окаянных, не дает господь дождичка… за их безбожие наказывает деревню.
Маринка помогала матери разносить по деревне болтовню о большевистском безбожии.
В этот день с утра забродили было по небу клочки белых облаков. Изредка с тайги налетал на деревню свежий ветерок, поднимал горячую пыль с улицы и соломенную труху на задворках.
Бабы с надеждой смотрели на небо.
Встречаясь около дворов и на речке, судачили:
— Смотри-ка, девонька… тучки пошли… Никак господь дождичка дает…
— Ох, послала бы царица небесная, матушка…
И тут же беспокоились:
— Сено-то не испортило бы.
— От одного не испортится… еще слаще будет…
Смотрели на кур, шатающихся по двору, прислушивались к визгу поросячьему. Знали бабы, как держит себя птица перед дождем и как поросята визжат. Но ни куры, ни поросята не сулили дождя.
Тревога лезла в бабьи головы.
К полудню тучки рассеялись. Солнце по-прежнему палило нещадно. Раскаленная земля обжигала ноги.
Бабы злобно ругались:
— Ни холеры не будет…
— Прогневали господа…
— И все из-за них… из-за проклятых большевиков…
— Знамо, из-за них, безбожников…
Мужики с утра тянулись на телегах и верхами от поскотины в улицу деревни. Ехали с покосов на митинг — хмурые, молчаливые.
Арина Лукинишна Валежникова, хорошо понимавшая советы Колчина, и дочка ее Маринка бегали по богатым домам и уговаривали баб на митинг идти. Забегали и к середнякам.
А в доме Валежникова — за прикрытыми ставнями — шло совещание.
Собравшиеся долго рассматривали мандаты Супонина и долго смеялись.
Филипп Кузьмич допытывался у бывшего старшины, как он попал в доверие к большевикам и как председательское место в волости занял.
С самодовольной ухмылочкой Супонин отшучивался:
— Знамо дело, не нахрапом вошел… Сами назначили…
— Да каким манером-то? — настаивал Филипп Кузьмич. — Расскажи!
— Всего не расскажешь…
— Ну все ж таки?
— Мир не без добрых людей, — говорил Супонин, смеясь и поглаживая бороду. — Батюшка у нас… вот голова!.. Долго мы с ним кумекали… Однако до всего один он доспел… «Ты, говорит, Илья Андреич, должен поссориться со мной… и с мужиками, которые из зажиточных… Срами, говорит, нас на весь урман! А к ним поближе примыкай… За Советскую власть почаще шуми… бедноте помогай… После, говорит, все наверстаешь… и все свое вернешь…»
Он помолчал и все с той же лукавой ухмылочкой закончил:
— Ну… вот и все. Так и делал я. Как по маслу пошло…
— А когда же в ревком-то попал? — спросил Филипп Кузьмич.
— А вот тогда и попал. Председатель-то у нас был временный… из военных большевиков… И пришел ему срок возвращаться в свою часть… А я к тому времени так разогнал себя… ну, прямо хоть сию минуту в партию зачисляй… Даже партизаны некоторые за меня встали… Конечно, были и против которые… Ну, все же назначили. Сколько ни шумели, а назначили меня. После в город съездил… Нашел кого надо из своих… И большевикам докладывал… Все как следует вышло.
Супонин кивнул в сторону приехавшего с ним бородатого гостя:
— Вот и с Николаем Павлычем познакомился… И бумажки какие надо достал…
И заговорил уже серьезно и деловито:
— Так-то, други мои… Теперь я так располагаю: всех ваших надо сразу сменить. Сила теперь у нас в руках…
— Нельзя сразу, Илья Андреевич, — говорил Валежников. — Сам ведь знаешь мужиков… Наши мужики — все равно, что лесина таежная: куда непогодь дует, туда и гнется… А вдруг партизаны все соберутся? Придут да заорут, загалдят… голосом возьмут! На свою сторону могут перетянуть мужиков… Нет, не надо сразу…
Валежникова поддержал Колчин:
— Я сегодня с Филиппом Кузьмичом. Если даже не все партизаны приедут… все равно не следует раньше времени шум поднимать. Зачем нам сейчас брать власть в свои руки? Сейчас надо только прощупать настроение мужиков… узнать, на чьей стороне сила.
— Про силу теперь мы и так знаем… — заговорил было Супонин.
Но его перебил все время молчавший бородатый человек в военной форме:
— Не скажите, Илья Андреич… Авторитет партизан в урмане еще велик. Об этом у нас в городе имеется точная информация.
— Как же быть? — спросил Супонин, сбавляя тон.
Колчин неопределенно ответил:
— Надо присмотреться…
Замолчали.
Валежников сходил на улицу. Посмотрел вдоль деревни.
Вернувшись в горницу, сообщил:
— У мельницы народу много… а в деревне пусто. Никто больше не подъезжает.
— Что же делать-то станем? — опять обратился к мужикам Супонин.
— Станем Павлушку Ширяева сменять, — ответил Валежников и, обращаясь к бородачу, пояснил: — Этот из всех партизан — варнак!.. И семейство их варначье… Особливо старушонка их вредная — все баб мутит…
— Одного его сменим? — спросил Супонин.
Колчин вместо Валежникова решительно ответил:
— Одного.
Супонин взглянул на приехавшего с ним бородача:
— А куда же денем Николая Павлыча?
— В писаря возьмем, — так же решительно ответил Колчин.
— Меня выдвигайте в секретари, а Николая Павлыча возьмем в делопроизводители.
— Вы как, Николай Павлыч, — спросил Супонин бородача, — согласны?
Бородач коротко буркнул:
— Согласен.
Колчин поднялся.
— Ну-с, господа, я должен пойти в ревком. На митинг я должен явиться вместе со своим непосредственным начальством.
Все засмеялись.
— Конечно…
— Идите уж…
Глава 8
Вокруг мельницы-ветрянки собралось около полсотни мужиков и стариков да с десяток баб с малыми ребятами. Богатеи и зажиточные — все были в сборе. Между ними ходили Гуков, Клешнин, Максунов, Оводов, Ермилов, Гусев. Бабы были тоже из богатых домов.
Небольшая группа партизан держалась отдельно. Среди них были Андрейка Рябцов, Никишка Солонец, Афоня Пупков и Сеня Семиколенный.
Совсем в стороне от народа стояли бабка Настасья, Маланья, Параська и Секлеша Пулкова.
Старик Гуков переходил от одной кучки мужиков к другой и, косясь в сторону партизан, тихо ронял слова:
— Смотрите, братаны… поддерживайте волостную власть. Поддерживайте, мужики, Илью Андреича!
Ему так же тихо отвечали:
— Не сомневайся!
Вскоре подошли из ревкома Панфил, Маркел, Павлушка и Колчин.
За ними шли поляной к мельнице Супонин, Валежников и бородатый человек в военной форме.
Здороваясь с мужиками, гости поднялись прямо на крыльцо мельницы. За ними туда же вошел Панфил.
Мужики и бабы быстро сгрудились к ступенькам.
Стоя на тесном крылечке, Супонин отмахивался от Панфиловой дымящей трубки и нарочно громко и шутливо говорил:
— Чтоб тебя якорило, Панфил Герасимыч… зачадил… не продохнешь…
В толпе засмеялись.
А Панфил покосился на Супонина, вынул изо рта трубку и спросил, обращаясь к собравшимся:
— Как, товарищи, начнем?
— Волк тебе товарищ! — крикнул кто-то из толпы. На крикуна зацыкали:
— Перестань!
— Кто это ругается? Неладно…
— Начинай, Панфил!
Посеревший сразу Панфил затянулся из трубки, пыхнул синеватым дымком и сказал:
— Объявляю митинг открытым. Намечайте председателя.
— Илью Андреича! — закричали из толпы. — Супонина! Илью Андреича!
Жидкие голоса партизан выкрикивали своего кандидата:
— Комарова Панфила! Комарова!
Но их дружно заглушали:
— Супонина! Супонина-а!
Панфил взмахнул трубкой, крикнул в толпу:
— Проголосуем, товарищи!.. Кто за Супонина?
Богачи и толпившиеся вокруг них мужики дружно подняли руки.
— Опускайте, — сказал Панфил. — Теперь пусть поднимут руки те, которые за меня…
Подняли руки только шесть партизан, еще два мужика из толпы и Колчин.
Панфил растерянно смотрел на толпу, не веря своим глазам.
Бабка Настасья, по-прежнему стоявшая в стороне с Маланьей, Параськой и Секлешей, толкнула локтем своих соседок и тихо сказала:
— Ну, девоньки… помогать надо…
Они вчетвером взмахнули вверх руки.
Ошеломленный Панфил взглянул на них и потупился:
— Мало… Ну ладно… Теперь намечайте секретаря.
— Колчина! — закричали в толпе. — Колчина!
— Ширяева! — надрываясь, закричали партизаны.
И опять тем же количеством голосов избрали секретарем Колчина.
Панфил затянулся из трубки, сплюнул себе под ноги и, отходя к уголку крылечка, бросил Супонину:
— Валяй, Илья Андреич, ваша взяла…
Выдвигаясь вперед и опираясь руками о перекладину, Супонин сказал громко и с ухмылочкой:
— Что поделаешь, Панфил Герасимыч, меня выбрали, а не тебя! Ну, да ничего… Постараемся и мы.