предписание не выполнено, отзыв лицензии и привет бабушке. Если бы ты знал, как меня все это достало! И все из-за старикашки этого проклятого.
На банкира было тяжко смотреть. Сильный, всегда уверенный в себе человек показывал свою слабость. Вынужденно показывал. Слабость обезоруживала. Слабостью можно добиться много. Но у сильных людей этот аргумент последний. И используют они его нечасто. Монолог звучал вполне искренне. Андрей говорил медленно, запинаясь, с большими паузами между словами. Если только… Если только не разводка все-таки. Чтобы сделать окончательные выводы, требовалась небольшая провокация. Стыдно бить обнаженного человека под дых. Алик даже на секунду засомневался. А потом, решившись все же, хладнокровно и как можно более издевательски произнес:
– Ошибаешься ты, Андрюша, не из-за старикана твои проблемы.
– А из-за чего же?
– Да из-за жадности твоей. Жлобизма врожденного. Жаба тебя задушила старичку отстегивать по чуть-чуть на молочишко. Дергаться ты стал, в Москву сбежать захотел, чтобы копеечку не платить. Вот и получай по полной программе.
Банкир резко встал и сжал кулаки.
«Точно сейчас в морду даст», – подумал Алик.
Не дал, медленно опустился обратно. Покраснел только сильно.
– А ты знаешь, что такое всем давать? Ты знаешь, сколько их? Ты во сколько на работу приходишь обычно?
– В десять, пол-одиннадцатого.
– А я в полвосьмого. А уходишь когда?
– В шесть, семь, восемь иногда.
– А я раньше десяти не освобождаюсь. И так каждый день, даже в субботу до пяти работаю. В отпуске не был три года. Дети уже забыли, как я выгляжу. Язва у меня и давление, а мне тридцать шесть всего. Ты вот на дядю работаешь и не рискуешь ничем. Бюджеты вы с дядей пилите государственные. Весело вам и ненапряжно. Знаю, знаю, сам таким был, обналом баловался и так далее. А я пашу как лошадь. И главное, ничего плохого, кроме хорошего, не делаю. Людям кредиты даю, внутренний спрос поднимаю. Банк вот федеральный за три года сделал, четыреста отделений по всей стране, три тысячи рабочих мест создал… За что мне им отстегивать? А они ходят. От мелкого суки-пожарника до большезвездного, блядь, генерала. Все ходят. Дай, говорят, а то дышать не дадим. Кислород перекроем. И ладно бы деньги, деньги я им еще, может, и дал бы. Но я им себя отдаю по кусочкам. Свой труд, свои нервы, свою кровь по капелькам. Этому десять капель, а этому двадцать, а этот крутой, ему целую рюмку нацедить положено. А их сотни, тысячи. И получается, что мои дети меня не видят, чтобы эти гады со своими отпрысками пузо на теплых морях жарили? А вот хрен им в грызло! Не дам ничего… Да что я тебе говорю! Не поймешь ты. Я бы и сам лет пять назад ничего не понял.
Андрей встал, бросил на стол деньги и пошел к выходу.
«А вот сейчас верю, – подумал Алик, – если сейчас не поверить, совсем тварью надо быть. А я не совсем, хотя и близко. Если он играет, то я не знаю… Или я дебил, или он гений. А мы скорее всего с ним и не тот, и не другой. Просто повезло нам родиться в этой богом благословенной или проклятой, неизвестно это никому, стране. С ее великими пространствами, великим русским языком и великой литературой. И впитали мы это в себя. И живем, хаем все вокруг, но и гордимся втайне. А не догадываемся, дураки, что великими бывают только трагедии. И хреново здесь все закончится и заканчивалось всегда. Поэтому и великое здесь все такое.
Ему захотелось догнать банкира, обнять его, сказать: «Да ладно, не ссы, Андрюха. Я с тобой. Я такой же, как и ты. Я все понимаю. Мы с тобой одной крови. Ты и я. И не дадим мы им ничего. Просто своруем у них немного, а лучше и много денег. А потом не пропьем их, не вбухаем в уродливые казематы на Рублевке, не отгоним в тихую Швейцарию, а завертим здесь такие дела, такой бизнес, что у Билла Гейтса слюнки потекут от зависти. И вышвырнем всяких тварей из нашей великой страны или работать их заставим на худой конец. Потому что мы – умные, хваткие, полные сил мужики, а они – дуболомы конченые. И поставят нам благодарные потомки красивые памятники из белого мрамора, на красивых площадях красивых городов, которые мы, ты слышишь, Андрюха, мы с тобой, построим…»
Алик ошеломленно затряс головой. Эка куда его занесло… Совсем мягкий стал, поплыл, как наивный юноша чукотский. Херня такая в голову полезла! Верить банкиру, скорее всего, можно. Похоже, правда не разводит. А вот благородные порывы давить надо в зародыше ввиду полной их неадекватности окружающей действительности. Да и подстраховаться не мешало бы на случай, если все же разводка. И дивиденды попытаться выжать из сложившейся ситуации.
Он нагнал банкира на выходе из кафешки. Взял его за руку, похлопал по плечу. В меру, но не чересчур, проникновенно сказал:
– Не обижайся, Андрей, не хотел тебя обидеть. Извини, если что не так. Верю я тебе. Давай обсудим ситуацию спокойно, как взрослые люди, без эмоций. Чтобы два таких умных парня не придумали, как задницы свои прикрыть, да быть такого не может! Пойдем, договорить надо.
Банкир замер на несколько секунд, потом энергично сжал протянутую руку, и они вдвоем, так и не разжав сцепленных рук, вернулись за свой столик. Официант принес еще кофе. Посидели, отдышались, успокоились. Алик ласково посмотрел на Андрея, иронично, с небольшой подковыркой сказал:
– Лирическо-патриотическую часть дискуссии на этом предлагаю считать законченной. Переходим к водно-гигиеническим процедурам. Как жопу прикрывать будем? Ваши предложения, коллега.
– Не знаю. Хочешь, полетели со мной в Магадан. Сам поговоришь со стариканом ублюдочным. Поймешь, что не вру.
– Браво, Андрей, бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Нет, за приглашение в Магадан спасибо, конечно. Но как-нибудь в другой раз. Успею еще в Магадан. Я ему про бумаги толкую, риски снимающие. А он мне беседу со старым дебилом предлагает. Красавец!
– Какие бумаги? Договорились вроде бы обо всем. Договор между нашими офшорами будет о перечислении денег под удобным вам соусом и поручительство нашего банка по этому договору. Поручительство потом порвем, когда все закончится. Какие бумаги-то еще?
– Это, Андрюш, канало, когда мы деньги частями перечисляли. Была надежда, что за несколько миллионов мараться вы не будете. А сейчас этих миллионов восемьдесят сразу. И не надо на меня так смотреть. Это не я сейчас с тобой разговариваю. Это люди, на которых я работаю, с тобой беседуют моими устами. Вот приду я к ним, скажу: «Траншами не получается, сразу все платить надо». И даже бумажки, почему так, показать не смогу. Хотелки это ЦБ, скажу. Историю твою слезливую поведаю про старикана противного. И предположим, они даже поверят. Не подумают, что мы с тобой на пару кинуть их хотим. Предположим. Я скажу им, что за Андрюшу – честного парня, ручаюсь как за себя. И опять они поверят. Но они же мне скажут, ты зачем честного парня в искушение вводишь? А потом, Андрюша же там не один, у него партнеры есть. Ты их знаешь? Нет. Вот видишь. Иди, скажут, Алик, и прочитай молитву «Отче Наш» раз пятьсот. Потому что слова там есть замечательные: «…И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого…» А ты, Алик, получается, и есть тот лукавый, который в искушение порядочных людей вводит. Поэтому молись, сука, скажут. А дальше…
– Хорошо, хорошо, не надо дальше. Понял я все. Что ты предлагаешь конкретно?
– Договор обратного выкупа акций, где ты обязуешься в течение года выкупить акции у нас по цене на двадцать процентов больше, чем продал. Подпишешь? Порвем его после сделки, безусловно. У себя хранить буду. Никому не отдам.
– Кто, я?
– Да, ты, ты – Андрей Маратович Куличик, собственной персоной.
Банкир задумался. Бумажка, которую предлагал подписать Алик, вовлекала в процесс лично его. Переводила, если что, возможные разборки из области спора хозяйствующих субъектов в сферу уголовного права.
– А этот договор будет для твоего дяди хитрожопого аргументом?
– Думаю, будет.
– Не хочется, конечно, но подпишу, что делать, если вы там все такие непростые ребята.
– И у нотариуса договор заверишь?
– А вот это уволь, – энергично замотал головой Андрей, – ни за что на свете. Ты меня совсем за дурака считаешь? Чтобы я сам себе срок подписал и у нотариуса копию оставил. Никогда. И потом, ты там у себя в конторе тоже не все решаешь. А ну как босса твоего жаба душить начнет? Впендюрит он мне тогда акции обратно. Двадцать процентов заработает. Поди фигово. Договор подпишу, а у нотариуса заверять не буду. Хочешь, от руки весь договор напишу. Хочешь, при свидетелях. А нотариус – нет.
– Андрюш, так ведь и так подпишешь. Все то же самое будет. Все твои риски при тебе, с нотариусом или без. Где логика?
– Так еще доказать надо. Судиться долго и муторно. Зачем вам это нужно? А с нотариусом – в одно касание. Раз и квас…
– Ладно, убедил. Обойдемся без нотариуса.
– Так чего, договорились? – облегченно выдохнул банкир.
– Почти.
Алик закурил сигарету. То, что он собирался сделать, выглядело некрасиво. Мерзко, если честно, выглядело, не по-божески. Но если ты играешь в такие игры, если не работаешь токарем на заводе, не хиппуешь с травкой на Гоа, не проводишь жизнь в молитве и труде, как монах, то будь готов. Иначе… Не стоит даже соваться в этот жестокий спорт под названием «невольная борьба за бабки». Съедят тебя там тогда, пережуют и выплюнут косточки белые на землю русскую.
Банкир начал проявлять нетерпение. Алик качал его в разные стороны. Качал по науке, по неписаным правилам борцов за денежные знаки. Банкир был сегодня в партере. Ситуация так сложилась. И он бы Алика качал, если был бы на его месте. Стыдно стало Алику. Сильно стыдно. А все равно качал. Ничего не поделаешь, правила такие…
– Какого черта, почему почти, что тебя опять не устраивает?
– Все устраивает, вот только цена…
– Что цена?
– Цена изменилась, было шесть процентов, а станет девять.
– Да ты чего, совсем охренел, договаривались же на шесть!