«Что это было? – думал Алик, в шоке похрустывая пальцами. – Ведь почти наладилось уже. День, два и перечислил бы банкир деньги. И из-за какой-то фразы дурацкой все прахом пошло? Из-за глупости, в сущности, случайной. Почему? Зачем? Что я тебе сделал, Господи?»
Он вставал, ходил по темной, с потушенным светом комнате, прислонялся ладонями и лбом к холодным шершавым стенам, бормотал без перерыва:
– Что это было, что, что, что?
И вдруг понял. Догадка простая и ослепительная, как апокалипсис, осветила тьму. Догадка учила смирению и стреноживала непомерную его гордыню. Рок. Судьба. Вот что это было. От судьбы не уйдешь и от рока не спрячешься в Лондоне. Можно какие угодно схемы строить. Можно быть самым хитромудрым парнем во Вселенной. Догонит рок, настигнет судьба, растопчет, в пыль сотрет мелкую и дальше покатится. И бесполезно спрашивать, за что и почему. За что дети гибнут? Почему самолеты падают? За что одним все? Почему другим ничего? Вечные вопросы и бессмысленные самые из вечных. За то. Потому.
Он снова садился за стол, потом опять вставал, курил пятую сигарету подряд, вяло пытался анализировать произошедшее. Не очень получалось. Мысли сбивались, соскальзывали в испуганное заклинание.
– Что теперь будет? Будет-то что?
Но и страх вялым был, ненастоящим, ритуальным вроде как. Вата внутри, легкость горькая и отупение. Естественное постшоковое состояние для человека. Длится, как правило, до трех суток. И длилось бы, если бы через час в кабинет не пожаловала делегация. Лучшие люди местного Голливуда зашли к нему в гости. Михай, конечно, возглавлял колонну. За ним шел юрист, Валерка-безопасник и, как обычно, ароматно пахнущий, усатый полковник МВД. В роли приглашенной звезды, так сказать. Массовка состояла из пяти охранников.
«Сейчас будет вынос тела», – догадался Алик.
Ему стало все равно. До фонаря, до лампочки, до звезды самой дальней. Сколько раз он представлял эту картину в самых страшных видениях, а сейчас, когда наяву сбывалось, не чувствовал ничего. Опустошенность полная и спокойствие.
«В страхе человека может держать только будущее, – подумал он философски. – Настоящее, каким бы ужасным ни было, не пугает. Хочешь успокоить человека, поставь его перед фактом. А если возбудить нужно, неопределенность дай».
Многочисленной делегации было не до философских размышлений. Ситуация все же щекотливая. Еще вчера бухали они с ним, клялись в вечной дружбе, козни совместные строили, бабки пилили, наконец, а сегодня… Первым, как самый бесхитростный, отличающийся придурковатой солдатской прямотой, начал Валерка-безопасник. Хотя не такой уж он и придурок был. Воровал нехило на всяких околобезопасных делишках, но воровал элегантно, с печатью верноподданнического идиотизма на лице. Мол, если и украл чего, то не корысти ради, а исключительно по дурости, присущей всем силовикам от природы.
– Мы к вам по грустному поводу, Алексей Алексеевич, – сказал Валерка, горестно вздохнув.
– А чего, помер кто? – решив оторваться напоследок, спросил Алик.
– Нет, но…
– Да какие «но», слава богу, живы все. Радоваться надо, а ты по-грустному…
– Ты, Алик, ваньку-то не валяй, – веско выступил полковник. – Радоваться нечему. Уволен ты с сегодняшнего дня. Сдавай все – и на выход.
– Чего все? Чего сдавать, я не понял? Кровь, мочу, кал? Кал я завсегда готов. Знаете, сколько кала у меня накопилось за годы работы в этом славном заведении? Ведра несите. Ща сдам.
– Вот и Леонид Михайлович сказал, что ты говнистый парень. Поэтому и поприсутствовать просил. А я не верил еще. Прав он, как всегда, оказался.
– Кто говнистый? Я говнистый?! Да, я говнистый. А знаете почему? Исключительно от ответственного отношения к работе. Захватила меня работа полностью. Вот с чем работал, тем и наполнен до краев. Несли бы мы людям амброзию, например, я бы вам сейчас пять ведер амброзии сдал. А так, извините, что есть.
После таких слов усы у полковника затопорщились, как у пойманного кота. Он дернулся резко, но был остановлен женственной ручкой Михая.
– Алик, дорогой, давай поговорим серьезно, как взрослые люди, – примирительно промурлыкал он.
– Давай, – согласился Алик и, косясь на полковника, опасливо подумал: «Осторожнее надо быть, за мной мир мой, Аечка, а полковник этот, по всему видать, страшный человек».
– Понимаешь, – задушевно продолжил Михай. – В жизни все бывает. Так сложилась ситуация, что Леонид Михайлович на данном этапе счел нецелесообразным продолжение совместной работы с тобой. И он имеет на это право, согласись. Как руководитель нашей организации, как хозяин…
– Хозяин нашей организации кипрский офшор Sweet Sheet International и лично его директор господин Какос Попандупуло. Вот пусть мне он лично об этом и скажет.
– Ну, Алик, мы же договорились серьезно.
– Вот и давай серьезно. А то, ситуация, жизнь, на данном этапе… Я пять лет на нашего шефа уважаемого пахал и на хер был послан без объяснения причин. Давай, хоть ты мне объясни.– Ты же сам все знаешь. Деньги от банкира не пришли. Нервничает он.
– А пусть меньше нервничает. Сегодня пришли полтора миллиона. А завтра все остальное ждали. Он говорил с банкиром и испортил все. Сам испортил. Потому что нервничает, видите ли. Я-то тут при чем?
Михай испуганно посмотрел по сторонам, наклонился к уху Алика и зашептал жарко, так что в ухе щекотно стало.
– Он решил, что в сговоре вы. Что ты специально подговорил звонить банкира, когда в кабинете у него был. Чтобы из себя его вывести и деньги под этим соусом не платить. Псих он полный. Совсем из ума выжил. Я его умолял, ничего слушать не хочет. Одно удалось, заявление об уходе у меня пока будет. Поезжай к банкиру, уговори его заплатить до Нового года, а потом в отпуск поезжай. Я тебе гарантирую, после каникул уломаю я его. Вернешься, заявление порвем, все по-прежнему будет.
То ли от щекотного шепота Михая, то ли от стрессовой ситуации, но заржал Алик во всю мощь натренированного в караоке голоса. Не засмеялся, а заржал именно.
«Земля выжженная, – подумал. – Какой на хрен ЛМ приличный человек? Орех грецкий, сгнивший, трухлявый внутри. Это же надо такое придумать. И ведь верит. Искренне верит. Нормально это все в его системе координат. А с Михаем это они ловко придумали. Вышвырнуть меня, как гондон штопаный, но щелочку оставить. Надежду неубиенную. Чтобы и на хер посланный, вертелся, как уж на сковородке. К банкиру бегал, унижался, если ошиблись они насчет сговора. Ловко. Шахматисты чертовы. Комбинаторы. Бежать, бежать отсюда немедленно, а то еще немного, и сам таким стану. А они пускай разбираются с банкиром. Понтами с ним меряются. Да пусть хоть загрызут друг друга. Не жалко мне их. Мне себя жалко. И ведь загрызут, точно загрызут. Понты дороже денег. Правда, и меня могут пришибить попутно… Ладно, потом разберусь. Не их я поля ягода. Я с ними вообще на одном поле… Не хочу. И банкир, кстати, такой же. Мог и пургу гнать о перечислении денег в скором. Вот и пускай танцуют они с ним танцы свои грязные. А я нет. Я сдохну лучше. Все как-то правильнее будет».
Он смеялся, как укуренный в хлам подросток. До слюней свисающих. До икоты истерической. Члены делегации с ужасом смотрели на него, а на Михая с интересом. Что же такое он ему сказал?
– Извините, – размазывая слюни, сквозь икоту простонал Алик. – Это у меня нервное. Сейчас пройдет, не обращайте внимания.
– Алексей Алексеевич, – нарочито официально перешел на «вы» Михай. – Надеюсь после сообщенной мной, секретной, извините коллеги, – он сделал легкий полупоклон в сторону остальных членов делегации, – секретной, я еще раз повторяю, информации, вы поняли, что Леонид Михайлович принял единственно верное решение. Вы поняли?
– Я понял, понял, – с трудом подавляя приступы смеха, ответил Алик.
– А если поняли, давайте расстанемся цивилизованно и быстро.
– Давайте, – всхлипнул Алик.
Подошел юрист, виновато потупил глаза и протянул листок с напечатанным текстом.
– Простите, – сказал, – но это моя работа. Подпишите, пожалуйста.
Алик представил его в роли эсэсовца, расстреливающего пленных в концлагере. Хорошо он смотрелся в этой роли. Только немного великоватая фуражка смешно висела на оттопыренных ушах. Алик снова засмеялся и подписал бумажку.
– И число не забудьте поставить.
Он поставил число. Юрист выхватил у него листок и, победно потрясая им над головой, передал заявление об уходе Михаю. Дальше интересного было мало. Алик передавал папки с документами юристу, тот по описи принимал их. За документы и компьютер он не волновался. Кабинет был тщательно зачищен при первых признаках грядущих неприятностей. Да и не имел он обыкновения чернуху в офисе держать. Наконец дело дошло до сборов коробки с личными вещами. Уже заканчивая набивать коробку, он увидел шевеление в рядах делегации. Михай, юрист и полковник сбились в тесную кучку, о чем-то подозрительно шептались. Через минуту от кучки отделился полковник и, подойдя к нему, строго спросил:
– А документы по банку где?
– Так я отдал все юристу.
– Я имею в виду понятийные документы.
– Дома у меня, я не сумасшедший такие бумаги в офисе хранить.
– Молодец, настоящий Штирлиц. Сейчас прокатимся к тебе домой. Отдашь соглашения и свободен.
Сначала Алик подумал о жене, которую месяц уже почти не видел. Как он объяснит ей свое появление в сопровождении усатого полковника? Как в глаза ей посмотрит? Да и не откроет она ему, и права будет. Нереально, совсем нереально. И только потом, после осознания ужаса семейных разборок, до него доперло главное: соглашение об обратном выкупе акций банка и личное поручительство банкира – единственное, что отделяет его если не от могилы, то от тюрьмы точно. Пока бумаги у него, все его любят. Ну, не любят, так уважают хотя бы. Банкир боится, что отдаст он бумаги шефу, а шеф ссыт, что бумаги банкиру достанутся. Тогда вообще никаких аргументов у ЛМ не будет в споре лихо хозяйствующих субъектов. И прощай 80 миллионов. А отдаст он бумаги – сразу станет никому не интересен. Разве что в роли козла отпущения. Поссорил двух уважаемых людей. Стравил их, войну начал. Да еще нажиться хотел неслабо. Уважаемые люди ведь у нас непогрешимые. Сама святость. Их только такие упыри, как Алик, спровоцировать могут на неблаговидные поступки. В тюрьму негодяя, в Колымский край, на рудники урановые!