– Ну как хочешь, колхоз – дело добровольное, – вроде бы согласился он с банкиром и тут же пригрозил: – К Петьке пойду в Уренгойхэппибанк, у него такое же говно с капиталом. Давно жаловался.
– А впрочем… – как бы не слыша Алика, продолжил банкир, – можно и попробовать, за деньги отчего же не сделать? Вы же нам заплатите за услугу процентов несколько. Да?
Алик молчал.
– Да? – с нажимом повторил Андрей. – Да?
Молчание Алика становилось неприличным.
– Нет, – коротко сказал Алик и улыбнулся. – Ну ты же серьезный, Андрей, человек, в костюме вон дорогом ходишь, денег у тебя много. Какая, к черту, услуга, это мы вам услугу делаем, деньги обеляем, капитал наращиваем. И за услугу эту – вы нам заплатите.
– Ага, а вы как будто деньги бюджетные не пилите? Два с половиной миллиарда! В попе не слипнется?
Андрей поплыл. Куда-то делся лощеный уважаемый банкир, и наружу вылез нервный, на измене, меняла, который еще не так давно таскал клетчатые челночные баулы с наличностью от кукольных вьетнамцев к брутальным рыночным азерботам.
– Но-но, – строго сказал Алик. – Ты это… терминами не бросайся, разрешение на вхождение в капитал вашего банка подпишет лично товарищ министр с целью дальнейшего углубления, расширения и кредитования вашим банком, супер-пупер охренеть какой модернизационной отрасли народного хозяйства. А в попе у нас не слипнется, потому что жопа у нас в соответствии с последними постановлениями партии и правительства и не жопа вовсе, а свет в конце тоннеля. Это, конечно, если изнутри смотреть. А мы и смотрим, Андрюша, изнутри. Потому что…
– Заканчивай мораль читать, сам все знаю. Короче, сколько?
Банкир юмора не оценил. Предстояла ожесточенная торговля. Алик вздохнул и закинул пробный шар.
– В Америке за легализацию двадцать процентов берут…
– Ага, и двадцать лет дают. Обалдел? Мы что, в Америке? Где ты тут Америку увидал?.. Три процента.
– Согласен, – обаятельно улыбнулся Алик, сделал паузу и, увидев радость на лице контрагента, издевательски добавил: – Пятнадцать.
– Четыре, – уперся рогом банкир.
– Двенадцать, – проявил дружелюбие Алик.
– Пять. Учти, это максимум, – сделал шаг навстречу Андрей.
– Учел. Восемь, – бросился ему в объятия Алик.
– Пять с половиной, и договорились, – вяло уклонился от объятий банкир.
– Семь с половиной и отгон в офшор по себестоимости, – как пылкий любовник, надавил Алик.
– Шесть, и отгоню все в феврале.
Банкир почти сдался. В воздухе запахло консенсусом и любовью.
– Все то же самое, но в декабре. На подарки заинтересованным лицам. Сам понимаешь, Новый год скоро и все такое…
– И договорились?
– И договорились.
– По рукам?
– По ним, по лапам нашим загребущим.
– Ну, Алик, ты и жук. Чтобы так меня развести… да так талантливо.
– Тебе, Андрюша, только милостыню просить осталось. Попробуй, у тебя получится. Обул меня, как сироту казанскую. На четыре процента обул. Сам знаешь, что такая услуга десять стоит. Ладно, чего уж там о грустном, скажи своим, чтобы документы готовили. Через три дня юристов пришлю смотреть.
– Скажу обязательно, а кто кого обул, время покажет. Может, выпьем на дорожку за достигнутые договоренности?
– С удовольствием, но не могу, на службе я, при исполнении.
– И чего же ты исполняешь?
– Джигу, Андрюша, великую рыночную джигу.Алик вел взятый на время в офисе «Мерседес» по улицам столицы, и ему казалось, что он король этого города.
«Да-а-а, мастерство-то не пропьешь, рановато еще на помойку, повоюем еще, всех сделаем, – думал он с довольным видом. – Варит еще котелок, да еще как варит! Такой навар ожидается – пальчики оближешь. Это же надо, получается увести два с половиной миллиарда бюджетных денег на офшорные счета стоит – внимание, барабанная дробь – плюс шесть процентов! Не минус, прошу заметить, а плюс. Да еще как увести! Вчистую, через взнос в капитал крупного банка. И соус какой замечательный: кредитование инновационной отрасли экономики. Подпишут чиновники разрешение, никуда не денутся, еще и счастливы будут, что деньги бюджетные так грамотно распихали под конец года. Круто! Гениально! Волшебно!»
Он буквально наслаждался такими моментами. Вот именно такими – когда деньги возникали буквально из ничего. Из одного только его умственного усилия. Из его фантазий, наглости расчета и еще чего-то такого, названия чему не подобрать. В такие моменты он ощущал себя творцом. Иногда вечерами, потягивая стаканчик «Macallan» и вспоминая эти чудесные мгновения, Алик приходил к выводу, что, возможно, и вся наша вселенная возникла похожим образом. Из фантазии, наглости и умственного усилия, какого-то лихого, похожего на него пацана. Big Bang Business – называл про себя такие сделки Алик. И если есть на свете счастье, то в такие моменты он был счастлив. За фазой острого эстетического удовольствия обычно приходила чуть менее, но все же приятная фаза подсчета материальной выгоды.
«Значит, так, – думал он, – на рынке смыть более-менее чисто бюджетные бабки стоит процентов пятнадцать. И вот именно более-менее… Здесь же чистота полнейшая, кристальная, можно сказать, чистота, могут и двадцать запросить, и двадцать пять. Но я же не сволочь, у меня же есть совесть, по крайней мере в современном корпоративном понимании этого слова. Я же честный московский фраер, а не какой-нибудь гопстопер из села Кукуева. Поэтому скажу шефу, что банк берет с нас десять. Шеф будет счастлив, еще, глядишь, и премию мне выпишет на радостях, тысяч сорок рублей… Ну да бог с ним. Он будет счастлив по-своему, а я по-своему, а чиновники по-своему. Все, короче, будут счастливы. Все будут веселиться, хлопать в ладоши, скакать зайчиками и покупать женам и любовницам бриллианты от Тиффани на Новый год. А жены и любовницы вообще будут писать кипятком и ласкать примутся своих мужиков с утроенной энергией. И мужики, глядишь, подобреют от их усилий, и мягче станут, и спокойнее, и мир, возможно, улучшится, и у кого-то наверняка родятся детки. А все потому что я, Алик Наихитрейший, добыл им это трудное счастье и не пожадничал, и поделился, и откатил кому сколько полагается. О себе, однако, забывать тоже не стоит. Итак, десять процентов, которые я скажу шефу, плюс шесть процентов, которые платит банк, итого шестнадцать процентов мне. С Андрюшей договорюсь без проблем, ему по фигу, куда платить. Да и договариваться не надо: просто дам ему два адреса для платежей, столько туда, а шестнадцать процентов сюда. И знать никто ничего не будет. И главное, и не захотят знать, потому что многие знания – многие печали. И от печалей же тяга к знаниям и происходит. А вокруг все будут счастливы и довольны. Кстати, а сколько это, шестнадцать процентов от двух с половиной миллиардов? Это будет… это будет… это же будет… Четыреста миллионов рублей! Около тринадцати миллионов долларов! Ни хрена себе поработал!.. С учетом того, что есть сейчас, получается выше Планки… и намного выше… Все, к черту, проворачиваю эту махинацию и ухожу на покой, в пампасы, на острова, встречать восходы, провожать закаты, душу чистить да деток воспитывать. Книжку, может, напишу, ну не напишу, так прочту хотя бы (не читал уже лет десять). Мир посмотрю, воздухом чистым подышу. Много ли мне надо? Хороший дом (на Багамах, семь спален, бассейн, кинозал, вид на океан, прислуга из местных, участок в полгектара, до Штатов недалеко, гольф-поле за забором). Хорошая семья (трое детей есть, еще двоих можно родить, жена любимая, родная, все еще красивая, пара любовниц-мулаток не старше двадцати трех и еще одна полька под тридцать, но горячая, как исландский вулкан, чтобы не обижать европейцев) – это все, что нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость».Алик ехал по московским улицам. И казалась ему, что весь мир стал нежно-розовым, как багамские закаты. А может быть, просто какой-то добрый друг незаметно поменял стекла в машине и он смотрит на серую ноябрьскую Москву сквозь розовую тонировку. Не хотелось ему сейчас в этом разбираться. Жизнь была прекрасна, а будущее кокосово-воздушным, как ветерок с океана на островах. От полноты ощущений и близости такой еще недавно далекой мечты Алик запел любимую песню «ДДТ».
«Это все, что останется после меня,
Эээтооо всееее, что возьму я с сссоообой…
Это все…»
Вдруг его лицо помрачнело.
«Нет, не все, – подумал он. – А вдруг Андрей кинет, вот возьмет бабки в капитал, а на офшор не отгонит. Тогда не на острова, тогда на Северный полюс бежать надо будет. И то не поможет. Разыщут. Да нет, зачем ему это нужно? – возразил он сам себе. – А репутация, а солидный бизнес, из-за каких-то двух с половиной миллиардов? Ни хрена себе каких-то! Да в этом славном городе сама мать Тереза за сумму на порядок меньшую зароет свою репутацию на ближайшей помойке. Да и репутация не пострадает, говорил я с ним один на один, доля в капитале в управлении у него навечно, скажет всем, что так и было задумано, а мне потом бегать всю жизнь. Не best. Нет, конечно, можно дробить суммы, брать расписки, заставлять клясться на коровьих черепах, только поможет все это мало. Хотя, с другой стороны, Париж стоит мессы, игра свечей, а Багамы – риска. Да и Андрюша вроде жулик правильный, с понятиями. Столько лет друг друга знаем, не один миллион вместе заработали. Ладно, на такие шансы надо играть, придумаю что-нибудь потом», – успокоился он.
Все было вроде по-прежнему, но город за окнами автомобиля вдруг перестал быть розовым. Серым и грязным вновь стал город, а потом и вовсе стал темнеть и темнеть, пока не исчез окончательно. В темноте послышались сначала неразличимые, а потом все более отчетливые голоса, похожие на те, что он слышал утром. Неожиданно посреди темноты появилась крохотная световая точка. Она резко стала расширяться. Свет заполнил все вокруг. И Алик увидел…
…Самолет, точнее салон бизнес-класса. Двигатели ревели, машина готовилась к взлету. Прямо перед ним в огромном кожаном кресле сидел человек лет сорока пяти. Человек был одет в темно-синий, явно не дешевый костюм. В ногах у него стоял портфель из крокодильей кожи. Человек молчал, потел и периодически откашливался. Было видно, что ему очень страшно. Он смотрел прямо сквозь Алика и молился.