— Двое сотрудников погибли при проведении оперативных мероприятий. Но вот засветили мы многих, теперь надо подтягивать из резерва кого-то. И вот еще что, аналитики указывают на недостаточную подготовку оперативного состава.
— А что конкретно им не нравится?
— Стреляют плохо, на операциях ходят строем, действуют стандартно.
— Предложения есть или только критика?
— Переучивать надо, Виктор Михайлович, только времени нет. У меня Симоненко предлагает курсы для действующих сотрудников вести без отрыва от службы. Говорит, есть в штате специалист по шоковому обучению, шаблоны ломает как спички.
— Не у тебя Симоненко, а у нас. Если бы я его не уговорил твоим замом остаться, Семен Федорович бы уже помидоры окучивал и щук ловил. Поработали нормально, предлагаю всех сотрудников, непосредственно участвовавших в операции, поощрить. Представить к очередным воинским званиям, у кого жилищные проблемы, помочь с квартирами. Но негромко, без официальных награждений, рукопожатий. Не будем привлекать внимание. Считай, Емонохов, что получил моё прямое указание. Вот прямо сегодня и займись. Я чувствую, скоро не до награждений будет. Николай Павлович, как наша «Черепаха» себя чувствует?
— Работаем по плану операции, начали консервацию нескомпрометированных сотрудников резерва, уже ограничили доступ коллег из союзных республик к кадровым базам. Проверяем особистов в округах, ведем ротацию.
— Тогда все свободны.
Что делать в Туле три дня, если все дела сделаны в понедельник до обеда, родители весь день на работе, а на стадион идти нежелательно по причине непонятного статуса? С друзьями у меня как-то не складывается в этой жизни. Некий разрыв между биологическим возрастом и ментальным не дает мне искренне привязываться к «ровесникам», а старперы, каким сам был несколько лет назад тоже неинтересны. Вот и получается приятелей много, а друзей нет. Одинокий волк, даже с родителями отношения странные, я их слегка пугаю своими вывертами. И поступками, и речами, и поворотами судьбы. Они подсознательно чувствуют, особенно мама, что нормальные дети так не взрослеют, не работают в обкоме комсомола после восьмого класса, не гоняют на тренировках взрослых как щенят, не становятся лейтенантами госбезопасности в девятнадцать с одновременной комиссацией по здоровью из рядов Вооруженных Сил СССР. Стремный у них ребенок, хоть и свой. Поэтому любят как родного, а с общением проблемы. Впрочем, проблемы в общении с родителями не редкость.
Но мамы, они такие мамы! Нашлось мне занятие на вторник. Оказалось, что моя посылка из Минска дошла в целости и сохранности, вещички мои выстиранные и поглаженные лежат по пакетам, ждут хозяина. Не люблю чемоданы, но никуда не денешься — в них одежда помещается и сохраняется ловчее, чем в картофельных мешках. Всё примерил, выбрал себе одёжу, бельишко, всякую мелочишку… А прошлогодние вещи из доармейского периода все малы, делай, мама, с ними, что хочешь. Кстати, весь домашний скарб из общежития у отца в гараже хранится. Комнату за мной держат, но в ней сейчас кто-то временно проживает. Попаду ли я в неё снова?
Тесно в Туле мне, вот прямо чувствую это почти физически. Так что умотал в столицу утром в среду с легкостью невероятной. На электричке умотал, решил не оригинальничать. До вокзала папа довез, а уже в поезде осенило — вряд ли меня поймут на службе, не пустит охрана в здание с чемоданом. Тогда в гостиницу отвезу, а лучше в камере хранения оставлю на Курском вокзале до вечера.
Так, а кто это на меня так упорно смотрит через два ряда? Да ну, так не бывает! Женьку и не узнать, расцвела, повзрослела, может уже и не Коваленко. Смотрит, явно признала, но подойти или просто кивнуть не решается. Обождите, я же мужчина, мне первому и кивать, и подходить тоже мне. Благо, в электричке свободные места есть, первая электричка в Москву в эту эпоху никогда полная не бывает. Сейчас те, кто в Москве работает, те в ней и живут. Всех обеспечивают как минимум общежитием. Киваю Жене, после улыбки и ответного кивка встаю, забираю с полки чемодан, пересаживаюсь на её лавку.
Глава 26Москвич не всегда автомобиль
— Здорово! Ты как тут оказался?
— Привет, Женечка! Представь, купил билет и сел в вагон. А тут ты. Кстати, чего знак не подала, когда увидела. Сидишь, тихаришься как мышка. Не рада?
— Да ну тебя, Жора. Конечно рада. Только я боялась, вдруг ты в бегах, вдруг нельзя на тебя внимание обращать.
— Вот это новость, с чего бы это мне в бега подаваться. — Угу, а кто перед этим по Белоруссии чуть не ползком передвигался, каждого милиционера боялся, на я ли?
— Жорж, я же в курсе, что тебя в армию призвали. А потом оказалось, что ты в Минске другую команду тренируешь. Кто тебя знает, что ты отчебучишь.
— О как, да ты следила за мной?
— Скажешь тоже. В твоей команде студент с нашего потока тренируется, он и делится новостями.
— С чего это?
— Я сказала, что мы с его тренером давние друзья, еще со школы. А ты у них легенда, так что мне про тебя всегда полный доклад идет.
— Во ты серый кардинал, Женя. Небось в секретари комитета комсомола уже выросла, пока меня поблизости не было. Фамилию не сменила еще?
— Некогда было, Милославский. Учеба, общественная работа, и да, я теперь неосвобожденный секретарь комитета ВЛКСМ нашего факультета. Гордись знакомством. Когда мне замуж идти с такой нагрузкой? Опять же ты не зовешь. А то бы я подумала для разнообразия. Подумала бы, подумала, и отказала бы. Ты Жора, ветренный, на тебя положиться нельзя.
— Это да, есть такое дело. — Свят-свят, мне только жениться для полного счастья не хватало.
— Милославский, а чего это ты с полным чемоданом посреди лета куда-то намылился, словно в отпуск едешь? Вас разве отпускают вот так в гражданской одежде и с чемоданом?
— Ну, Женечка, служить можно по-разному. Я вот с чемоданом служу, мне его вместо вещмешка выдали, с ним удобнее.
— Ага, то есть ты по службе в Москву с чемоданом из Тулы прешься. Не вешай лапшу, Милославский, на мои прелестные ушки! На море едешь?
— Наоборот, на море съездил, теперь возвращаюсь к месту несения службы.
— И где ты будешь нести свою службу, в каком месте?
— Куда начальство пошлет, там и буду. А ты в Москву прошвырнуться по культурным местам или по делу?
— Петрову Ольгу помнишь? Она планирует сменить фамилию, я буду у неё на свадьбе гулять. А ты неудачник!
— Так вы что, опять дружите?
— Представь, Милославский, дружим. И все косточки тебе давно перемыли, высушили и художественной резьбой покрыли. Если тебе сильно икалось, то это из-за нас.
— Вот и молодцы! Оле передавай мои поздравления. Она институт не бросила?
Вот так беседуя как старые друзья, мы провели в дороге четыре часа. И у нас ничего не было в этот раз. В электричке соблазнять меня — не такая она отрова, Женя Коваленко. Горжусь ей. За какой-то непонятной надобностью Женька еще и номер телефона Ольгин мне впихнула. Мол, звони, если что. А если ничего? Не надо мне таких приключений, не буду.
— А когда свадьба?
— В субботу. Милославский, ты что, намылился на свадьбу? Вот ты ловок! А впрочем, приходи порыдать над упущенным счастьем, нам будет приятно видеть твою постную морду.
Укладка чемодана в автоматическую камеру хранения добавила убедительности моим словам о следовании к дальнейшему месту несения службы. Понятное дело, парень куда-то перебирается, поезд вечером. Уже спускаясь в метро с Женей, спалился:
— Жора, ты до какой станции?
— На площадь Дзержинского за инструкциями.
— А потом?
— А вечером в «Спутник».
— Как интересно ты служишь. В казарму не пускают за плохое поведение?
— Так я по комсомольской лини служу. Чего мне по казармам ошиваться, когда нормальный отель у комсомола есть.
— Ну-ну, Милославский. Ты в своем репертуаре. Ладно, пока! Мне налево!
— Пока-пока!
Заболтала меня Женечка, а я без женского тепла и потек, чуть главную военную тайну не выдал. Хорошо, мне её не доверили. Наверху знают, кому тайну можно доверить, а кого надо просто покормить.
В пятницу Онегин меня огорошил, вернее известил, что по результатам операции всех героев решено неслабо поощрить. Чтоб в следующий раз не побоялись снова лезть туда, где волки по-большому не ходят от страха. А я что, про следующий раз не знаю, но за прошлый принять награду согласен. Интересно, орден дадут или медаль? Не угадал, буквально на одну букву не угадал. Онегин, ты не врешь? Что правда, что ли ордер на квартиру? Однушку в Ясенево из фонда центрального аппарата? Охренеть!
— Ну да, я нуждающийся, да Петечка, я очень-очень нуждающийся.
— Жора, всё равно тебя заселять куда-то нужно, а тут по результатам операции, пока пряники председатель Комитета раздавал, тебе тоже перепало.
— Это чего, от Самого подгон?
— Ну и жаргон у тебя, Жора, на радостях прорезался. Но это еще не всё.
— А чего еще? Медаль «Отличник КГБ»?
— Нет, велено вообще не афишировать награждение. Так что никаких висюлек никому не дали, зато всем дали очередные воинские звания. Так что дырявь погоны под третью звездочку.
— У меня и погонов нет, и формы нет. Петя, какая звездочка?
— Старший лейтенант Милославский, шепотом выношу тебе благодарность от лица службы. Быстро ты карьеру делаешь, скоро завидовать начну. Иди в кадры, удостоверение меняй. Форму пошьешь, как квартиру получишь, а то тебе её и повесить негде. У нас так, носить нельзя, иметь обязан. В кадрах скажут, где нам форму шьют.
— А у вас там не течет? А то шикарная точка сбора кадровой информации по сотрудникам аппарата.
— Ты знаешь, мысль интересная. Будем подумать. Ты вообще, как мысль какая придет в голову, записывай, потом доложишь. И это не шутка.
Короче говоря, в Тулу я не вернулся, к работе в обкоме ВЛКСМ не приступил, команду бросил окончательно. Принять как данность и думать, что я могу на новом месте службы. А что я могу? В нелегалы мне дорога закрыта, по словам Онегина. Слишком часто светил внешностью на спортивных мероприятиях разного уровня и направленности. Да и подготовка у меня дилетантская, если честно говорить. По сути, только говорить я и умею. И фехтовать, но уже не актуально. И стрелять, по меркам этого пока очень мирного времени. И видеть то, чего давно никто по привычке не замечает.