«Я с вечностью пребуду наравне. Входящие, оставьте упованье…» В «Божественной комедии» Данте эти слова написаны над входом в ад. А само описание ада, которое великий итальянский автор дал в своей поэме, на несколько веков стало хрестоматийным для всей европейской культуры. По Данте — это обширное пространство, специально оборудованное для мучения попавших туда грешников. И чем тяжелее грехи умершего человека, тем более ужасным страданиям подвергается его душа в аду после смерти.
Вообще, идея посмертного воздаяния за совершенное зло существует практически у всех народов. Среди великого множества религиозных верований едва ли возможно найти такое, которое отрицало бы мысль о наказании грешников в загробном мире. И христианская религия не является исключением из общего правила, она тоже утверждает, что совершающие грех люди будут мучиться в аду.
Но здесь-то и возникает проблема. Дело в том, что христианство — единственная религия в мировой истории, утверждающая, что Бог есть Любовь. Более того — Любовь жертвенная. Бог христиан стал Человеком, жил среди людей, терпел всевозможные лишения, добровольно принял мучительную смерть на кресте… Бог, пришедший пострадать за грехи людей, Бог, знающий, что такое страдание — ничего подобного нет ни в одной религии мира.
И вдруг этот добрый Бог обещает непокаявшимся грешникам такие загробные муки, о которых в еврейском религиозном сознании до Христа не было даже представления. В ветхозаветном понимании, души умерших людей попадали в шеол — место бессознательного пребывания, страну беспробудного сна, где тихо и мирно ожидали всеобщего воскресения.
Но Христос говорит нечто совершенно иное: души праведников идут в Царство Божие, души грешников — в геенну огненную, где червь их не умирает и огонь не угасает (Мк 9:44).
Образ ада как — огненного наказания за грехи, места вечного мучения или геенны, впервые появляется именно в христианском вероучении.
Как же все это понимать? Получается, что кроткий Христос, плакавший от сострадания чужому горю, и даже на кресте молившийся о прощении Своих мучителей; Христос, не осудивший ни одного грешника (с огромным множеством которых Он общался в земной Своей жизни), вдруг резко меняет отношение к ним после их смерти? Неужели Господь любит людей, лишь пока они живы, но когда они умрут, Он из любящего и заботливого Бога превращается для них в безжалостного судью, более того — в палача и карателя? Конечно, можно сказать, что речь тут идет о грешниках, которые сами заслужили свое наказание.
Но ведь Христос учил своих учеников не воздавать злом за зло. Выходит, что сказано это было лишь для людей, а Сам Бог за содеянное зло воздает грешникам таким жутким страданием, что страшно об этом даже думать? За несколько десятилетий грешной жизни — вечное мучение…
Почему же тогда христиане утверждают, что Бог есть Любовь?
Чтобы разобраться во всем этом, необходимо сначала найти ответ на очень важный вопрос: что такое геенна и почему она — огненная? Откуда вообще взялось это слово, что оно означает, и почему именно его Христос употребил для определения участи нераскаянных грешников?
Духовная помойка язычества
Читая Евангелие, легко убедиться в том, что Христос не употреблял в своей проповеди богословские и философские термины. Рассказывая о Царстве Небесном рыбакам и виноградарям, Он использовал образы, понятные и близкие простым людям… Язык Евангелия — это иносказание, притча, за которой стоит некая духовная реальность. И относиться к Евангельским метафорам как к прямому описанию этой реальности было бы, по меньшей мере, наивно.
Читая притчу, в которой Господь уподобляет Царство Божие …зерну горчичному, которое, взяв, человек посадил в саду своем; и выросло, и стало большим деревом, и птицы небесные укрывались в ветвях его (От Луки 13), вряд ли кто-нибудь всерьез озадачится вопросом: сколько на этом дереве было веток, и какой породы птиц имел в виду Христос?
Но вот в рассуждениях о геенне современный читатель Евангелия почему-то склонен понимать слова Христа буквально. А между тем, в Евангельские времена любой иудей знал, что такое геенна, где она находится, и почему ее огонь не угасает.
Ге-Еннон по-еврейски значит — долина Енномова. Она начиналась прямо за городской стеной Иерусалима. Это было мрачное место, связанное для евреев с самыми ужасными и омерзительными воспоминаниями. Дело в том, что после заключения Завета с Богом израильский народ многократно нарушал этот Завет, уклоняясь в язычество. Долина Енномова была в древности местом поклонения иудеев языческим божествам — Молоху и Астарте, культы которых сопровождались противоестественными развратными оргиями с храмовой проституцией, жрецами-кастратами и человеческими жертвоприношениями. Там были сооружены тофеты (с финикийского буквально: места сожжения людей) и совершались самые отвратительные и жестокие ритуалы, которые только существовали в древнем язычестве. На раскаленные руки идола Молоха бросали младенцев, и они скатывались в огненное нутро истукана. А в капищах Астарты девы приносили ей в жертву свою невинность. Из долины Енномовой этот ужас расползался по всей Иудее. Даже в Иерусалимском храме царь евреев Манассия установил идола Астарты. Такое беззаконие не могло продолжаться бесконечно. Именно там, в Ге Енноне пророк Иеремия, собрав вокруг себя иудейских старейшин, предрек народу Израиля падение Иудейского царства за его отступление от Бога Истинного.
Это пророчество сбылось в. VI веке до Рождества Христова, когда вавилонский царь Навуходоносор завоевал Иудею, разрушил Иерусалим, разграбил и сжег Храм. Тогда же была навсегда утрачена величайшая святыня еврейского народа — ковчег Завета, а тысячи еврейских семей как рабы были угнаны в Вавилон. Так духовный разврат, средоточием которого была долина Енномова, кончился для иудеев эпохой Вавилонского пленения.
Когда евреи вернулись из плена на родную землю, Ге-Енна стала для них местом, вызывающим ужас и отвращение. Сюда начали свозить мусор и нечистоты со всего Иерусалима, а для обеззараживания отходов здесь постоянно поддерживался огонь. Ге-Еннон превратился в городскую свалку, на которую выбрасывали также и трупы казненных преступников, потому что иного употребления этой оскверненной языческими культами земли, иудеи себе не представляли.
Долина Енномова навсегда осталась для евреев символом язычества, разврата и гибели. Смрад и никогда не потухающий на свалке огонь столетиями царили там, откуда некогда разливалась духовная зараза, погубившая Израиль во времена Навуходоносора.
Вонючая городская свалка Ге-енна являлась для иудеев частью их быта, такой же простой и понятной, как сжигание плевел после обмолачивания зерна. Эти образы огненного уничтожения отходов, стали яркими метафорами Евангельской проповеди. Христос употреблял их, чтобы слушающие Его люди как можно глубже прониклись мыслью о гибельности греха. Слова же о неугасающем огне и неумирающем черве — буквальная цитата последнего стиха книги пророка Исайи, также прекрасно знакомой иудеям. И там эти слова тоже относятся вовсе не к душам, а к телам погибших врагов Божиих: и увидят трупы людей, отступивших от Меня: ибо червь их не умрет, и огонь их не угаснет (Исаия 66:24).
За всеми этими страшными символами, безусловно, стоит не менее страшная духовная реальность. Нам, к счастью, невозможно постичь ее до конца, поскольку полностью эта реальность открывается лишь нераскаянным грешникам после смерти. Но хотя бы отчасти понять причины адских страданий можно, ознакомившись с учением о страстях, которое было составлено святыми Отцами Православной Церкви.
Взбесившийся ротвейлер
Что же такое страсти? Представьте, что вам подарили щенка собаки бойцовской или служебной породы, скажем — ротвейлера. Прекрасный подарок! Если собаку воспитывать как положено, дрессировать, научить подчиняться командам, то она станет для вас верным другом и надежным защитником.
Но если такому щенку не дать надлежащего воспитания, то через несколько месяцев вы обнаружите в своем доме мощное клыкастое чудовище, которое уже само начнет диктовать вам условия совместного проживания. Такая собака превращается в злобного, неуправляемого зверя, способного покусать, искалечить и даже убить своего нерадивого хозяина.
Подобным образом действует страсть — некое свойство человеческой души, которое изначально было полезным и нужным. Но, неправильно употребляемое человеком, это свойство в конце концов изменилось, сделавшись для него опасным и злым врагом.
Церковь учит, что человек — единственное творение, которое Бог создал по Образу и Подобию Своему, вложив в него разум и творческое начало. Получив от Бога власть над материальным миром, он призван был хранить и возделывать Райский сад, а впоследствии, размножаясь и наполняя лицо Земли, мог превратить в Рай всю Вселенную. Для этой высокой цели Бог наделил человеческую природу колоссальным творческим потенциалом, огромным количеством различных сил, свойств и способностей, употребив которые на исполнение воли Божией, человек стал бы настоящим царем сотворенного мира. Но Бог создал его не подобием автомата, жестко запрограммированного на выполнение этого плана. Такое сотворчество могло быть реализовано лишь в свободном союзе взаимной любви и доверия двух личностей — Бога и человека. А любовь может быть лишь там, где есть свобода. Иначе говоря, человек был свободен в выборе — следовать воле любящего его Бога, или нарушить ее. И человек не устоял в этой свободе…
Испорченный дар
После грехопадения он не утратил качеств и свойств, полученных от Бога. Просто эти качества вдруг превратились для него в комплект мин замедленного действия. Лишь выполняя Божий замысел о себе, человек мог использовать свои способности во благо. В любом другом случае они становятся источником беды и разрушения как для него самого, так и для окружающего мира. Простая аналогия: топор придуман и сделан для плотницких работ. Но используя его не по назначению, можно вырубить плодоносящий сад, отрубить себе ногу или убить старушку-процентщицу.
Так и грех извратил все свойства человеческой души. Вместо осознания себя — образом Божиим, человек приобрел самолюбование, гордыню и тщеславие; любовь превратилась у него в похотливость, а способность восхищаться красотой и величием творения — в зависть и ненависть. Все способности, которыми Господь так щедро одарил человека, тот стал использовать вопреки их предназначению. Так в мир вошло зло, так появились страдания и болезни. Ведь болезнь — это нарушение нормального функционирования какого-либо органа. А в результате грехопадения не отдельный орган, а все человеческое естество оказалось расстроенным и начало жестоко страдать от этого расстройства.
Совершая любой грех, человек заставляет свою природу работать не так, как она было задумана Богом. Если же этот грех становится источником удовольствия и он совершает его снова и снова, в нем происходит перерождение естественных свойств, употребленных для греховных радостей. Эти свойства выходят из-под контроля человеческой воли, становятся неуправляемыми и требуют от несчастного человека все новых и новых порций греха. И даже если потом он захочет остановиться, сделать это будет очень непросто. Страсть, как взбесившийся ротвейлер, будет тащить его от греха к греху, а при попытке остановиться покажет клыки и станет безжалостно терзать свою жертву. Это действие страстей легко можно проследить в трагической судьбе наркоманов и алкоголиков. Но наивно было бы думать, будто ненависть, блуд, зависть, гнев, уныние и т. п. — менее разрушительны для человека, чем непреодолимая тяга к водке или героину. Все страсти действуют одинаково страшно, так как имеют общий источник — искалеченную грехом человеческую природу.
Огонь, страшней огня
Страдания, которые неудовлетворенная страсть причиняет человеку, напоминают действие огня на человеческое тело. Не случайно святые Отцы, говоря о страстях, постоянно употребляли образы пламени, жжения, горящих углей. Да и в светской культуре для страстей не нашлось лучшего определения. Тут и «воспылать страстью», и «сжигаемый страстями», и знаменитое лермонтовское: «…одна, но пламенная страсть», и популярный ныне рекламный слоган: «Зажги огонь страсти…». Зажечь-то его легко, а вот потушить потом невероятно трудно. Но люди почему-то очень легкомысленно относятся к этому огню, хотя все мы на собственном опыте знакомы с его действием. В одних он — тлеет, в других — горит, а кого-то уже сжег дотла на наших глазах. Чтобы в этом убедиться, достаточно посмотреть хронику криминальных происшествий в любой газете.
…Мужчина. Непьющий. С высшим образованием. Во время семейного скандала в приступе гнева ударил жену — и случайно убил. Потом задушил малолетнюю дочь, чтобы она его не выдала. Потом понял, что натворил, и повесился.
…Молодая женщина. Учительница. Из ревности облила соперницу серной кислотой.
…Другая женщина. Решив покончить с собой из-за неразделенной любви, выпила флакон уксусной эссенции. Ей спасли жизнь, но на всю жизнь она осталась инвалидом.
…Отец двоих детей. Директор учреждения. Очень добросовестный работник. За несколько месяцев просадил на игровых автоматах огромную сумму казенных денег. На суде сказал: «Когда я играл, я не владел собой…».
Одержимые страстью люди не владеют собой, вот в чем весь ужас этих ситуаций. Огонь страстей нестерпимо жжет их, требуя совершать грех снова и снова. И в конце концов загоняет их в тюрьму, на больничную койку, в могилу… К сожалению, подобными историями наша жизнь буквально переполнена. И если бы смерть прекращала эти страдания, она была бы для человека величайшим благом. Но Церковь прямо говорит об обратном. Вот слова преподобного Аввы Дорофея о страстях, действующих в душе человека после смерти тела: «…Душа, находясь в теле сем, хотя и ведет борьбу от страстей, но имеет и некоторое утешение оттого, что человек ест, пьет, спит, беседует, ходит с любезными друзьями своими. Когда же выйдет из тела, она остается одна со страстьми своими и потому всегда мучится ими; занятая ими, она опаляется их мятежом и терзается ими, так что она даже не может вспомнить Бога; ибо самое памятование о Боге утешает душу, как и в псалме сказано: «Помянух Бога и возвеселихся», но и сего не позволяют ей страсти».
«Хотите ли, я объясню вам примером, что говорю вам? Пусть кто-нибудь из вас придет, и я затворю его в темную келлию, и пускай он, хотя только три дня, не ест, не пьет, не спит, ни с кем не беседует, не поет псалмов, не молится и отнюдь не вспоминает о Боге, — и тогда он узнает, что будут в нем делать страсти. Однако он еще здесь находится; во сколько же более по выходе души из тела, когда она предастся страстям и останется одна с ними, потерпит тогда она, несчастная?»
Страсти сравнивают с огнем, но это не совсем правильное сравнение, потому что страсти действуют гораздо страшнее. Огонь может мучить человека лишь непродолжительное время, потом срабатывает защитная реакция организма и человек теряет сознание. Потом умирает от шока. А вот когда страсть терзает человека всю жизнь, и после смерти лишь многократно усиливает свое действие… Для описания таких мук в человеческом языке просто нет слов. Тем и страшен грех, что рождает в душе человека страсти, которые после смерти станут для него неугасимым адским пламенем. Если продолжить аналогию с огнем, то страсть — некий пласт тлеющих углей, который, словно растопкой и спичками бывает сначала зажжен нашими личными произвольными грехами. А уже потом от этого тлеющего жара страстей наши естественные движения души и тела помимо нашей воли вспыхивают огнем новых и новых грехов, с которыми мы уже не в состоянии справиться без помощи Божией.
Ложь ада
«Был правдою мой Зодчий вдохновлен:
Я высшей силой, полнотой всезнанья
И первою любовью сотворен…
…Входящие, оставьте упованья»
Так в поэме Данте сам ад заявляет, будто его сотворил Господь. Но эта автохарактеристика — наглая ложь. По православному вероучению, Бог не создавал ада, как не создавал греха, страстей, болезней, смерти и мучения. Зло, в православном понимании, вообще не имеет сущности и является лишь способом бытия свободных личностей, неким образом действия, паразитирующем на творении Божием. Вот как пишет об этом один из самых авторитетных святых Отцов преподобный Исаак Сирин: — «Грех, геенна и смерть вовсе не существуют у Бога, ибо они являются действиями, а не сущностями». Поэтому горделивые слова над входом в ад, описанный Данте, могли быть нацарапаны только самим дьяволом, для которого клевета на Бога — привычное занятие. Бог есть — совершенная Любовь, и приписывать Ему создание пыточного комплекса для наказания грешников — не что иное, как богохульство. Церковь объясняет причину адских страданий совсем по-другому.
«Бог и диаволу всегда предоставляет блага, но тот не хочет принять. И в будущем веке Бог всем дает блага — ибо Он есть источник благ, на всех изливающий благость, каждый же причащается ко благу, насколько сам приуготовил себя воспринимающим. Посему здесь, имея влечение к иным вещам и достигая их, мы хоть как-то наслаждаемся, а там, когда Бог будет все и во всем (1 Кор. 15, 28), и не будет ни еды, ни пития, ни какого-либо плотского наслаждения, ни несправедливости, те, кто уже не имеет обычных удовольствий, но и к тем, что от Бога, уже не восприимчивы, мучаются неизбывно, не потому, что Бог сотворил наказание, но потому, что мы сами устроили себе наказание, так как и смерть Бог не сотворил, но мы сами навлекли ее на себя».
«…Бог не радуется и не гневается, ибо радость и гнев суть страсти. Нелепо думать, чтоб Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих. Бог благ и только благое творит, вредить же никому не вредит, пребывая всегда одинаковым; а мы когда бываем добры, то вступаем в общение с Богом, по сходству с Ним, а когда становимся злыми, то отделяемся от Бога, по несходству с Ним.
Живя добродетельно, мы бываем Божиими, делаясь злыми, становимся отверженными от Него; а сие не то значит, чтобы Он гнев имел на нас, но то, что грехи наши не попускают Богу воссиять в нас, с демонами же мучителями соединяют. Если потом молитвами и благотворениями снискиваем мы разрешение в грехах, то это не то значит, что Бога мы ублажили и Его переменили, но что посредством таких действий и обращения нашего к Богу, уврачевав сущее в нас зло, опять соделываемся мы способными вкушать Божию благость; так что сказать: Бог отвращается от злых, есть то же, что сказать — солнце скрывается от лишенных зрения».
«Неуместна никому такая мысль, будто грешники лишаются в геенне любви Божией. Любовь дается всем вообще. Но любовь силой своей действует двояко: она мучает грешников и веселит собою исполнивших долг свой. И вот, по моему рассуждению, геенское мучение: оно есть — раскаяние».
«Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение большее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания».
Как может мучить любовь, прекрасно показал Василий Шукшин в своем знаменитом фильме «Калина красная». Спрятав глаза за солнцезащитные очки, «завязавший» вор явился к своей матери, которая не видела его больше двадцати лет. Своим образом жизни он ее просто предал, обрек на нищенское существование, на голодную одинокую старость.
И вот, этот сын-уголовник по кличке «Горе» вдруг увидал, что мать по-прежнему любит его, что она будет безмерно рада встретить и принять его даже таким, каким он стал за десятилетия воровской и лагерной жизни. И он не нашел в себе сил открыться…
Герой Шукшина, рыдающий в голос и грызущий землю на бугре под березками — одна из самых сильных сцен в нашем кинематографе. Вот он — плач и скрежет зубов, вот поражение бичом любви! Каково же будет грешнику, всю жизнь своими грехами предававшему Христа, после смерти увидеть и испытать всепрощающую любовь Спасителя, претерпевшего за него столько страданий…
Спасительная сила «мелочей»
О посмертной участи человека можно рассуждать и строить предположения бесконечно. Николай Бердяев прямо писал что это «… предельная тайна, не поддающаяся рационализации». Но здесь есть очень важный момент, который не только возможно, но, наверное, просто необходимо понять любому человеку.
Бог есть — Любовь и Он не мстит грешникам. Это попросту невозможно, так как, по слову Исаака Сирина, где любовь, там нет возмездия; а где возмездие, там нет любви. И страдания грешников вовсе не казнь, не воздаяние за злые дела. Бог любит грешников всегда — и на земле, когда они калечат себя грехами; и в геенне, когда их искалеченные души мучаются, не имея возможности удовлетворить свои страсти. Но даже любящий и всемогущий Бог не может спасти человека, который не желает этого спасения. Протоиерей Сергий Булгаков писал: адские муки происходят от нехотения истины, ставшего уже законом жизни. Человек свободен в выборе — быть с Богом, или — быть без Бога. Господь не отнимает у него этой свободы ни в земной жизни, ни после смерти.
И всем нам очень важно вовремя понять, что смысл нашего существования не в сумме заработанных денег, не в важности сделанных изобретений, не в красоте написанных картин и даже не в количестве прочитанных акафистов или положенных поклонов. Смысл в том, что всякий наш поступок, слово и даже всякая мысль оставляют следы в нашей душе, изменяя ее каждое мгновение нашей недолгой, в общем-то, жизни. И что бы люди ни делали, любое занятие ежесекундно сводится для них к простому выбору: либо человек борется со своими страстями и становится способным воспринимать любовь Божию как высшее благо; либо эти страсти развивает, взращивает, делает их главным содержанием своей души.
И пускай мы немощны, пускай не находим в себе сил на великие нравственные подвиги. Но мы должны хотя бы обозначить наше желание бороться со страстями, хотя бы в мелочах попытаться перестать идти на поводу у своих больных наклонностей. Мы не можем тысячу ночей молиться на камне, как это делал преподобный Серафим Саровский. Но вот сдержаться и не наорать на жену, даже когда она по нашему мнению этого заслуживает, мы вполне в состоянии. И уступить место старушке в метро не составит особого труда, если осознать, что ты в этот момент воюешь со своей ленью и жалеешь чужую старость. Такие вещи кажутся нам мелочами, но из множества подобных мелочей и состоит вся наша биография. И если мы твердо решим бороться с какой-нибудь своей «мелкой» страстишкой — произойдет маленькое чудо. Мы увидим тогда, как Господь, видя наше доброе намерение, поможет нам в этой борьбе. Мы почувствуем, как могущественна эта помощь, как деликатно и трогательно любит нас Христос. Воюя с греховными «мелочами» мы можем научиться видеть любовь Божию к людям еще здесь, в земной нашей жизни. Тогда и после смерти огонь Божественной любви окажется для нас источником вечной радости, а не мучительным пламенем геенны.