— Я здесь не для этого, чтобы что-то доказывать. Меня просила разобраться во всем Лена Смирнова.
— Кто? — изобразил непонимание Владимир Петрович.
— Леночка, которую вы называете черной бабочкой, выкованной из стали. Она и в самом деле бабочка, которую вы уронили на пряничный домик… Я ее друг… То есть не совсем друг. Я люблю ее и очень хочу жениться на ней. Но она пропала, не предупредив меня… Утром мы расстались, и все… Телефон ее отключен, квартира пуста… Никаких следов. Ни ее, ни Славика.
— Думаю, что Славика она отправила в Италию.
— В Милан?
Дроздов кивнул.
— Щенок отправился в деревню к вашей родственнице бабушке Оле, насколько я знаю, — стал рассказывать Игорь. — У ее соседки до сих пор живут три друга Славика — три поросенка: Хрюша, Пончик и Борис Борисович. Им уже почти полтора года, и соседка не знает, что с ними делать, ведь она дала Славику слово не съедать их.
Бывший ректор посмотрел на решетку, прикрывающую окно, потрогал лицо.
— Что вас интересует?
— Меня интересует, где может находиться Лена, потому что у меня крышу сносит от неизвестности. Но знать вы этого не можете, конечно, а потому вопрос другой. Вам известно, за что вас задержали и держат здесь?
— Не знаю за что… Хотя мне что-то пытались втолковать про хищения, вернее, про то, что я угрозами принуждал некую гражданку к воровству. Это бред, разумеется. Но почему так происходит, мне понятно. Дело в том, что созданный мной и Сашей Смирновым, папой Леночки, Промтех превратился в высокодоходную коммерческую организацию. Государственные субсидии не покрывают и четверти требуемых на образовательный процесс средств. А нам надо куда как больше, потому что мы поставили цель давать нашим студентам лучшее, самое качественное образование. Обычные для других вузов внебюджетные средства для нас не подходят, потому что они в основном состоят из платы за обучение. А мы хотели сделать учебу в Промтехе полностью бесплатной и перешли на полный хозрасчет, как сказали бы в советское время. Руководством Промтеха заключены договоры на создание новой техники и технологий. Но начали мы просто с заказов на продукцию металлообработки: ребята стояли у токарных и фрезерных станков: они неплохо зарабатывали не только для себя, но и для университета. Потом появились студенческие конструкторские бюро. На счету наших студентов уже более сотни изобретений, внедренных в массовое производство… Сейчас, надеюсь, еще больше. Студенты Промтеха получают стипендии, не скажу, что на эти деньги можно прожить, но ведь у каждого есть еще возможность заработать без отрыва от учебы — встать к станку, например. А студентки могут работать там же на нашем производстве в планово-диспетчерских бюро… Работа есть для каждого.
— Чаю хотите? — предложил Игорь.
Дроздов кивнул и продолжил:
— Шесть лет назад у нас появился факультет сельскохозяственных технологий. И наши студенты вместе с преподавателями занялись селекцией. Так вот, удалось зарегистрировать новый перспективный сорт томатов. На квадратном метре два-три куста помидоров, со средней урожайностью двадцать килограммов с метра.
— Да ладно, — не поверил Гончаров.
— У нас было десять теплиц: каждая размерами пятьдесят на двадцать метров.
— Десять теплиц — десять тысяч квадратных метров по двадцать кило — двести тысяч килограммов?
— Именно двести тонн, хотя первый урожай был даже больше. Отдавали перекупщикам по сто рублей. В магазинах и на рынках наша продукция проходила как турецкие томаты-черри.
— Двадцать миллионов рублей, — продолжал удивляться подполковник.
— А у нас было два урожая в год. Зимой, конечно, расходы побольше — на свет и отопление. Зато зимой отпускная стоимость товара выше. Но все равно по истечении года мы выплатили все кредиты, которые брали на сооружение теплиц и на приобретение картофелеуборочных комбайнов — мы же еще картошку выращивали. Своего сорта не вывели, но поработали над технологией: урожайность была почти четыреста центнеров с гектара — меньше, конечно, чем в Штатах, но там качество продукта намного ниже, к тому же много химии, ГМО, а у нас продукт натуральный… Доход от картофеля, разумеется, меньше, чем от томатов, зато он хранится дольше, а для обеспечения продовольственной безопасности страны — это самое важное. А потом ребята занялись селекцией сортов пшеницы… Мы даже не представляли, что сельское хозяйство может приносить такие доходы. А вкупе с нашими промышленными достижениями… И вот кому — то захотелось подмять все это под себя. Технология проста: в семьдесят лет согласно уставу университета я должен был уйти. Ко мне приехал из министерства какой-то дрыщ. Простите за тюремный жаргон, но более точного определения сейчас подыскать не могу. Он прибыл со списком кандидатур на мою должность. А я никого из этих людей не знаю: не работал с ними, не видел, не доверяю. Естественно, сказал, что никто из них не подходит, как и все другие сторонние. Потом мне предложили компромиссную кандидатуру, которая могла устроить и министерство, и меня.
— Кого вам предложили?
Дроздов помолчал, очевидно, раздумывая, стоит ли отвечать, но все же назвал имя:
— Полозову.
— Я это предполагал, — признался Игорь.
— Но она была не готова возглавить такой большой коллектив, перед которым стояли огромные задачи. И я предложил Краснова, надеясь, что он проявит стойкость. Его утвердили, вот только Боря не оправдал моих надежд… Не мужик оказался, а кисель.
Но я мечтал на должность ректора в первую очередь назначить совсем другого человека. Самого достойного, хотя вряд ли эту кандидатуру поддержала бы Москва. То есть никогда не поддержала бы.
— Кто был самым достойным, по-вашему?
— Леночка Смирнова, разумеется.
— А как ее могли назначить ректором? Она ведь не профессор, не доктор наук, не кандидат даже.
— Она как раз кандидат. Защитилась в двадцать два года. Ей магистерский диплом зачли как кандидатскую… А после этого у нее столько работ, столько изобретений и открытий… Она много занималась криогеникой… Леночка предложила в качестве топлива для криогенных двигателей использовать не жидкий азот или гелий, а жидкий воздух. Потом уже другие люди работали над этой тематикой, но разве это не докторская!
— А еще летала на махолете.
— Взлетела все-таки! — обрадовался Дроздов.
— И упала. Не знаю, произнесла ли она свою коронную фразу: «Ну вот, долеталась…»
— Наверное, лето кончилось, — продолжил Владимир Петрович, — это я ее тогда не удержал.
Он сделал глоток из стакана.
— Хороший чай, кстати.
— А вас-то за что упекли? — спросил Гончаров. — Это что, месть такая вам за несговорчивость?
— Не думаю, что это месть: я ведь после того, как на пенсию ушел, ничего не решал и никакой опасности не представлял. Мстить мне — лишний раз привлекать внимание и к моей особе, и к Промтеху вообще — не в их интересах.
— В чьих интересах?
— Не знаю. Но это не месть, скорее всего, они копали под Борю Краснова — уж больно долго он засиделся в ректорах. Он им особо не мешал, но им все мало. Просто нашли дуру, чтобы подставить его. А гражданка Ковтун — круглая дура, к тому же от ответственности за порученное ей дело по сдаче ректора она растерялась, нужное имя забыла и на всех оперативно-следственных мероприятиях называла мою фамилию, а не Краснова. Один раз сказала, потом повторила, затем вспомнила… Но потом уже поздно было что-либо менять. Для нее сказать, что ошиблась, значит признаться в том, что вся история выдумана, высосана из пальца. И кто бы ни прикрывал, ни крышевал этот преступный бизнес, понял, что уж лучше так, чем все потерять. Дело ведь не в человеке, в преступной цели. Однако Борис Борисович Краснов наверняка и так все понял и пошел им навстречу. Запугать его несложно — у него внуки.
— У него недавно служебную машину взорвали. Никто не погиб, но все равно неприятно.
— Никто не погиб? — с удивлением поинтересовался Владимир Петрович. — Если за всем этим стоят серьезные люди, то почему без жертв? Разве такое может быть?
— Значит, всю деятельность этой банды крышуют люди в погонах: из полиции или из ФСБ, — сказал Гончаров, — я уже думал об этом. Они просто захотели напугать Краснова.
— Меня обвинила в преступлениях некая гражданка Ковтун. Она сама из Омска. Может, вы с ней поговорите?
— Уже разговариваю. Кстати, вы не знаете… Хотя откуда. Она сказала что-то про свою подругу, которая с помощью Полозовой получила диплом… Может быть, даже купила. Да и сама Ковтун также привозила ей деньги. Не переводила со счета на счет, а привозила лично.
— Люся была моей студенткой. Потом аспиранткой… После смерти жены — мамы нашей Леночки — помогала мне по хозяйству и даже жила у меня. Но между нами ничего не было. Однако пошли слухи, и я попросил ее съехать. И она разозлилась. Возможно, у нее были в отношении меня далекоидущие планы… Но я решил как-то компенсировать ей потерю надежд, кандидатскую помог защитить, потом докторскую… Даже вписал ее в парочку патентов на свои изобретения… А года два назад к нам прибыла новая заместитель министра науки и образования. Ей и сорока нет, эффектная, можно сказать… Но недалекая… Я с Борей заговорил о ней… то есть с Красновым. Откуда, мол, такое чудо в перьях? И Боренька мне заявляет, что замминистра окончила наш вуз. Как такое может быть? Я каждого бывшего студента в лицо знаю. Мне известно, за каким станком он в цеху стоял, на сколько процентов нормы выполнял. И всех девочек нормировщиц или табельщиц знаю. А эту в глаза не видел, даже в коридорах. На следующий день при встрече в своем кабинете спрашиваю дамочку: «Вы окончили Промтех? Просто я вас не помню». И она с обаятельнейшей улыбкой отвечает, что училась на заочном. А у нас нет заочного и не было никогда. Так что же получается: у заместителя министра образования и науки фальшивый диплом? Я к Полозовой, которая продолжительное время была проректором по учебной работе. Та обещала проверить. А потом доложила, что такая студентка училась на дневном отделении, закончила магистратуру… И даже диссертацию защитила. То есть выходит, это я что-то напутал! Но я не помню такую студентку. Ну убей меня бог — не помню!