покойно пошла дальше в шейпинг-зал, а реальность, между прочим, постоянно опровергала ее блаженную уверенность, но только Алёна ничего не замечала, к сожалению…
Она вообще, при своей замечательной, порой ошарашивающей проницательности, ничего дальше своего носа иногда не видела — как сейчас.
Дела давно минувших дней
В Нижнем я прижился. Работа шла довольно успешно. Чтобы о театре узнало больше народу, я взял за правило раздавать некоторое число контрамарок прямо на улицах. Многие, впервые побывав на спектаклях бесплатно, потом становились завзятыми театралами. Эта практика велась постоянно, дважды в год, на Рождество и на Пасху, и, скажу не хвастаясь, так мы приобрели многих зрителей.
Город мне понравился, я нашел здесь друзей и почувствовал, что хотел бы остаться здесь не временным жильцом и гастролером, а постоянным обитателем. Театр на будущий сезон оказался еще не заарендован, и мне пришла мысль организовать в нем товарищество на паях. Доработав сезон, поехал в Москву и Петербург, по актерским агентствам, собирать такую труппу, какая нужна мне. Отчего-то я был уверен, что очень многие актеры захотят сами отвечать за репертуар и свой заработок.
Помню, вошел в первый раз в агентство — и чуть с ног не упал от беспрерывного говора, выкриков, смеха, чуть не задохнулся от табачного дыма. Рябило в глазах от пестрых, кричащих костюмов актрис. Да и мужчины всяк норовил себя показать. «Герои» и «герои-любовники» пудрили лица и завивали круто волосы, «резонеры» держали себя в высшей степени «салонно», «благородные отцы» нравоучительно цедили что-то сквозь зубы, «комики» сорили анекдотами, как яичной скорлупой на Пасху. И всяк безбожно выхвалялся, всяк безбожно подвирал:
— Как я играл! После третьего акта шестнадцать вызовов!
— Меня студенты на руках вынесли!
— Видал портсигар? Вот, на второй бенефис получил!
— Понимаешь, заканчиваю сцену, а в публике восемь истерик, вот как прохватило!
Я жестоко ошибался, думая, что все так и ринутся в Нижний. Актеры боялись паев, они не хотели сами за себя отвечать, ждали антрепренера. И все же мне удалось собрать очень недурную труппу.
В августе мы встретились в отремонтированном помещении моеготеатра и приступили к репетициям. Конечно, самым трудным оказалось подобрать репертуар. Я собрал труппу в конторе театра, но тут меня вызвали плотники, у которых что-то не ладилось на сцене. Я ушел, открыв совещание.
Через полчаса донеслись из конторы неистовые крики, словно все участники совещания вопили до хрипоты, не слушая друг друга. Вдруг распахнулась дверь, и вся моя труппа выскочила вон и бросилась ко мне, маша руками на все лады и так отъявленно бранясь, что я чуть не заткнул уши.
— Надо включить в репертуар «Марию Стюарт», — кричала «героиня».
— А кому она нужна, ваша «Сюарт»? — презрительно отвечал «любовник». — Если уж брать классические пьесы, то надо ставить «Гамлета».
— Чтоб вам пофигурять да руки позаламывать? — отрезала «комическая старуха». — Нет-с уж, извините-с. Осточертели публике ваши трагедии. Да и играть-то их некому. А что нам, комическим, в этих пьесах делать прикажете?
— Совершенно верно, — отозвался «комик». — Разыграем лучше «Свадьбу Кречинского». У меня Расплюев — коронная роль!
— Согласен, — мягким баритоном сказал салонный «резонер». — Я Кречинского сотню раз играл.
— Вы-то согласны, да я не согласна! — крикнула «инженю». — Я еще ни одной главной роли не сыграла. Мы давно Островского не ставили. Что может быть лучше «Дикарки»?
С превеликим трудом репертуар был сформирован. Поскольку он то и дело обновлялся, удалось удовлетворить желания всех актеров.
Гораздо хуже бывало, когда мы не могли найти достойного «героя» или «героиню». Случалось и так, что «героинь», «премьерш», оказывалось две или три, и если одна из них имела сильного покровителя, который финансировал наши постановки и сотрудничество с которым было безусловно выгодным для театра, тогда, конечно, все лучшие роли были ее.
Спасибо, если она оказывалась талантлива. А если нет? Тогда начиналась истинная «театральная трагедия»… С одной такой связана и последняя трагедия моей жизни…
Наши дни
— Ну, в нашем зале я ее точно никогда не видела, — покачала головой Лариса Леонидовна.
— Я тоже, — согласилась Анжела. — Нет, конечно, к нам в зал ходят дамы в возрасте, но эту я не знаю.
— А я знаю, — сказала Лариса Леонидовна.
— Как так? — воззрились на нее Алёна и Анжела. — Только же сказали, что ее в зале никогда не видели!
— Сказала именно так, потому что Алёна спросила: не видели ли вы ее в нашем зале, — возразила Лариса Леонидовна. — Не видела, да. А так-то я ее знаю. Ее зовут Анна Алексеевна Маркова. Она в Линде живет, а у нас ведь там дом деревенский.
— В Линде? — оторопело повторила Алёна. — А как же… а почему же…
— Что почему же?
— Ну, в Нижнем она что делала? — тупо спросила Алёна.
— Да к сыну приезжала, я думаю, — вздохнула Лариса Леонидовна. — У нее сын тут жил, работал то там, то там, потом в «Видео» устроился… парень хороший, но очень уж непутевый… у тетки родной поселиться нипочем не хотел, нашел себе комнату у какой-то старушки, один хотел жить, но потом связался с какой-то преступной компанией. Анна Алексеевна нашла ему работу в Семенове, подальше чтобы от Нижнего, приезжала за ним, хотела его увезти и уже даже уговорила, но тут такое несчастье… убили Константина, прямо дома убили, как раз в тот вечер, когда они должны были последним поездом уехать в Линду…
— Господи, какой кошмар! — ужаснулась Анжела. — А вы оттуда все так подробно знаете?
— Ее сестра Валя — наша соседка по площадке, — пояснила Лариса Леонидовна. — Мы через Валю и дом нашли в Линде, и с Аней познакомились.
Алёна тупо молчала.
— А все же не пойму, почему вы решили, что Анна ходит к нам в зал? — спросила Лариса Леонидовна. — И откуда у вас эта фотография, это где снято, в «Шоколаде», что ли? А рядом с ней Костик покойный, что ли?
— Я не… это нечаянно вышло, — пробормотала Алёна, плохо понимая, что говорит. — Это… это я просто перепутала ее с другой женщиной. Извините. Всего доброго, я пошла.
Конечно, настроение заниматься шейпингом отпало одномоментно! С ощущением ужасной неловкости, даже стыда, Алёна вышла на улицу и побрела, как говорится, куда глаза глядят.
Мать Константина! Это мать Константина… Значит, первое впечатление при виде этой пары было правильным… Бедная женщина! А Алёна-то ее считала чуть ли не Сонькой Золотой Ручкой, главарем преступной банды! И все почему? Потому что у Анны Алексеевны оказался такой же браслет, как у нее.
Откуда он у нее взялся? Как к ней попал?
Да глупости. Не было у нее никакого такого же браслета. Наверное, хорошенькая блондиночка-продавщица с прелестным именем Сюзанна просто перепутала. То-то Анна Алексеевна никак не отреагировала, увидав Алёнин браслет. Зато отреагировал Константин… Значит, для него этот браслет что-то значил, только теперь не узнать, что именно, ведь Константина больше нет. И рядом с его смертью все эти загадки кажутся таким ненужным мещанством…
Стоп. Но ведь Секлита Георгиевна сказала, что ее напарница узнала Анну Алексеевну по фото — мол, именно ей она продала второй браслет…
Нет, в том-то и дело, что ей просто так показалось! Она очень хотела услужить писательнице Дмитриевой, а писательница Дмитриева не сомневалась, что именно брюнетка — похитительница браслета. Вот и убедили они с Секлитой Георгиевной друг друга.
Как все просто. Как все глупо, мелко, по-бабски…
И все-таки кое-что мешает взять и отмахнуться от всей этой истории, в самом деле счесть какой-то постыдной несуразицей попытку разгадать, что произошло с браслетом, не дает забыть и успокоиться. «Кое-что» — смерти людей, так или иначе имеющих к делу отношение. Ювелир, Костя… Загадки утреннего посещения Алёниной квартиры «мастером из Дом. ру» и загадки ювелирной мастерской. Загадки переулка Клитчоглоу, куда неведомым образом переместился из ее двора ужасный человек и где какая-то опасная женщина, виновная во многих смертях, назначает встречи, ведущие к этим смертям… И записка, записка Константина, адресованная неведомо кому, но попавшая к Алёне!
Нет, в самом деле, не позвонить ли Муравьеву?
А что сказать?
У Алёны заломило в висках.
Нет, ну надо же, а? Хочешь увеличить браслет, а вместо этого увеличиваешь количество проблем в своей жизни. Был бы у нее адрес Данилы, позвонила бы ему, рассказала бы про записку Константина — и все, с плеч долой, живите сами, ищите что-то там под старухиной скатеркой, под звездами, на какой-то Черниговской…
Даже вообразить невозможно, что это такое. Вроде бы Алёна неплохо знал Нижний Горький, но ни про какую Черниговскую в жизни не слыхивала.
Ладно. Надо немного пройтись. Успокоиться, подумать, может, что и придет путевое в голову.
Алёна огляделась. Она стояла посреди площади Горького. Прямо перед ней виднелась вывеска магазина «Спар».
Отлично. Здесь она купит какой-нибудь простенькой колбасы или дешевых сосисок и попытается найти спасшую ее собаку. Вообще не вредно еще раз взглянуть на устрашающий переулок. Днем там всяко не страшно, и не исключено, Алёна сможет увидеть то, чего не заметила ночью.
Она уже двинулась было к «Спару», да опять вспомнила ночные приключения — и покачала головой. Прежде чем идти в переулок Клитчоглоу, надо узнать, работает ли сегодня Секлита Георгиевна. Потому что если у нее свободный день и она окажется дома… ну нет, Алёна, после того как швырнула ей книгу ночью, совершенно не готова встретиться с ней лицом к лицу. И вряд ли когда-нибудь будет готова!
А как узнать, на работе она или нет?
«Клеопатра» — вон она, на другой стороне площади. Но зайти туда невозможно. Позвонить разве что и спросить к телефону Секлиту Георгиевну, а потом трубку положить? Но Алёна не знает телефона магазина… Правда, есть справочная 09…