И еще пару звонков.
В результате мой суточный попиздел-ресурс был полностью исчерпан где-то к шести вечера.
Пришлось молча втыкать в телик.
Зы. На этот пост истрачено 28 попизделов.
— 20 —
Когда я стану Президентом… а стану я им, точнее ею, точнее Президенткой, никогда…
А лучше я стану Царицей, потому что тогда все проще и не нужно выдумывать феминитивов…
Так вот, я первым своим Царицинским Указом введу смертную казнь за взяточничество и коррупцию.
Не дожидаясь окончания коронации. Сразу. Незамедлительно.
А вторым Указом — бесплатные медицину и образование.
А кого это все не устраивает, тому третий мой Указ. Не скажу какой.
Я буду плохой царицей. Думаю, меня свергнут где-то через полгода. Но за эти полгода я много чего успею. Мне хватит.
— 21 —Будни ипохондрика
— Ооо! Какой у вас желчный пузырь! Какой красивый, необычный… я бы даже назвал его кокетливым… желчный пузырь! Какие изгибы… Какие перевязочки! Такое редко встретишь. А встретишь, так и не забудешь никогда! — узист возил по моему пузу этой влажной тугой штучкой, уставившись в экран. При этом он сладострастно улыбался, эротично всхлипывал, ласково пришепетывал, и, клянусь, под белым халатом у него напрягалось от восторга что-то такое тугое и очень симпатичное.
«Ничосебе, как я на мужчин-то действую! Пусть и внутренним миром. Это даже хорошо, что внутренним. В моем возрасте это даже просто прекрасно», — думала я, позволяя седовласому импозантному узисту делать свое узистское дело.
— Оооо! А вот задержите дыхание! ОООО! Какая поджелудочная. Не поджелудочная, а просто невеста на выданье! Красавица! Красавица…
«Вот ведь эротоман чертов, — думала я. — Но приятно. Приятно. Продолжаем».
— Таак. Продолжим. Ах ты дусенька-селезенушка. Лебедь просто лебединая.
— В смысле лебединая? — насторожилась я.
— Ну в смысле гордая и непобедимая… Такую селезенку можно в театре показывать!
— В анатомическом?
— Аххаааха. Что вы, что вы! В Большом! Сен-Санс. Трампампампам… — замурлыкал узист и медленно двинулся вниз по мне этой своей тугой влажной штучкой.
— Оооо. Что тут у нас такое? Почечка. Мммм. Пооочечка! Боже, какая вы интересная женщина! Ну надо же! У вас что не деталь, то достойна кисти Рембранда. Можно я повнимательнее погляжу на эту вашу необыкновенную почку. Уж очень она мне люба.
— Что-что? — разволновалась я.
— Ах. Да не волнуйтесь. Все в порядке. Просто устроено все у вас внутри весьма… хм… с фантазией.
— Ааа. Это вы еще узи головы мне не делали. Вот там — точно с фантазией! — Не удержалась от сарказма я.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Человек с таким примечательным внутренним устройством не может быть обыкновенным. Тааак… Ну давайте теперь печеночку послушаем…
Молчание. Снова молчание. Узист молча убрал свою тугую влажную штучку прочь. Молча протер мне пузо салфеточкой.
— Так что печень? Что… — не на шутку встревожилась я. Потому что до этого страстные дифирамбы, а тут тяжелый молчок.
— Обычная печень. Без изменений. Печень как печень… Как у всех.
В голосе его звучало не то чтобы разочарование, но вот знаете… как будто последняя конфета в коробке ассорти оказалась пустой.
Мне даже неловко стало за мою такую обычную скучную печень.
— Но ваш желчный! Аааах! Восторг! Восторг! — снова радостно засветился узист. — Приходите опять. Не лишайте меня такой радости.
А я потом шла домой и думала. Ну вот наверное так и надо относиться к работе. Не просто с любовью. А буквально с вожделением.
Зы. Не дам адрес. Самой по секрету слили.
— 22 —
«Я много лет изнуряю себя спортом и диетами, чтобы оставаться в форме и выглядеть на все сто. А те, кто этого не делает, ленивые распущенные глупцы».
— Точно глупцы? Прям вот точно-точно?
А она такая смотрит на меня и не понимает вопроса.
— 23 —
Я не люблю секонд дичайше. Меня от него воротит и я брезгую всем этим страшно. До трясучки.
Этот запах характерный, эти странные мертвые вещи, возможно, мертвых людей. Эти покупатели с сосредоточенными лицами, ковыряющиеся в ветоши…
Бррр…
Но другое мое Я обожает секонд страстно и готово там торчать часами, наслаждаясь восхитительным процессом ковыряния в ветоши и падальщичества.
НЕТ! Это не охота. Не собирательство. Это падальщичество в чистом виде. Выковырять из гнилья алмаз… Заклекотать радостно. Схватить алмаз и унести в гнездо.
Особенное удовольствие. Не знаю других мест, где можно его получить.
Последний найденный алмаз — хьюгобоссовский серенький пиджачишко. Схватила, прижала к груди, притащила домой. Висит. Носить не буду — модель мне совершенно не к лицу, ну и опять же брезгую слегонца.
Но если б был бы к лицу — еще как носила бы. Вон джинсы-клеш секондовые у меня — лучше не было джинсов!
Висит пиджачишко. Радует глаз. Через месяц выброшу. Потом еще что-нибудь нарою в куче гнилья.
Очень люблю. Очень.
— 24 —
Вчера в электричке видела трех мужиков, которые играли в дурака. Разложились на сиденье и играют себе…
Окатило-уцепило чем-то таким детским, правильным, родным. Что-то вдруг очень не голливудского уже привычного контента, но абсолютно «твое» из правильного прошлого.
И не только я. Все им радовались.
Им бы еще помидорок розовых, крупной солью посоленных. На газетке. И ваще самое оно.
Эх…
Не. Ну вот помните же… Вот мама, папа, тети, дяди всякие. И одеялко на пляжу. И помидорцы, и огуркены, и яйки вкрутую. Соль канешн в солонке или может в бумажечке. Кура вареная бывает. Пирожки тоже…
И жара.
И ветер.
И запах воды.
И карты. Засаленные карты с этой рубашкой «в клеточку». И «а давайте в подкидного»… И поехали. И ничего что тебе шесть лет. Тебя берут. Ты хорошо играешь…
А взрослые еще пивко пьют. Из банок трехлитровых… Горькое немножко пивко. Жигулевское. С пенкой.
И рыбка, рыбка. Воблочка или лещик. Лещик тугой такой на закус, солененький.
— 25 —
Заглянула соседка. Дала какой-то рассады (боже, зачем мне рассада?). Поинтересовалась моим здоровьем. Выпила чашку яблочного сока. Уходя, спросила: «А вот ты писательница. Много знаешь. Как думаешь, бог создал человека сразу? Или все-таки бог сначала создал обезьяну, а потом из обезьяны уже вырос человек?»
Трезвая. 60 лет. Просто накрыло экзистенциальным кризисом.
Ничего не ответила рыбка (С).
Ответа и не требовалось.
— 26 —
С подружкой как-то заехали в город Тамбов. Ну вот случился у нас такой вояж без причин. Просто кто-то позвал из общих знакомых — мы и рванули на выходные. И я помню, там было круто.
Там была такая офигенная речка, и такие клевые ребята, и шашлык, и пиво, и мы еще потом гуляли по улицам, и такие были красивые домики, все в сирени. И еще мы потом ночью зашли в какой-то странный бар, где обитала тогдашняя тамбовская «золотая молодежь» и пили отвертку, потому что не было денег на мартини. А потом еще утром мы опоздали на поезд, и пришлось ждать следующего, и весело тусить на вокзале. И нам достался такой смешной веселый плацкарт, где ехали дембеля. И мы пели под гитару, и ели бутеры с салом, которые нам делала добрая женщина…
И потом, уже в Москве, оказалось, что в Тамбове я оставила куртку, и пришлось брать у кого-то из дембелей какой-то старенький толстый огромный свитер, и он еще у меня долго жил, и я носила его на даче…
Отличная была поездка.
А потом мне эта подруга рассказала, что, оказывается, речка была маленькая и грязная, ребята были глупые и травили плохие анекдоты, пиво было дешевое и разбавленное, домики покосившиеся и бедные, город тусклый… Бар был стремным и вульгарным, золотая молодежь нас презирала за то, что мы пьем отвертку, которая была тоже разбавленная и с дешевой водкой… И еще было ужасно, что мы опоздали на поезд и пришлось на этом жутком бомжеватом вокзале мучиться.
И еще нам достался вонючий плацкарт и грубые тупые дембеля. И эта назойливая тетка и ее противное сало, которое она всем пихала, хотя никто его не хотел…
А потом ей было стыдно вместе со мной ехать в метро, потому что на мне был свитер размеров на пять больше, и все на нас смотрели и думали, что мы лохушки…
Но я тогда не знала анекдота про уточку, поэтому просто пожала плечами.
— 27 —
В споре, кто кого заборет, «технарь гуманитария» или «гуманитарий технаря», я всегда на стороне гуманитариев.
И не потому, что я гуманитарий по одному законченному и двум незаконченным…
А потому, что гуманитарий всегда в этих дискуссиях веселее, спокойнее, добрее и проще.
Технарь начинает немедля суетиться, волноваться, иронизировать, требовать у гуманитария взять интеграл или хотя бы пояснить без гугля, что такое число фибоначчи.
Гуманитарий же спокойно пожимает плечами и говорит, что нет, он не может взять интеграл — его этому не учили. Про фибоначчи он тоже ничего не знает, увы.
Тут технарь начинает радоваться и ликовать. Ведь он-то может отличить Бабеля от Бебеля, знает кой-какой английский, читал Карамзина и проч.
(Надо сказать, что 90 процентов технарей и 80 процентов гуманитариев ничего не знают про Бебеля и Карамзина, как и про фибоначчи — но не суть.)
Я что не люблю в этих вбросах, так это то, что технари считают возможным взять и обесценить мой интеллектуальный ресурс и мои навыки.
Мол, кому надо это все? Все твои знания, все твои умения? Твои книжки? Твои вбросы? Твои переводы?
Вот холодный синтез — это дааа…
Почему-то про холодный синтез любят зарядить те технари, что годами чертят приводы к электробритвам, называя себя при этом конструкторами.