Ему то и дело вторила жена из семьи Рибейра, занимавшейся свиньями столетиями – со времен, еще когда Ииусус ходил по пустыням, где только зарождались виноградники, а с ними и улитки.
Вечер был незабываемым, все фотографировались с обрученными. На каждой фотографии сверкал гигантский бриллиант на окольцованном пальчике Марии.
После окончания вечера Ким нашел Алину и оставил ей свою визитку. На этот раз не предлагал ни денег, ни интимных отношений за деньги. Просто улыбнулся и поцеловал руку, просил звонить.
Свадьбу назначили на октябрь – месяц перед оживленным для ресторанного бизнеса сезоном Рождества, когда народ обычно валил в три раза больше, будто именно Иисус велел есть улиток и мясо на свой день рождения.
Поначалу хотели устроить скромную свадьбу в связи с известными обстоятельствами, но семья Рибейра-Гонсалес настояла на свадьбе дорогой и пышной. Мария являлась уродиной или, как говорили, выродком, скопившим все физические недостатки рода, но не души. И именно за душу ей хотели воздать материальными благами, вниманием и любовью.
Самая большая церковь региона принимала самую большую свадьбу века. Гостей было столько, что все ближайшие отели в районе 50 километров были заняты. Прессу не приглашали, но люди любопытные до чужого счастья, собственно, как и до горя, толпились у гигантского прохода, как у ковровой дорожки, где проходят знаменитости, пытаясь сфотографировать счастливых невесту и жениха. И были совершенно обескуражены видом молодоженов. Марию было плохо видно за фатой, но Ким, разодетый в дорогостоящий костюм, сшитый по его нестандартному телу, привлекал внимание. Многие, понимая что происходит, по-доброму улыбались шику и блеску свадьбы двух уродов. Кто-то фыркал и возмущался клоунаде с двумя образинами в главных ролях.
Только Ким и Мария были счастливы. Мария – потому что до последнего не верила, что этот парень, тоже урод снаружи, но вроде неплохой человек внутри, захочет жить с ней и любить ее. Ким точно не мог описать своих чувств к жене, но в ее присутствии чувствовал себя спокойно. Она не довлела, как мать и отец, не желала от него чего-то, как другие родственники или персонал, не чуралась его, как чужаки. Она была своя.
А в первую брачную ночь Ким к удовольствию обнаружил, что и в постели она прекрасна. Даже лучше русских Наташ. Мария была девственницей, но не скромницей, с большой охотой принимала все поцелуи и ласки Кима. С ней он вдруг почувствовал себя настоящим мужчиной. Наташи научили его занятию любовью, а с Марией он раскрылся в самой любви, которой не нужны уроки. Было очень приятно дарить себя таким, какой ты есть, и тем самым делать девушку счастливой.
Кроме Марии было счастливо еще с десяток родственников, видевших своих несчастных детишек впервые по-настоящему нормальными, как и другие пары.
Но перед медовым месяцем родители Рибейра и Бабоса отправились вместе с молодоженами в кабинет к генетику, где хотели удостовериться, что продолжение рода может быть. И может быть нормальным.
Генетик заверил, что шансы на рождение здоровых детей велики. Собственно, 50 на 50.
Ким и Мария счастливо переглянулись. Они хотели детей.
Медовый месяц обоюдно решили провести в Санкт-Петербурге, Москве и других городах России. Мать Мириам была категорически против.
– Только не Россия! – сказала она строго Киму. – Только не Россия.
Он долго молчал, собираясь с силами, а потом попросил ее не вмешиваться в дела его семьи. Мириам опешила, но когда пришла в себя, то успокоилась, оценила взросление сына, его отказ, как шаг к ответственности и самостоятельности, тем самым качествам взрослого здорового человека, о которых мечтала, впервые увидев уродливое, вечно детское тело слизняка.
Перед вылетом Мириам подарила Марии свой самый дорогой жемчуг «русский снег», хотя до этого уже сделала дорогой подарок невестке. Самолично надела ей ожерелье. А про себя подумала: «Пусть красота этого жемчуга спасает тебя от красоты этих русских дамочек».
То ли помог жемчуг, то ли Ким и в самом деле влюбился в Марию, но месяц, что они провели в заснеженном, ветренном Петербурге и Москве, среди красивых дам в меховых шубах и шапках, где трудно было разобрать не только фигуры, но и лица, был самым счастливым периодом в их жизни.
Они наслаждались каждым днем, каждым часом и каждой минутой. Деньги, роскошь, исполнение желаний, любовь, поцелуи, разговоры на общие темы, страсть к любому проявлению красоты объединяли. Ким был на седьмом небе от счастья. Они не могли наговориться о впечатлениях после Евгения Онегина, с упоением обсуждали посещение Русского Музея и Эрмитажа. Их глаза видели лишь прекрасное вокруг.
Раньше Киму не с кем было делиться счастьем от этих впечатлений. Из красивого мать любила только жемчуг. Отец и другая родня посещали театр и балет, музеи и прочие заведения, но больше для галочки. Эти мероприятия входили в пакет «богатство». Если б посещение мусорок или строек считались люксовыми, Бабоса наведывались бы и туда. Единственную истинную красоту они видели лишь в труде и заботах на многочисленных предприятиях Бабоса, которые теперь получили новый, «свиной» горизонт для развития благодаря раскрученным сетевым точкам Рибейра-Гонсалес.
Медовый месяц не закончился октябрем, чету Бабоса-Рибейра ждали многочисленные Сола, Гонсалес, Молинас, Корса ицетера в своих шикарных резиденциях по всей Испании. Ждали с поцелуями, объятиями, подарками и в ожидании чуда. Получится ли у двух уродов родить здорового наследника, желательно мальчика? Барона уже двух империй.
В феврале следующего года, накануне семейных каникул, стало известно, что Мария беременна. В тот день воспылали новым огнем и одновременно разрушились мечты многих представителей Бабоса и Рибейра.
Но новость была не такой счастливой, как представляли. Вскоре выяснилось, что мальчик по уверениям врачей был нежизнеспособным. Что-то пошло не так во внутриутробном развитии. Советовали сделать аборт и не мучить ни родителей, ни ребенка.
Бабоса, как и Рибейра, так просто не сдавались и отправили Марию и Кима в лучшие клиники по этому вопросу: в Израиль, Америку, Россию. Предположения подтвердились, но различались вердикты. Ребенок был больным, но мог бы жить вне утробы Марии сам. Будущая мать вела себя удивительно спокойно, чем еще больше восхитила Кима. И когда семейным советом решили, что все же нужно убить ребенка, Мария упрямо отказалась. Ее невидящий глаз смотрел так же неуклонно, как и видящий. Уговоры не помогли.
Рожать поехали в лучшую клинику Испании, где все было приготовлено к разным чрезвычайным ситуациям.
Георг родился больным, с заболеванием весьма распространенным в век новых технологий. Но к удивлению врачей он был жизнеспособным и, к счастью родителей, поразительно красивым. Мать и отец не могли наглядеться на него. Два урода по несколько часов рассматривали здоровые ручки и ножки, красивейшие пальчики и пухлые щечки, прекрасно видящие милые глазки. Георг не походил на Кима и Марию, будто был рожден другой женщиной и оплодотворен другим мужчиной. Единственное, что связывало его с родителями – это неизлечимая болезнь, из-за которой, предполагалось, ему будет сложно передвигаться.
– Исцеление возможно, – уверял доктор, – есть случаи. Мозг как таковой не поврежден. Нужно помочь ему доразвиться.
Денег на «помочь» у Бабоса-Рибейра было предостаточно. Не хватало времени. Как в юности самого Кима, которым занимались мать и няньки, отец был вынужден зарабатывать. Но времена и взгляды изменились. Ким еще с медового месяца «раскусил» иное счастье: жить жизнью, не привязанной лишь к работе и интересам клана.
Но как назло именно сейчас разворачивались самые серьезные события в бизнесе: открытие новых фабрик совместно с Рибейра. Наклевывался новый сегмент рынка – еда «на вынос», полуфабрикаты, замороженные продукты, сухие питательные субстраты из тельц улиток.
То и дело приходилось ездить в Китай, Вьетнам, Америку, чтоб смотреть на производства нового поколения, где акцент все больше и больше смещался с культуры питания на кормежку для человека, у которого все меньше и меньше оставалось времени на приготовление еды. Нужны были готовые решения. Одно из них – подобие собачьего корма, только человеческого, сбалансированного, экологичного, питательного. Женщины не хотели проводить столько времени у плиты, хотели наравне с мужчинами работать и отдыхать. «Работать и отдыхать» – стало девизом рекламной кампании новой компании Бабоса: «Пусть готовят и моют машины. Человек создан для жизни, где жизнь – это наслаждение».
Правда, ресторанный бизнес с изысканными блюдами не потерял клиентов и прибыли. Просто настоящая еда все больше становилась привилегией богатых. Бедным предлагалась еда в форме субстратов. Например, субстраты из улиток, которые достаточно было замочить, затем засунуть в микроволновку, и они, словно приготовленные минуту назад, несли все те же витамины, вкус, аромат и вид, что и настоящие.
– За китайцами будущее! – говорил Хосе, которому исполнилось 62 года, и он снова был на коне, выглядел молодцом, перекрасил волосы вновь в жгуче-черный, а там, где образовалась проплешина, красовались его волосы с задницы по последней технологии вживления своих собственных волос с ненужного для мужской привлекательности места.
– Будущее за теми, кто решает взять его в руки, – тихо отвечал Ким своим писклявым голосом, к которому не прислушивался отец.
Когда Георгу исполнилось два года, случилась беда. Но не с мальчиком. Вложенные в его здоровье деньги на реабилитацию, когда в доме Бабоса был построен отдельный реабилитационный отсек, начали давать эффект. Мальчик почти не отставал в развитии от своих сверстников. Беда пришла с другой стороны, откуда ее совсем не ждали.
Хосе отправился в очередную поездку в Китай, где строились сразу несколько фабрик по сухим субстратам из улиток, свинины, сои для гурманов-вегетарианцев-сибаритов и не вернулся. Вместо него словно снег на голову прибыли адвокаты с большой кипой бумаг для Мириам. Бумаги были о разводе и письмо с объяснениями.