Так как большинство племен и родов, крепостей и земель на андиджанской стороне /104б/ покорилось мне, то жители Андиджана тоже, естественно, желали выразить мне покорность, но не могли найти к этому способа. Мне пришло на ум, что если как-нибудь ночью мы подойдем к Андиджану, пошлем туда человека и сговоримся с Ходжой и знатными людьми города, они может быть впустят нас с какой-нибудь стороны. С таким намерением мы выехали из Оша и в полночь пришли на стоянку напротив Чил-Духтарана, в одном курухе от Андиджана.
Камбар Али и еще некоторых беков отрядили вперед, чтобы они осторожно послали в крепость человека и сговорились с Ходжой и знатными горожанами. Ожидая посланных беков, мы сидели на конях; некоторые дремали, другие погрузились в сон.
Ночи прошло, вероятно, три пахра, когда вдруг раздался грохот барабанов и крики. Не зная, много ли врагов или мало, люди, со сна, разом повернули и бросились бежать, не обращая внимания друг на друга. Я не успел даже удержать людей и поскакал навстречу врагам. Мир Шах Каучин, баба Ширзад и Дуст Насир тотчас же двинулись за мной следом. Все воины, кроме нас четверых, обратились в бегство. Когда я отъехал немного назад, нападающие приблизились, крича и пуская стрелы. Какой-то человек на коне с белой отметиной на лбу подъехал ко мне вплотную; я выстрелил в коня, конь покатился на землю. Враги как будто немного отошли. /105а/
Те трое, что были со мной, сказали: «Ночь темная, много ли мало ли врагов — неизвестно и неведомо. Все наши воины убежали, а от нас четверых какой может быть вред врагу? Надо нагнать беглецов, а потом драться».
Мы вскачь настигли наших людей и принялись их лупить и хлестать, но что мы ни делали, люди не собирались. Мы четверо снова вернулись и стали пускать стрелы; враги немного приостановились. Увидев раз или два, что нас трое-четверо, не больше, они снова начали гнать наших, сбивая их с коней. Таким образом, я три-четыре раза пытался удержать наших людей, но они не останавливались и я снова возвращался с теми тремя, пуская стрелы и отгоняя врагов.
Наших людей гнали два или три куруха, до холмов, что напротив Харабука и Пашамуна. Достигнув этих холмов, мы встретили Мухаммед Али Мубашшира. Я сказал: «Их немного, остановимся и пустим на них коней». Остановившись, мы пустили коней вскачь; когда мы подскакали, враги встали. Разбежавшиеся воины стали подъезжать то оттуда, то отсюда; некоторые добрые молодцы проскакали, убегая, до самого Оша.
Вот как это произошло: несколько моголов из тумана Айуб Бекчика, покинув нас в Оше, отправились в окрестности Андиджана, чтобы пограбить. Услышав шум нашего войска, они осторожно пробрались вперед и закричали свой уран[319]. Уран бывает двух родов. /105б/ Один уран — особый у каждого племени; так, например, у одного племени уран — «дурдана», у другого — «туккай», у третьего — «лулу», а другой уран один для всего войска. На войне ураном устанавливают два слова; во время битвы при встрече один человек говорит одно слово, а другой говорит второе назначенное слово, чтобы таким путем отличить друзей от врагов и распознать своего от чужого. В данном походе условленными словами урана были «Ташкент» и «Сайрам»; скажут: «Ташкент», говори: «Сайрам», скажут: «Сайрам», отвечай: «Ташкент». Во время этой свалки впереди был Ходжа Мухаммед Али. Моголы подходили, крича: «Ташкент», «Ташкент»! Ходжа Мухаммед Али, человек из сартов, был сильно взволнован и в ответ тоже закричал: «Ташкент», «Ташкент»! Моголы подумали, что это враг, подняли крик, забили в барабаны и стали пускать стрелы. Из-за этой ложной тревоги мы не остались стоять и разъехались. Задуманный план не удаляя, мы снова повернули назад и возвратились в Ош.
Когда жители степей, гор и крепостей покорились мне, Танбал и его приспешники потеряли твердость и мужество. Через пять-шесть дней его бойцы и люди по трое, по четверо стали разбегаться в горы и в степи. Некоторые перебежчики из его лагеря говорили: «Дела Танбала пришли в расстройство; через три-четыре дня они совсем расстроятся, и Танбал должен будет отступить». Услышав такие вести, мы тотчас же выступили на Андиджан. В андиджанской крепости сидел младший брат Танбала, Султан Мухаммед Калпук. Пройдя дорогой на Тутлук, мы к полуденной молитве подскакали к [арыку] Хакана, что южнее Андиджана. /106а/ Я сам, следуя за добытчиками, подъехал к склону холма Айш со стороны ворот Хакана. От дозорных пришла весть, что Султан Мухаммед Калпук и бывшие при нем люди вышли из садов и пригородов к склону холма Айш. Добытчики еще не собрались; не дожидаясь, пока они соберутся, я быстро, не медля двинулся на врагов. У Калпука было, пожалуй, свыше пятисот человек; хотя наших людей было больше, но бойцы разъехались, чтобы пограбить; ко времени встречи нас осталось столько же. Не соблюдая ни строя, ни порядка, мы во весь опор поскакали на врагов. Когда мы приблизились, они не смогли устоять и бежали, даже не скрестив раз или два клинков. Наши гнали людей Калпука почти до самых ворот Ханака, сбивая их с коней.
Когда мы разбили, врага и подошли к Ходжа-Китта, на окраине пригородов, наступило время вечерней молитвы. У меня было намерение идти прямо к воротам крепости; пожилые, знатные, опытные беки — Насир бек, отец Дуста, и Камбар Али бек — доложили: «Наступила ночь; подходить в темноте вплотную к крепости неразумно. Отойдем назад и станем лагерем, а утром что они смогут сделать? Они сдадут крепость».
Вняв словам этих опытных беков, мы отступили от окраин пригородов. /106б/ Если бы мы пошли на ворота крепости, то крепость наверное и без сомнения перешла бы в наши руки.
Было время молитвы перед сном. Мы двинулись вперед, перешли арык Хакана и стали лагерем возле деревни Рабат-и Рузек. Хотя имелись сведения, что Танбал в беспорядке отступает и идет к Андиджану, но вследствие нашей неопытности случилась ошибка: вместо того чтобы утвердиться в таком укрепленном месте, как арык Хакана, мы перешли арык и стали возле деревни Рабат-и Рузек, на гладкой равнине. Без караула, без охраны мы беспечно лежали [и отдыхали].
На рассвете люди сладко спали, как вдруг подскакал Камбар Али бек и закричал: «Враг подошел, вставайте!»
Сказав это, он, не медля ни мгновения, проехал дальше и больше не возвращался. Я постоянно, даже в спокойное время, ложился, не снимая платья и шапки. Поднявшись, я тотчас же подвязал саблю и колчан и в тот же миг вскочил на коня; знаменосец не успел даже привязать знамя к древку, схватив знамя в руку, он вскочил на коня. Мы направились прямо в ту сторону, откуда шел враг; в этом походе нам сопутствовало десять-пятнадцать человек.
Подойдя к врагам на полет стрелы, мы столкнулись с разъездами неприятеля; в это время со мной было человек десять бойцов. Мы быстро поскакали, пуская стрелы, и двинулись дальше, забирая передовых врага в плен. Мы прогнали их еще на полет стрелы и подошли к центру их войска. Султан Ахмед Танбал и с ним человек сто воинов /107а/ стояли, ожидая нас, сам Танбал и еще один боец немного выступили из рядов; Танбал стоял и кричал: «Бей, бей!», но большинство его людей повернулись боком и как будто раздумывали: «Бежать? Не бежать?».
В это время со мной оставалось три человека: один — Дуст Насир, другой — Мирза Али Кукельташ и третий — Каримдад, сын Худайдад Туркмена. Я пустил стрелу, лежавшую у меня на тетиве, прямо в шлем Танбала и сунул руку в колчан. Хан, мой дядя, подарил мне новенький «гушагир[320]»; он попался мне под руку. Мне стало жалко его выбросить; пока я снова положил его в колчан, можно было бы метнуть две стрелы. Я наложил на тетиву другую стрелу и поехал вперед; те три человека остались позади. Один из двоих бойцов, что стояли напротив меня — это был Танбал — тоже поехал вперед; между нами была широкая дорога. Я выехал на дорогу с одной стороны, он — с другой, и мы оказались лицом к лицу, так что я стоял правым боком к врагу, а Танбал стоял правым боком к нам. У Танбала было все его оружие, кроме конских лат; у меня кроме сабли и колчана не было никакого оружия. Я пустил стрелу, лежавшую у меня на тетиве, стараясь пригвоздить щит Танбала к ремням колчана.
В это время мне пробили стрелой насквозь правое бедро. На голове у меня был подшлемник; Танбал рубанул меня по голове; от удара саблей у меня помутилось в голове; /107б/ хотя у подшлемника не порвалось ни одной ниточки, но на голове у меня оказалась широкая рана. Я не приделал рукоятки к своему мечу, он был в ножнах, вытащить меч не было времени; вытаскивая его, я остался один-одинешенек среди множества врагов. Стоять на месте было нельзя, и я повернул коня; еще один удар саблей пришелся по моим стрелам.
Я проехал семь-восемь шагов и ко мне присоединились те три человека. После меня Танбал ударил клинком также и Дуст Насира; нас преследовали на протяжении полета стрелы.
Арык Хакан — большой поток, и течет глубоко. Перейти его можно не везде, но бог помог, и мы вышли прямехонько к одной из переправ через арык. Перейдя арык, лошадь Дуст Насира очень ослабела и упала. Остановившись и посадив его [на одного из наших коней], мы поехали к Ошу вдоль возвышенности, что тянется между Харабуком и Фарагина. Когда мы поднялись на эту возвышенность, к нам присоединился Мазид Тагай. Ему тоже попала в правую ногу стрела, ниже колена. Хотя она не прошла насквозь, но Мазид Тагай добрался до Оша с большим трудом. Моих добрых воинов посбивали с коней: Насир бек, Мухаммед Али Мубашшир, Ходжа Мухаммед Али, Хусрау Кукельташ, Ну'ман Чухра пали в этом походе. Кроме них погибло много йигитов.
Ханы, идя за Танбалом следом, стали лагерем в окрестностях Андиджана. Старший хан остановился возле курука, /108а/ в саду моей бабки Исан Даулат биким, который нарывается Куш-Тигирман; Младший хан расположился поблизости от лангара[321]