144б/ деревню, кому удел, но по целой области не дал никому. Так бывало не однажды. Всякий раз, как великий бог посылал мне счастье, я смотрел на беков-гостей и на чужих беков и йигитов благосклонней, чем на своих старых слуг и андиджанцев, и давал им больше. И все-таки — удивительное дело! — на меня постоянно клевещут и говорят: «Кроме старых слуг и андиджанцев, он ни к кому не благоволит». Есть пословица: «Чего только враг ни говорит, чего только ни приснится во сне!».
Можно закрыть ворота города,
Но невозможно закрыть рот врагов.
Так как из Самарканда, Хисара и Кундуза пришло в область Кабула множество людей и народа, то мы приняли такое решение: Кабул — незначительная область, подвластная мечу, а не перу[372], для всего этого народа денег добыть нельзя. Дадим семьям этих людей немного хлеба, а воины пусть идут на добычу. Порешив на этом, мы наложили на Кабул и Газни с зависящими от них областями побор в тридцать тысяч харваров[373] хлеба. Я не знал размера доходов и урожая Кабула, и страна оказалась сильно разоренной от такого большого налога.
В это время я изобрел алфавит бабури[374].
С хазарейцев [из рода] Султан-Мас'уди мы потребовали много коней и баранов, и к ним были посланы сборщики. Через несколько дней от сборщиков пришло известие, что хазарейцы не платят подати /145а/ и встали на путь неповиновения; раньше они тоже неоднократно грабили [людей] на дорогах Гардиза и Газни. По этим причинам мы выступили, чтобы пограбить хазарейцев Султан Мас'уди.
Пройдя через Майдан, мы миновали ночью перевал Нирх и ко времени утренней молитвы напали на хазарейцев в окрестностях Чату. Так, как бы нам хотелось, мы их не пограбили. Вернувшись обратно дорогой через Сурах, мы отпустили Джехангир мирзу в Газни. Когда мы воротились в Кабул, сын Дариа хана, Яр Хусейн, пришел из Бхиры, чтобы служить нам.
Через несколько дней я произвел смотр войску и, созвав людей, знающих местные земли и воды, расспросил их об окрестных и соседних местах. Некоторые говорили о походе в Дашт, другие считали подходящим для этого Бангаш, третьи советовали двинуться на Хиндустан. Посоветовавшись, приняли решение идти на Хиндустан. В месяце ша'бане[375], когда солнце было в созвездии Водолея[376], мы выступили из Кабула, направляясь в Хиндустан.
Дорогой через Бадам-Чашме и Джагдалик с шестью ночевками на пути мы пришли в Адинапур. Я никогда еще не бывал в областях жаркой полосы и пограничных с Хиндустаном местах. Когда мы достигли Нингнахара, перед нашими взорами предстал совсем другой мир: трава — другая, деревья — другие, птицы — другие, нравы и обычаи народа /145б/ — другие. Я удивился, и действительно, там есть чему удивляться.
Насир мирза, который раньше прибыл в свою область, явился в Адинапур и остался при мне. Аймаки, пришедшие из холодной области, все откочевали на зимовье и находились в Ламганате. Простояв день или два в тех местах, я присоединил к нашему войску их воинов и отставших от нас бойцов, затем перешел через Джу-и Шахи и остановился ниже, в Куш-и Гумбазе. Насир мирза, достав кое-какие припасы из своей области для нукеров и слуг, сказал; «Я приду вслед за вами через два-три дня» и, спросив разрешения, отстал. Когда мы вышли из Куш-и Гумбаза и остановились в Гарм-Чашме, ко мне привели одного из начальников племени Гагиани, [по имени] Пихи, который пришел туда с караванами. Мы взяли Пихи с собой, чтобы он указывал хорошие места и дороги. В один или два перехода мы миновали Хайбар и достигли Джама, где и остановились. Я слышал хорошие отзывы о Гуре-Катри; там, говорят, находится одно из капищ йогов[377] и индийцев; они приходят из далеких стран и стригут себе волосы и бороду в Гуре-Катри.
По прибытии в Джам я поехал прогуляться в Биграм. Я полюбовался там на одно огромное дерево и объехал окрестности Биграма. Проводником у меня был Малик Бу Са'ид Камари. Сколько мы ни спрашивали, где Гуре-Катри, он так и не сказал. Когда мы вернулись в лагерь, /146а/ он говорил Ходжа Мухаммед Амину: «Гуре-Катри находится возле Биграма, но я им этого не сказал, так как там есть узкие пещеры и опасные места». Ходжа сейчас же сподличал и передал мне его слова, но уже настал вечер, а путь был дальний, так что мы не смогли туда поехать.
На этой стоянке мы совещались, переходить ли нам реку Синд и в какую сторону потом направиться. Баки Чаганиани доложил, что следовало бы, не переходя реки, двинуться отсюда с одной остановкой на пути в местность, называемую Кохат, ибо жители ее, говорят, многочисленны, зажиточны и богаты скотом. [Баки Чаганиани], привел несколько кабульцев, которые говорили то же, что говорил он; я сам никогда раньше не слыхал об этих местах, но поскольку такой почтенный, пожилой человек, считая за благо направиться в Кохат, привел для подтверждения своего мнения нескольких свидетелей, я отменил переправу через реку и поход в Хиндустан. Выступив из Джама, мы перешли реку Бара и, приблизившись к перевалу Мухаммед-Пих, остановились там.
В это время афганцы Гагиани были в Пуршаваре; боясь моего войска, они потянулись к подножию гор. Один из их вождей, Хусрау Гагиани, пришел на эту стоянку и вступил ко мне в услужение. Его тоже, как и Пихи, /146б/ мы взяли с собой, чтобы они указывали нам хорошие места и дорогу.
Выйдя с этой стоянки в полночь, мы на восходе солнца прошли Мухаммед-Пих и к полудню совершили набег на Кохат. Нам досталось много быков и буйволов, афганцев тоже много попало в плен, но всех пленных мы отделили и освободили. В домах у них оказалось безмерно много зерна.
Добытчики, разграбив всю местность вплоть до берегов реки Синда, после ночевки присоединились к нам. Воинам не досталось столько добра, сколько обещал Баки Чаганиани, и Баки беку стало очень стыдно за свои настояния.
Дважды переночевав в Кохате и собрав добытчиков, мы посоветовались, куда теперь идти. Было решено напасть на афганцев из окрестностей Бангаша и Банну и возвратиться [в Кабул] через Нагз или через Фармул. Яр Хусейн, сын Дариа хана, который, придя в Кабул, служил мне, обратился с такой просьбой: «Если Дилазакам, Юсуфзаям в Гагиани будет приказано слушаться моих слов, то я занесу меч государя на той стороне реки Синда». Я отдал приказы, какие он хотел, и отпустил его из Кохата.
Выйдя из Кохата, мы направились вверх к Бангашу через Хангу. Между Кохатом /147а/ и Хангу тянется долина; дорога идет по этой долине, с двух сторон которой высятся горы. Когда мы выступили и вошли в эту долину, то афганцы из Кохата и окрестных мест все собрались на горах по обеим сторонам долины, подняли боевые крики и начали шуметь. Малик Бу Са'ид Камари, который хорошо знал весь Афганистан и был проводником в этом походе, доложил: «Впереди, направо от дороги, стоит гряда гор. Если афганцы перейдут с этих гор на те горы, то мы сможем окружить их и захватить».
Бог помог, и афганцы, дойдя до этой гряды, поднялись туда. Я послал своих йигитов, приказав им тотчас же захватить перешеек между двумя горами; остальные воины получили приказ окружить афганцев со всех сторон. Когда мои воины подступили с той и с другой стороны, афганцы не смогли даже сражаться. Мы в одно мгновенье порубили их и захватили сто или пятьдесят афганцев; некоторых из них привели живьем, но от большинства принесли [одни] головы.
Афганцы, когда не могут сражаться, приходят к своим врагам, держа в зубах траву, они как будто говорят: «Я — твой бык». Этот обычай /147б/ мы узнали там: бессильные сопротивляться афганцы пришли с травой в зубах. Тем, кого привели живыми, я тоже приказал отрубить головы; на стоянке из их черепов построили минарет.
Наутро мы выступили и остановились в Хангу. Тамошние афганцы устроили на одной горной гряде сангар. Я впервые услышал слово сангар, придя в Кабул; люди там называют укрепленную гору сангар. Мои воины разбили этот сангар и принесли мне отрезанные головы ста или двухсот мятежных афганцев. Там тоже воздвигли минарет из голов.
Выйдя из Хангу и раз переночевав, мы остановились в месте, называемом Тил, в нижней части верхнего Бангаша. Там наши воины тоже ходили грабить ближних и окрестных афганцев; от одного из сангаров некоторые добытчики отступили очень легко.
Выйдя из Тила, мы пошли без дороги и, раз переночевав, утром спустились в Банну. Воины, кони и верблюды при спуске в ущелье очень измучились, а из быков, доставшихся нам в добычу, большинство осталось там.
Большая дорога лежала от нас правее, на расстоянии одного-двух курухов; дорога, по которой мы шли, не для всадника. Овчары, и пастухи иногда гоняют вниз по этой дороге и через ущелье свои стада и отары, /148а/ и поэтому ее называют Гусфанд-Лиар — дорога по-афгански будет лиар. Проводником у нас был Малик Бу Са'ид Камари; большинство воинов считали, что мы оказались левее дороги из-за этого Малик Бу Са'ида.
Банну стоит на ровном, гладком месте, сейчас же за горами Бангаша и Нагза, горы Бангаша и Нагза находятся к северу от Банну; река Бангаша выходит в Банну, и Банну орошается водой этой реки. К югу от Банну — Чаупара и река Синда, к востоку — Динкут, к западу — Дашт, который называют так же Базар-и Так. Из афганских племен эту область возделывают племена Курани, Киви, Сури, Исахайль и Ниязай[378].
Став лагерем в Банну, мы тотчас же получили известие, что степные племена устроили сангары на северных горах. Поставив во главе его Джехангир мирзу, мы послали туда войско. Джехангир мирза пошел на сангар Киви, в одно мгновение захватил его, произвел всеобщее избиение, отрезал множество голов и привез их; воинам досталось много белой ткани; в Банну тоже воздвигли минарет из черепов.