ь духа, не могли удержать крепость и сдали ее.
После того как Шейбани хан взял Герат, он очень дурно обошелся с женами и детьми [обоих] государей, не только с ними, но со всем народом. Ради преходящих благ нашей краткой жизни он учинил всевозможные грубости и непристойности. Первое дело и действие, которое Шейбани хан совершил в Герате, таково: ради грязных мирских расчетов он отдал Хадича биким развратнику Шах Мансур Бахши на пытку и истязание. Шейх Пурана, этого праведного, святого человека, он отдал моголу Абд ал-Ваххабу, а его сыновей роздал всяким людям. Всех поэтов и даровитых людей Шейбани хан отдал во власть Мулле Беннаи. Хорасанские остроумцы сочинили на этот счет такой отрывок, получивший широкую известность:
Кроме Абд Аллаха Кирхара.
Не видит теперь никто из поэтов золото.
Беннаи хочет получить от поэтов золото —
/206б/ Но получить он только кирхар.
Кроме того, Шейбани хан взял в жены одну из супруг Музаффар мирзы по имени Ханзада ханум, не выждав даже срока очищения. Несмотря на свою безграмотность, [Шейбани хан] учил Кази Ихтиара и Мухаммед Мир Юсуфа — знаменитых и даровитых гератских ученых — толковать Коран; взяв в руки перо, он исправлял писания и рисунки Султан Али-и Мешхеди[441] и художника Бехзада[442]. Иногда он сочинял несколько безвкусных стихов и приказывал читать их с минбара[443], а потом распоряжался вывесить эти стихи на базарной площади и брал с народа подарки. Хотя он вставал с зарей, не пропускал пятикратных молитв и хорошо знал науку чтения Корана, но произносил и совершал много подобных глупых, неразумных, бессмысленных и нечестивых слов и поступков.
Через десять-пятнадцать дней после взятия Герата, [Шейбани хан] пришел из Кахадстана к Пул-и Салару и отправил все свои войска под начальством Тимур султана и Убайд [Аллах] султана против Абу-л-Мухсин мирзы и Купак мирзы, которые беспечно сидели в Мешхеде. Один раз они решили укреплять Калат, другой раз, услышав о продвижении [неприятельского] войска, задумали идти другой дорогой против Шейбани хана — это был удивительно хороший план!
Когда они сидели на месте, не приняв никакого определенного рушения, Тимур султан и Убайд султан с войском быстрыми переходами подошли к ним. Мирзы тоже построили своих воинов и выступили. Абу-л-Мухсин /207а/ мирзу быстро разбили, Купак мирза с небольшим отрядом бросился на противников своего старшего брата. [Узбеки] напали также и на Купак мирзу; оба брата, и старший, и младший, попали в плен. Когда их привели в одно место, чтобы убить, братья обнялись, поцеловались и попрощались: Абу-л-Мухсин мирза проявил тут малодушие; Купак мирзе все было, [видимо], безразлично. Головы обоих мирз послали к Шейбани хану, который находился у Пул-и Салара.
В эти дни Шах бек [Аргун] и его младший брат Мухаммед Муким, испугавшись Шейбани хана, несколько раз посылали ко мне послов с донесениями, выражая верность и доброжелательство. Мухаммед Муким в каждом донесении откровенно призывал меня. В такое время, когда узбеки захватили всю область [Хорасан], мне казалось неподобающим сидеть [сложа руки] и смотреть. Так как ко мне отправляли столько послов и донесений, призывая меня [в Хорасан], то не оставалось сомнений, что эти беки явятся, чтобы мне служить. Посоветовавшись со своими беками и разумными людьми, мы решили выступить с войском и, соединившись с беками Аргунами, двинуться на Хорасан или принять какой-либо другой более подходящий план, следуя их совету и указанию. Имея такое намерение, мы направились к Кандахару.
Хабиба Султан биким — выше уже упоминалось, что я называл ее йанга — привела ко мне свою дочь Ма'сума Султан, как было условленно в Герате. /207б/ В Газни мы встретились с нею. Хусрау Кукельташ, Султан Кули Чанак и Гада-и Билал, которые бежали из Герата и находились у Ибн Хусейн мирзы, впоследствии ушли от него к Абу-л-Мухсин мирзе; у него они тоже не смогли остаться и теперь направлялись в другое место. Когда мы дошли с этими людьми до Келата, множество хиндустанских купцов, которые пришли в Келат, чтобы торговать, не успели убежать оттуда. Наши воины тотчас же напали на них. Многие придерживались мнения, что в подобное смутное время следует грабить всякого, кто идет в страну врага. Я не согласился с этим и сказал: «Чем виноваты эти торговцы? Если мы пожертвуем ради благоволения божия частью добычи, то великий Аллах в воздаяние пошлет нам эту добычу целиком. Вот ведь, некоторое время тому назад, когда мы выехали для набега на Гилджей, афганцы племени Мехменд со своими стадами, имуществом и домочадцами находились в одном йигаче от войска. Многие стояли за то, чтобы их пограбить. По тем же причинам я не согласился. На следующий же день великий господь послал воинам большую добычу от враждебных афганцев, то есть от Гилджей; ни при каком набеге нам не доставалось столько овец».
Когда мы миновали Калат и стали лагерем, то взяли кое-что у этих купцов в качестве подарка.
Мирза хан после взятия Кабула, получил разрешение отправиться в Хорасан; Абд ар-Раззак мирза, когда я ушел из Хорасана, /208а/ остался там. Когда мы миновали Калат, эти двое мирз явились ко мне, спасаясь бегством из Кандахара. Мать Пир Мухаммед мирзы, сына Джехангир мирзы и внука Пахар мирзы пришла с этими мирзами и пребывала при мне. К Шах беку и к Мукиму мы посылали людей и письма с такими сообщениями: «Следуя вашим словам, мы пришли сюда. Такие враги, как узбеки, захватили Хорасан. Приходите. Сговорившись с вами и руководствуясь вашим здравым мнением, мы приняли решение, соответствующее благу государства».
Однако Шах бек и Муким, отрицая, что они писали мне письма и приглашали меня, прислали грубый, мужицкий ответ. Одно из проявлений их грубости состоит в том, что в первом письме которое написал мне Шах бек, он поставил печать на задней стороне, посреди страницы, где прикладывают печати эмиры, когда пишут друг другу, или большие беки в письмах к малым бекам. Если бы он не совершил таких неучтивостей и не давал столь грубых ответов, разве дело дошло бы до такого конца? Ведь говорится:
Словесные распри доводят до того,
Что свергают древний царский дом.
Сварливость и грубость этих беков была причиной того, что они разорили свой род и пустили по ветру богатства, накопленные за сорок-пятьдесят лет.
Однажды в окрестностях Шахр-и Сафа посреди лагеря поднялся шум. Все воины надели оружие и вскочили на коней. Я был занят обрядовым омовением. /208б/ Эмиры впали в великую тревогу. Закончив омовение, я сел на коня. Тревога оказалась ложная, и через мгновение все успокоилось.
Совершая переход за переходом, мы остановились в Гузаре. Оттуда мы опять начали переговоры, но [Аргуны] не обратили на нас внимания и проявили упорство и упрямство. Доброжелатели, которые хорошо знали все земли и воды страны, доложили: «Реки, текущие к Кандахару, начинаются близ Баба-Хасан-Абдала и Халишака; следует повернуть в ту сторону и совершенно отрезать реки, которые текут в Кандахару». Порешив на этом, мы на следующее утро построили правое и левое крыло войска и выступили в сторону Халишака.
Шах бек и Мухаммед Муким поставили большой шатер перед выступом Кандахарской горы, в которой я [потом] выдолбил для себя каменное здание, и сидели там. Люди Мукима поспешно приблизились к нам, [прячась] среди деревьев. Туфан Аргун, который в окрестностях Шахр-и Сафа бежал к нам, вышел в одиночку и приблизился к войску Аргунов. Некий Ишк Аллах во главе семи или восьми человек отделился и направился к нам. Сам он отделился от своих семи-восьми человек и выехал вперед. Туфан Аргун, в одиночку, встал к нему лицом; они схватились на саблях. Туфан Аргун свалил Ишк Аллаха с лошади, отрезал ему голову и привез ее мне, когда я проезжал мимо Санг-Лахшака. Мы решили, что это хорошее предзнаменование.
Местность была окружена деревьями и садами. Мы сочли ее неудобной для боя и, спустившись по склону горы, выбрали стоянку напротив Халишака, на поляне, на кандахарском берегу реки. /209а/ Когда мы стали там лагерем, Шир Кули, дозорный, быстро подскакал к нам и доложил, что враг идет на нас в боевом порядке.
С тех пор, как мы миновали Калат, воины сильно голодали и терпели большие лишения. В окрестностях Халишака большинство бойцов разбрелось и разъехалось, кто вверх, кто вниз, чтобы раздобыть быков или баранов, зерна и соломы. Не ожидая пока соберется войско, мы сейчас же сели на коней. Всего с нами было около двух тысяч человек, но когда мы стали лагерем; многие воины, как уже упоминалось, ушли, кто вверх, кто вниз. Ко времени сражения они не могли присоединиться к нам, и число наших людей, участвовавших в битве, составляло с тысячу человек. Хотя у меня было мало бойцов, но я расставил и построил их в хорошем расположении и порядке и в твердом, определенном строю; ни когда раньше не было мое войско так хорошо и правильно выстроено. В особом отряде, куда были отобраны все годные к боевому делу йигиты, я расписал их на части по десять или по пятьдесят человек и назначил [над ними] десятника или полусотника. Каждый десятник и полусотник знал свое место на правом крыле или на левом крыле; всякому было известно, что ему делать во время боя, и он стоял [на своем месте] и смотрел. Бойцы правого крыла, правой руки и левой руки, правой стороны и левой стороны, правого фланга и левого фланга, сев на коней, могли без труда выстроиться, не нуждаясь в помощи тавачиев[444], воины [сами] направлялись прямо на места, назначенные в приказе. /209б/
Хотя слова [барангар], унг кул, унг ён и [просто] унг означают одно и то же, но я употребляю их в разных значениях, чтобы, изменяя слова, указать на различие: арабские слова маймана и майсара