После этого мы выступили и, перейдя реку Сухан, разбили лагерь на одном из холмов. Парбата, родича Хати, я облачил в почетный халат, написал Хати благосклонные грамоты и послал их с нукером Али Дженга-Дженга.
Некоторые нукеры Хумаюна во главе с Баба-Дустом и Халахилем отправились в Нил-Аб и к Карлукам Хазаре, которые были отданы Хумаюну: [Баба Дуст] являлся ко мне по случаю своего назначения даругой. Сангар Карлук и Мирза Малви Карлук привели с собой тридцать или сорок знатных Карлуков, они поднесли в подарок коня в латах и выразили желание мне служить. От афганцев Дилазаков тоже пришел отряд воинов.
Наутро мы выступили в поход, и, пройдя два шери, остановились. Поднявшись на одну возвышенность, я осмотрел лагерь и велел /231б/ пересчитать находившихся в лагере верблюдов; их оказалось пятьсот семьдесят голов.
[Раньше] я слышал описание растения сунбул, на этой стоянке мы его увидели. На склонах тех гор сунбула немного и он растет поодиночке. Дальше, на склонах хиндустанских гор, сунбула много и он большой; о нем будет упомянуто при описании животных и растений Хиндустана.
Выступив с этой стоянки, когда били зорю, мы перед полуднем остановились у подножия перевала Сангдаки. После полуденной молитвы мы двинулись дальше, перешли перевал и реку и остановились на одной возвышенности. Оттуда мы выступили в полночь. Мы осмотрели переправу, которой воспользовались, направляясь в Бхиру; у этой переправы оказался большой плот, груженный зерном; он завяз в грязи. Хозяева плота, как ни старались, не могли его сдвинуть с места. Мы забрали зерно и раздали его тем, кто был с нами; очень кстати пришлось это зерно!
Около полудня мы остановились ниже слияния рек Кабула и Синда и выше старого Нил-Аба, между двумя реками. Из Нил-Аба доставили шесть барж, которые раздали воинам правого крыла, левого крыла и центра; наши люди усердно занялись переправой через реку. Они переправлялись весь тот понедельник, всю ночь на вторник и весь вторник до самой среды. В четверг еще тоже переправилось несколько человек.
Когда мы перешли Нил-Аб, родственник Хати по имени Парбат, которого мы около Андар-Аба /232а/ послали к Хати вместе с нукером Мухаммед Али Дженг-Дженга, явился к нам на берег реки. Он привел от Хати в подарок коня в латах. Жители Нил-Аба тоже привели в подарок коня в латах и выразили мне покорность.
Мухаммед Али Дженг-Дженгу хотелось остаться в Бхире. Так как мы пожаловали Бхиру Хинду беку, то Мухаммед Али получил земли, лежащие между Бхирой и Синдом, то есть земли Карлуков Хазаре, Хати, Гиясвалов и Китибов. Кто склонит голову, как верноподданный, с тем следует обходиться, как с верноподданным, а если кто-нибудь не склонит голову:
Всякого, кто не склонит голову, настигни,
Разграбь, разори и сделай покорным и послушным.
После всех этих милостей я пожаловал Али Дженг-Дженгу калмыцкую шубу со своего плеча с черным бархатным башлыком, а также дал ему знамя. Родича Хати я отпустил и послал Хати саблю, полную смену платья и милостивые грамоты.
В четверг, с восходом солнца, мы ушли с берега реки. В этот день мы ели ма'джун. Опьянев от ма'джуна, мы любовались удивительными цветниками: на некоторых грядках распускались желтые и красные цветы отдельными купами, на других — - одни красные; в некоторых местах и те и другие цвели вперемешку, словно рассыпанные. Мы сидели на пригорке, неподалеку от лагеря, и смотрели на эти цветники. /232б/ Словно размещенные по плану, вокруг пригорка с шести сторон цвели цветы то желтые, то красные, распускаясь на грядках, расположенных шестиугольником. С двух сторон цветов было поменьше, но везде, насколько доставал глаз, виднелись такие цветники. В окрестностях Паршавара [тоже] расцветают весной красивые цветники.
На заре мы выступили с этой стоянки. Когда мы шли, на берегу реки показался рычащий тигр. Кони, услышав рев тигра, невольно заметались во все стороны, унося на себе всадников и бросаясь в ямы и овраги. Тигр ушел и скрылся в чаще. Мы приказали привести буйвола и поставить его в чаще, чтобы выманить тигра. Тигр опять вышел с громким рычанием. В него со всех сторон начали пускать стрелы; я тоже пустил стрелу. Халви пехотинец кольнул тигра пикой; тигр разгрыз конец пики зубами. Получив много ран, тигр уполз в кусты и залег там. Баба Ясаул обнажил саблю и приблизился к нему. Когда тигр прыгнул, Баба-Ясаул рубанул его по голове, а затем Али Систани ударил тигра по лапе. Тигр бросился в реку, в реке его и убили. Когда тигра вытащили из воды, я приказал снять с него шкуру.
На следующее утро мы двинулись дальше и, достигнув Бикрама, осмотрели Гура-Катри. Это маленький домик, узкий и темный, точно келья. Войдя в двери, надо спуститься на две или три ступеньки, потом приходится лечь и входить ползком. Без свечей туда не войдешь. Вокруг дома всюду валяется бесконечное множество волос, остриженных с головы и с бороды. /233а/ Возле Гура-Катри много худжр[488], похожих на худжры в медресе или в рабате[489]. В тот год, когда я впервые пришел в Кабул и совершил набег на Кохат, Банну и Дашт, я полюбовался в Бикраме лишь на одно огромное дерево и очень жалел, что не видел Гура-Катри. Оказалось, что особенно жалеть было не о чем.
В тот же день у меня [пропал] хороший сокол, которого воспитывал Шейхим Мир-и шикар[490]. Он прекрасно ловил журавлей и аистов и два-три раза слинял. Этот сокол так ловко ловил птиц, что даже такого равнодушного [к соколиной охоте] человека как я, превратил в сокольничего.
Каждому из шести знатных афганцев Дилазаков, во главе с Малик Бу ханом и Малик Мусой я пожаловал по сто мискалей[491] серебра, по отрезу на одежду, по три быка и по буйволу из хиндустанских подарков; другим тоже были пожалованы деньги, отрезы и буйволы, соответственно их положению.
Когда мы остановились в Али-Масджиде, некий Дилазак из рода Якуб-Хайл по имени Ма'руф доставил нам в подарок десяток баранов, два харвара риса и восемь больших сыров.
Выйдя из Али-Масджида, мы остановились в Яда-Бире; из Яда-Бира мы дошли к полуденной молитве до Джу-и Шахи и остановились там. В этот день Дуст бека схватила жгучая лихорадка.
На заре мы вышли из Джу-и Шахи и к полудню были в Баг-и Вафа; после полуденной молитвы мы выступили из Баг-и Вафа и перешли Сиях-Абу Гайдамака. Вечером, после ночной молитвы, мы остановились на пашне и покормили лошадей досыта; через одно или два гари мы снова сели на коней и переправились через Сурх-Аб. /233б/ В Карке мы остановились и поспали; еще до рассвета мы опять сели на коней. Я поехал с пятью или шестью воинами по дороге, идущей в Курату, посмотреть сад, который разбили в Курату. Халифу, Шах Хасан бека и остальных людей я послал прямой дорогой с тем, чтобы они ждали меня в Курук-Сае. Когда мы достигли Курату, вестовой Шах бек Аргуна по имени Кизил привез известие, что Шах бек взял и разграбил Кахан и вернулся обратно.
[Раньше] был отдан приказ, чтобы никто наперед не сообщал о нашем приближении. Когда мы достигли Кабула, было время полуденной молитвы. Мы уже дошли до моста Кутлук-Кадам, но никто еще ничего не знал. Потом Хумаюн и Камран об этом услышали, но было уже некогда сажать их на лошадь; они велели оруженосцам нести их на руках и выразили мне почтение между городскими воротами и воротами арка. В час послеполуденной молитвы Касим бек, казий города и оставшиеся в Кабуле слуги и вельможи явились и тоже выразили мне почтение.
В пятницу, в час послеполуденной молитвы, состоялась попойка; я пожаловал Шах Хусейну полную перемену платья со своего плеча.
В субботу, на заре, мы сели в лодку и выпили. Нур бек во время этой пирушки играл на уде; в то время он еще не зарекался пить вино.
К полуденной молитве мы вышли из лодки и погуляли в саду между Гулкина и горами. Во время послеполуденной молитвы мы пришли в [сад] Баг-и Банафша и опять пили там. К вечерней молитве я вернулся из Гулкина по валу в арк.
Во вторник Дуст бек, который в дороге /234а/ сильно болел лихорадкой, отправился к милости Аллаха. Мы были очень огорчены и опечалены. Носилки с телом Дуст бека доставили в Газни; его похоронили у ворот мавзолея Султана[492].
Дуст бек был очень хороший йигит. Став беком, он продолжал повышаться в чинах. Прежде чем сделаться беком, будучи еще [просто] приближенным, он неоднократно совершал выдающиеся дела. Вот одно из них. Как-то раз, когда мы стояли в одном йигаче от Андиджана, в рабате Заурак, Султан Ахмед Танбал совершил на нас ночью нападение. Со мной было десять или пятнадцать человек; я двинулся вперед, разбил передовых Танбала и дошел до центра его отряда; Танбал и с ним человек сто воинов стояли там. Со мной к этому времени оставалось всего три человека; один из этих трех был Дуст Насир, другой — Мирза Кули Кукельташ, третий — Каримдад. Я был одет в латы; Танбал и еще один человек немного выдвинулись из рядов. Я оказался лицом к лицу с Танбалом и пустил ему в шлем стрелу, а другой стрелой пригвоздил его щит к бляхам кольчуги. Мне насквозь прострелили стрелой бедро. Танбал ударил меня по голове. Удивительно, что, хотя у меня на голове был шишак, обтянутый войлоком, и на нем не порвалось ни одной нитки, на голове [все же] образовалась глубокая рана. Помощь не приходила ниоткуда, и со мной не осталось ни одного человека. Волей-неволей пришлось повернуть коня. Дуст бек ехал немного сзади меня. Он проскакал мимо Танбала и тот ударил его саблей.
Другой раз, когда мы уходили из Ахси, /234б/ Дуст бек вступил в бой с Баки Хезом; хотя его и звали Хез, но он был человек храбрый и крепко рубил саблей. При уходе из Ахси со мной оставалось восемь человек; Дуст бек был в их числе. [Враги], сбив с коней двух человек, сбили затем и Дуст бека.