[542]. До самой вечерней молитвы мы сидели на пригорке за каризом Турди бека и пили; потом я пошел к Турди беку в дом и при свете свечи пил до ночной молитвы. Хорошая то была пирушка! Без подвоха и обмана!
Я прилег, а остальные участники пирушки пошли в другой дом и пили, пока не пробили зорю. Бул-бул Анике пришла и вела себя со мной очень вольно; в конце концов я притворился мертвецки пьяным и избавился от нее.
Я хотел незаметно для других сесть на коня и один проехать до Истаргача, но меня заметили, и это не удалось.
Наконец, когда пробили зорю, я сел на коня и осведомил Турди бека и Шахзаде. Мы втроем направились к Истаргачу. В час утренней молитвы мы приехали в Ходжа-Хасан, что под Исталифом. Остановившись на некоторое время, мы съели ма'джун и объехали поля. С восходом солнца мы остановились в саду в Исталифе /248а/ и поели винограда; потом мы выехали оттуда и остановились в Ходжа-Шихабе, в окрестностях Исталифа, где и поспали. Дом Ага мирахура находится в тех краях. Пока мы спали, он приказал сварить кушанье и принес кувшин вина. Очень хорошее было вино. Мы выпили несколько чашек и уехали.
К полуденной молитве мы остановились в одном из садов Истаргача, полном прекрасных плодов. Там устроили пирушку. Через минуту приехал Ходжа Мухаммед Амин; мы пили до самой молитвы перед сном. В тот же день вечером прибыли из Кабула Абд Аллах, Асас, Нур бек и Юсуф Али.
Утром мы поели, сели на коней и поехали в сад Баг-и Падшахи, что ниже Истаргача. Одна молодая яблоня пожелтела и была очень красива. На каждой ее ветви еще оставалось по пять, по шесть листиков в ряд; если бы художники и очень старались, они не могли бы этого нарисовать.
Выступив из Истаргача, мы [остановились и] поели в Ходжа-Хасане; к вечерней молитве мы прибыли в Бехзади и пили вино в доме одного из нукеров Мухаммеда Амина по имени Имам Мухаммед.
На следующее утро, во вторник, мы прибыли в кабульский сад и в четверг, двадцать третьего числа[543], вступили в крепость. В пятницу Мухаммед Али Хайдар рикабдар поймал белого сокола и преподнес его мне.
В субботу, двадцать пятого[544], в саду была пирушка. В час молитвы перед сном мы выехали оттуда. Сейид Касим из-за одного обстоятельства чувствовал смущение; по дороге мы остановились у него и выпили несколько кубков.
В четверг, в первый день месяца зу-л-хидждже[545], /248б/ Тадж ад-дин Махмуд прибыл из Кандахара и засвидетельствовал мне почтение.
В понедельник, девятнадцатого числа[546], приехал из Нил-Аба Мухаммед Али Дженг-Дженг. Во вторник Сангар хан приехал из Бхиры и изъявил почтение.
В пятницу, двадцать третьего числа[547], я закончил отбор стихов и газалей из четырех диванов Алишер бека, распределив их по размерам.
Во вторник, двадцать седьмого числа,[548] в арке состоялась пирушка. На этой пирушке был дан такой приказ: «Если кто-нибудь напьется пьян и уйдет, то этого человека больше на пирушку не звать».
В пятницу, в последний день месяца зу-л-хиджжа[549], мы выехали на прогулку в Ламган.
События года девятьсот двадцать шестого
Во вторник, в первый день месяца мухаррама[550], мы приехали в Ходжа Се-Яран. На холме у нового арыка, там, где он начинается, состоялась пирушка. [Утром мы выехали и направились в Риг-и Раван. Мы остановились в доме Сейид Касима, по прозвищу Бул-були, и устроили пирушку]. На утро мы выехали оттуда, съели ма'джун и продолжали путь, пока не остановились в Билгаре. Хотя вечером предстояло пить, мы утром выпили. В час полуденной молитвы мы двинулись дальше и остановились в Дур-Нама. Состоялась пирушка. Утром мы опохмелились. Хакдад, большой человек из Дур-Нама, подарил мне свой сад.
В четверг мы выехали и остановились в Ниджрау, в одной таджикской деревне.
В пятницу мы охотились на горе, что между Чихил-Кулбе и рекой Баран. Нам попалось много оленей. С тех пор как я повредил себе руку, /249а/ я не выпустил ни одной стрелы. На этот раз я выстрелил из гибкого лука и попал оленю в лопатку; стрела вонзилась до половины оперения. К полуденной молитве мы бросили охоту и пришли в Ниджрау.
На следующее утро дань с жителей Ниджрау была установлена в шестьдесят золотых.
В понедельник мы выехали прогуляться в Ламган. Я думал, что Хумаюн тоже будет участвовать в прогулке, но он пожелал остаться и был отпущен у перевала Кура. После этого мы прибыли в Бадрау и остановились там. Оттуда мы отправились в Улуг-Нур. Рыбаки поймали в реке Баран [много] рыбы. В час послеполуденной молитвы мы сели на плот и пили, а после вечерней молитвы вернулись с плота и снова пили в шатре. Хайдар Аламдар был послан в Даварбин к Кафирам; у подножия Бад-и Пича вожди Кафиров поднесли несколько бурдюков вина и выразили почтение. При спуске с перевала нам попадалось удивительно много саранчи[551].
Утром мы пошли на плот и съели ма'джун. Мы вышли на сушу ниже Булана и вернулись в лагерь. Плотов было два.
В пятницу мы выступили и остановились в Дамана, ниже Мандравара. Вечером состоялась попойка.
В субботу мы сели на плот и проплыли в теснине Дарута. Выше Джахан-Нума мы сошли с плота и отправились в сад Баг-и Вафа, что напротив Адинапура. Киям Урду шах, правитель Нингнахара, пришел, когда мы сходили с плота, и выразил почтение. Лангар хан, /249б/ который уже долгое время находился в Нил-Абе, прибыл ко мне, когда я был в дороге, и выразил почтение. Мы остановились в Баг-и Вафа; апельсины там хорошо пожелтели, овощи прекрасно созрели; очень приятное это было место.
Пять-шесть дней мы пробыли в саду Баг-и Вафа. Так как я имел намерение начиная с сорока лет отказаться от вина, а до сорока лет оставалось меньше года[552], то я пил неумеренно.
В воскресенье, шестнадцатого числа[553], мы выпили утром, а протрезвившись, принялись есть ма'джун; в это время Мулла Барик исполнил свой накш в ладу пангчах[554] и в форме пятистиший; хороший он сочинил накш! Я уже давно не занимался такими вещами. Мне тоже захотелось что-нибудь сочинить, и я сочинил песню в ладу чаргах[555], как будет упомянуто в своем месте.
В среду, когда мы опохмелялись, я в шутку сказал: «Всякий, кто заговорит по-сартски, пусть выпьет чашу вина». По этой причине многие выпили чашу. В час утренней молитвы мы сели на лугу среди ив, и я сказал: «Каждый, кто заговорит по-тюркски, пусть выпьет чашу». Тут тоже много, кому пришлось выпить чашу.
Когда взошло солнце, мы пошли под апельсиновые деревья на край хауза и пили там.
На следующее утро мы сели на плот у Дарута и, пройдя Джу-и Шахи, направились в Атар. Из Атара мы выехали прогуляться в Дара-и Нур; достигнув деревни Сусан, мы повернули назад и остановились в Амле.
Ходжа-и Калан /250а/ хорошо управлял Баджауром; так как это был мой собутыльник, то я призвал его к себе, поручив управление Баджауром Шах Хусейну. В субботу, двадцать второго числа[556], Шах Хусейн получил разрешение уехать; в тот же день мы пили а Амле.
На следующее утро шел дождь. Мы прибыли в Кула-Грам, в Кунаре, где находился дом Малик Кула, и остановились в доме его среднего сына, построенном выше апельсиновой рощи. Из-за дождя мы не пошли в рощу и пили там же в доме. Дождь лил без конца. Я знал один талисман и передал его Мулле Али джану; Мулла Али джан написал этот талисман на четырех клочках бумаги и повесил их в четырех углах [дома]; дождь тотчас же прекратился и погода начала проясняться.
Утром я поехал на плоту, на другом плоту находилось несколько йигитов. В Саваде, Кунаре и в соседних областях варят особый сорт бузы. В него входит снадобье, называемое ким, которое готовят из корней разных трав и некоторых лекарств. Его делают круглым, как лепешку, сушат и сохраняют в таком виде; ким служит закваской для такой бузы. Некоторые сорта бузы сильно опьяняют, но очень горьки и невкусны. Я хотел было выпить этой бузы, но не мог ее пить из-за горького вкуса и предпочел ма'джун. Потом я приказал Асасу, Хасану Икирику и Масти, которые сидели на другом плоту, выпить этой бузы. Выпив и опьянев, Хасан Икирик начал вытворять неприличные буйства. /250б/ Асас тоже был здорово пьян. Он несколько раз совершал некрасивые поступки, так что нам это надоело и я даже думал прогнать их обоих с плота и высадить на том берегу, но другие попросили за них.
В то время я пожаловал Баджаур Мир Шах Хусейну и призвал к себе Ходжа-и Калана. Ведь Ходжа-и Калан был мой собутыльник и пребывание его в Баджауре [слишком] продлилось; мне казалось также, что дела в Баджауре идут теперь лучше.
Когда Мир Шах Хусейн направлялся в Баджаур и достиг переправы через реку Кунар, мы встретились. Я сделал Мир Хусейну несколько устных указаний, пожаловал ему свой собственный пояс и отпустил его.
Когда мы были напротив Нургала, к нам подошел какой-то старик и начал просить милостыню. Каждый из сидевших на плоту дал ему халат, тюрбан, полотенце или что-нибудь подобное; старик получил много вещей.
На полдороги, в опасном месте, плот ударился об дно. Мы очень испугались, хотя плот не затонул; Мир Мухаммед, плотовщик, упал в воду. Ночь мы провели около Атара.