Во второй брак, с Константином Алексеевичем Шавровым, служащим акцизного ведомства, получившим в Томском университете фармацевтическое образование (но тоже сыном священника), Татьяна Петровна вступила года через три. Судя по дневнику о характере, о складе личности и взглядах, это был уже ее собственный выбор.
Регент хора П. Я. Нечаев (в центре) и певчие села Березовского. Татьяна Нечаева (2-й ряд. слева).
15 января 1886 г.
Татьяна Петровна рано потеряла и своего второго мужа. Он умер от крупозного воспаления легких в 1918 году в возрасте 47 лет. Она одна вырастила в Томске Гришу, дала ему возможность получить высшее образование, сдавая комнату научным работникам и студентам, кормя их домашними обедами. Умерла она в 1956 году, окруженная внуками, которые и не подозревали, что их сдержанная, строгая бабушка, читавшая им книжки и игравшая с ними в шахматы, была когда-то порывистой, своенравной, горячей девчонкой, отчаянной плясуньей, любительницей поиграть на гитаре и поскакать на лошади. Судьба остальных детей и внуков Петра и Анастасии – это уже отдельная тема, выходящая за рамки моего краткого предисловия. Скажу лишь, что все их внуки были достойными людьми. Все они получили образование, стали врачами, педагогами, юристами, научными работниками. Сталинская мясорубка не обошла стороной и эту семью. В 1937 году были расстреляны Иннокентий Петрович Нечаев и его сын Агафангел (Агафон) Иннокентьевич (1906), а в 1942 году погиб в застенках сын Анны Петровны – юрист Антонин Фавстович Тарасов. Но это все было гораздо позже.
А сейчас перед нами дневник…
Тетрадь 1-я Татьяны Лихачевой, учительницы Алтатской церковноприходской школы, 22 лет от роду,
12 октября 1894 года
14 октября, среда, 1894 года
Предшествовавшие дни были полны событиями и новыми впечатлениями, радостными и горестными для меня, так что я немного нервами расстроилась: 5 октября я получила из Алтата письмо о болезни мамаши; известие это меня крайне потрясло, потому что я готовилась к экзамену, а тут пишут: «Приезжай скорее». Я не знала, что мне делать, ехать ли – все бросить или докончить экзамены. Но, немного одумавшись и пораздумав, решила кончить начатое, положившись во всем на Бога. 8 октября я выдержала экзамен: этот день был полон тревоги; с экзамена я пришла уж в 3 часа сильно утомленная, к тому же и обрадовалась, что выдержала, но отдыхать было некогда, нужно было искать попутчика. Но, к счастью моему, попутчица мне нашлась скоро. Этот день я ужасно утомилась, это без влияния или даром для меня не прошло.
Факсимильная копия страницы дневника
9-го в 14 часов я выехала из Красноярска со страхом и надеждой за мамашу. Домой приехала я 11 октября. В Ачинске встретилась с братом. Мамашу я застала плохой, но она уже начала выздоравливать. Дома все ходят какие-то жалкие, растерянные, везде беспорядок.
Утром просыпаюсь и вижу, что в доме расхаживают Саша с Машей и Кеша; я сначала подумала, что вижу во сне, но потом уверилась в действительности. Четыре дня, которые жили гости, я ходила как в тумане от хлопот и беспорядка в доме, и голова сильно болела, а как уехали гости, еще хуже стало: кругом тихо, только стоны мамы. На душе пустота и уныние – после всего бывшего шума и вдруг наступило затишье. Но оно наступило ненадолго: назавтра я отправилась в школу.
Школа наша крайне неприглядная, в караулке, которая занимает всего какую-нибудь квадратную сажень, учеников же пришло 30 человек. Хотя я и ужасалась от всего виденного в школе, но все-таки рада ей: она меня спасет от скуки и уныния. Теперь вот хоть знаю, что есть живое дело, буду работать, а работы на первое время очень много в неустроенной школе, да и неопытна я еще в этом деле, и это тоже прибавит работы и забот.
16 октября, вторник, 1894 года
Решила ехать в Назарову исповедаться и послать бумагу в Енисейское Епархиальное женское училище, иначе бумаги о моем определении долго не придут. Священник назаровский о. Николай мне очень понравился: умный, развитой и веселый, радушный. Там пришлось ночевать, хоть и не входило в расчеты. Время провели в игре в мушку и в разговорах. Утром о. Николай предложил посмотреть их школу (школа-то министерская). Учитель, конечно, недоволен крестьянами, что столов нет и то, и другое, а я подумала: «А у нас-то в 30 раз хуже», – даже стыдно стало за свою школу. В общем, мне их школа очень понравилась, только, конечно, не было времени познакомиться с их способом преподавания, потому что мы торопились домой с Кешей.
22 октября, суббота, 1894 года
Ах, какое горестное событие: пришло известие, что наш Государь Император Александр Александрович III скончался; сегодня служили о нем панихиду. Мне очень-очень жаль Государя. И опять пустота какая-то, чувствуется одиночество, хочется плакать, когда вспомнишь Государя. Каким-то будет новый Государь, такой же ли умный и добрый, а этот был мудрый, как говорят. Я помню, как помер Государь Александр II, мне было в то время лет 10.
23 октября, воскресенье, 1894 года
Сегодня приводили народ к присяге новому Государю Николаю Александровичу II и наследнику Георгию Александровичу. Я не была в церкви, но присяжный лист подписала, как учительница.
Мамаша все еще хворает, поправляется плохо. После обедни был в гостях у нас волостной старшина и некоторые крестьяне нашего села. Папаша раздражительный, как и всегда, а к Рождеству, наверное, еще хуже будет. Я не знаю, какую я роль исполняю в доме моего отца. Тяжело на душе.
25 октября, вторник, 1894 года
Сегодня, как и всегда, день прошел однообразно; все, как по заведенной машине. Что-то писем долго нет из Красноярска; от Тарасовых было одно, но от Мити не было; не знаю, какие причины тому, хотя я уже ему три письма писала; неужели и тут придется разочароваться? Подожду почту, что-то скажет? Где же искать удовлетворения? Жизнь так скоро идет, и еще год пройдет даром, хоть принесу, да это пока неизвестно, принесу или нет, пользу, а сама-то уж верно потеряю для себя этот год. Жизнь в Алтате плохо влияет на меня: я становлюсь одичалой, тупею, не хочется говорить и развиваться. А анализ: в результате получается застой. Приезжая в город, где могу быть в обществе, я становлюсь нелюдимой, и хотелось бы быть там и что-то давать, да не можешь приноровиться к людям. Нет, лучше бросить все, забыть. Завтра первый раз буду одна заниматься в школе. Скоро ли хоть письма придут, еще два дня ждать.
М. В. Красножженова и Т. П. Лихачева
3 ноября
Право, нет времени писать каждый [день], хоть бы и хотелось: то школа, то хозяйство, а тут и Нюрочка больна. Я не могу выносить ее мученья, уж бы скорее то или другое. За что она так страдает? А писем все еще нет и бумаги из совета тоже; что они там застряли, хоть бы строчку. Уж я напишу Мите, поблагодарю за «частые» письма, противный, и Манька [Мария Васильевна Красножженова, подруга Татьяны Петровны по Красноярску. Работала в Красноярске учительницей. – Н. Р.] тоже. Хорошо пробирает Меньшиков интеллигенцию, так и надо, я, право, очень рада, да она ведь каменная, пожалуй, да что, пожалуй – правда, не проймешь, только на языке, а не на деле; только медовые речи и то из приличия. Дни тянутся ужасно однообразно, потому кажется, скоро, погоди, будет к Рождеству казаться, что один день прожила, и в то же время так долго, что не сказать (т. е. не определить). Мне кажется, я не способна быть учительницей, а иногда наоборот. Только одно хорошо знаю, что подготовки нет хорошей и опытности тоже. Несмотря на то что немного времени прошло с поступления, а уже были между учениками события, что уж и сказать не знаю как. Хорошо бы, да что ж поделаешь, когда преследует судьба на каждом шагу. Нюра кричит, поминутно пьет и восьмой день, кроме воды и лимонаду, ничего в рот не берет. Краше в гроб кладут. До завтра, может быть…
5 ноября
О, Матерь Божия, спаси мне Нюрочку! Сегодня снег целый день, и на душе тоже снег идет хлопьями. В окно смотрю: там смутно, неприглядно; на душе пустота, я сижу, в голове тупая боль. Нюрочка лежит посреди кровати, глаза у нее то закрываются, то раскрываются, блуждающие, как будто она смотрит и ничего не видит или не понимает ничего; кашель все усиливается; губы обгорели, так что мясо клочьями запекшееся. Страшно на нее смотреть, уж очень похудела.
Сумерки все больше надвигаются; я сижу, как-то бесцельно смотрю кругом; у меня мелькает мысль, почему я не могу молиться за Нюру, как раньше в Белом Яру простаивать часы и горячо молиться о выздоровлении, и не плачу, а теперь какая-то тупость. Ведь знаю я, что потом, если, Боже, сохрани, она умрет, я с отчаяния и раскаяния не знаю, что сделаю над собой, и все-таки я сейчас похожа на бревно, мне хочется спать только или сидеть истуканом. Что же это, право, со мной? Не могу побороть, стряхнуть это нехорошее состояние, а нужно бы. О, Боже мой, как она мечется, кричит; а то затихнет, так тогда все головкой вертит и ногой шевелит все правой. Я начинаю раздражаться, смотря на эту ногу. Завтра двенадцатый день, что-то будет…
9 ноября 1894 года
Нюре, как будто, немного лучше. Бедная, как она исхудала, ужас! Вот уж четвертый день завтра в школе пять занятий по случаю Михайлова дня. Ребят не загонишь в школу, волей-неволей приходится праздновать. Вчера и сегодня я читала «Старый грех» в «Неделе» и ничего хорошего не нашла в этом романе. Да и читать-то не хотела раньше, если б Кеша не расхвалил так его. Впрочем, личность «Лео» мне нравится, а содержание романа – нет, вывод какой-то бесцветный. В гости я еще никуда не ходила, хочу сходить к Кате Строителевой, а больше некуда, ну и поздно, пора спать. Хорошо, прощайте все.
20 ноября
Ну уж прости, дневник, долго не заглядывала. Вчера я получила это письмо, встревожившее меня. Да и как не встревожиться, я, право, не знаю, что мне делать. И хорош, и пригож, да не… ну да, есть недостатки. Что я буду делать? Если я решусь, то будет ли так, как я думаю, если ж не будет, то какой ужас, какое отчаяние…