ный брак. Мне в приданое – дом и машина, родители Тиграна – тоже люди небедные. Все пришлось продать, когда мы в Москву переезжали. Я никогда не спрашивала, что Тигран чувствовал на самом деле. Сейчас бы спросила, конечно.
Мы с ним были еще слишком молодые, ничего про жизнь не понимали. Зачем нас поженили? А вдруг бы мы не стали мужем и женой, если бы не родственники, которые заставили это сделать? Если бы не обязательства перед семьями? А вдруг бы я нашла другого мужа, а Тигран – другую жену? Почему нас приговорили друг к другу? Тигран мне нравился, он всем нравился, но я его не любила. Не понимала, как это – любить. Замуж, да, очень хотела. Потому что так положено. А Тигран? Он всегда хотел большую семью, много детей. А вышло так, что я его подвела. Его мечта не исполнилась. Значит, не была я ему по судьбе предназначена. И он мне. Чего уж говорить, вспоминать… Но я хотя бы сейчас имею право на счастье. Свое собственное. Не по чьему-то желанию или решению. Гиви меня понимает, чувствует. У него нет своих внуков, поэтому он сразу полюбил Ани. Так с ней играет… Рассказывает про листочки, цветочки. Она слушает. Тигран никогда бы не стал так делать. Он считал, что дети – занятие для женщин. Он любил племянников, племянниц, но на расстоянии. А Гиви спрашивает, когда мы Ани заберем – погулять в парке, поиграть. Он хочет быть настоящим дедушкой. Чтобы Ани его узнавала, тянулась к нему, смеялась, когда он показывает ей дурацкие фокусы или когда собирает пирамидку. Когда кубики падают, Ани хлопает в ладоши. Гиви не знает, то ли плакать, то ли смеяться. Он так старался эту пирамиду выстроить. Я тоже с ним то смеюсь, то плачу. Он нежный, заботливый, чуткий. Понимаешь, я хочу провести дни, которые мне остались, с Гиви. Хочу, чтобы он меня обнимал, спрашивал, как я себя чувствую, беспокоился. Тигран был хорошим мужем, но он ни разу не спросил, как я себя чувствую. Всегда сам был на первом месте. А с Гиви все по-другому. Я не знаю, как поговорить с Самвелом. Как сказать, что я счастлива? Он не поймет. Сейчас я хочу остаться в Москве и жить без всяких репетиций поминок, похорон. Я хочу свадьбу, если честно. И венчаться в церкви – Гиви предложил. Чтобы и на том свете вместе прожить те годы, что на этом свете не успели.
Карина расплакалась. Зара тоже утирала слезы.
– Разве тетя Нина не замужем за Рустамом? – уточнила Карина, у которой голова шла кругом в прямом смысле слова. Подступила дурнота, тошнило. Еще и слезы душили. Она пыталась поддержать разговор, а заодно вспомнить, куда положила тонометр – точно давление скачет.
– Да, была. Потом развелись. Рустам не мог с ней жить. Терпел, но не выдержал. А кто бы смог? Я его понимаю. Нина – злая женщина, совсем недобрая. Только делает вид, когда ей надо. Карина, Карина, что с тобой? Ох, боже мой…
Карина не помнила, как упала в обморок. Не помнила, как ее перенесли в машину скорой помощи и отвезли в больницу. Все было будто во сне. Перед глазами всплывали картинки из прошлого. Как ее свекровь, которую увозили на скорой, говорила ей: «Доведешь ты моего мальчика. Самвел раньше тебя умрет. Плохая из тебя жена. Не заботливая. Только о работе и думаешь. Должна за мужем стоять, а тебе надо перед ним себя показать. Сердце мое чувствует – загонишь ты моего сына в могилу. Другую жену я для него хотела. Так и знай». Получалось, свекровь была права – Самвел собрался умирать раньше, хотя и был на двенадцать лет старше Карины. А свекровь умерла в больнице, не пережив операцию. Получалось, те слова стали для Карины будто проклятием. Она тогда отмахнулась, сделала вид, что ничего не слышала, заставила себя поверить, что свекровь – просто больная женщина, поэтому сама не понимает, что говорит. Но, может, Карина и вправду была плохой женой? Действительно, думала в первую очередь, как заработать, как семью прокормить, как квартиру купить, дочь обеспечить. Все всегда на ней – и переезды, и важные решения, и салон этот. Самвел – хороший исполнитель, но он никогда ни к чему не стремился, не был амбициозным. Так бы и жил в доме матери, лишь бы его не трогали. Свекровь была права – это Карине все время было что-то надо. Образование для дочери, теперь – садик и школа для внучки. Дать им лучшее, другую жизнь, о которой она сама и мечтать не могла. Карина хотела, чтобы Зара вышла замуж по любви и тогда, когда сама захочет и будет готова. Чтобы за спиной не галдели родственники, не шушукались сплетницы. В столице это было возможно, в их городе – нет.
Карина какими-то обрывками вспоминала свадьбу дочери. Она отчего-то боялась, что жених, Георгий, в последний момент откажется жениться. Почему? Ну всякое могло случиться. Карина готовилась к худшему. Так ее жизнь научила – быть готовой, если все пойдет не так. Наверное, поэтому она тщательно следила за документами, которые хранила в одной большой папке – чтобы все доверенности, паспорта, права на собственность в одном месте. Рядом с папкой лежал старый, потертый кошелек, куда она складывала наличные деньги. Так, на всякий случай. Небольшая сумма, но позволит продержаться некоторое время. О том кошельке даже Самвел не знал. Карина откладывала, сколько получалось – иногда три тысячи, иногда десять. Она не могла избавиться от страха, что в один момент можно потерять все и придется начинать сначала. Самвел никогда не думал про финансовую подушку безопасности. Карина знала, что сможет выжить, если что. Если что… Сколько она себя помнила, страх всегда присутствовал в ее жизни. И сиюминутный, бытовой – вдруг не сможет купить мяса на суп, вдруг не успеет приготовить ужин? И инстинктивный, можно сказать, утробный, – вдруг Зара не сможет забеременеть и родить ребенка, вдруг ребенок родится раньше срока и на всю жизнь останется больным?
Страхи были небезосновательными. Нателла, дочка соседей, родила ребенка раньше срока. Семимесячного. Муж поехал в горы, а она увязалась следом. Вбила себе в голову, что муж загуляет, изменит. Все родные твердили, что пусть что хочет делает, только ей не надо никуда ехать. Доносить и родить ребенка – вот главная задача. О себе надо думать, а не о том, в какую сторону муж пойдет. Вот родит, потом и разберется, если захочет. Но Нателла не послушалась. Дорога оказалась тяжелой. Неожиданно начались схватки. Муж едва успел довезти ее до местной то ли больницы, то ли травмпункта – сарая на несколько коек, с врачом, отвечавшим и за переломы, и за роды. Ребенка чудом удалось спасти. Поскольку это был первый случай в истории поселка, когда ребенок, рожденный на таком раннем сроке и с таким низким весом, не умер, о нем сообщила местная пресса. Потом новость подхватили городские газеты. И новорожденного вывезли в городской перинатальный центр, для чего были организованы целый вертолет и медицинская бригада. Ребенка выходили и торжественно, в присутствии представителей прессы и фотографов, вручили белый, перетянутый синими лентами конверт – подарок мэрии – родителям. После съемки конверт забрали, завернув ребенка в старые пеленки и одеяла. А про остальное врачи предупредить или забыли, или не посчитали нужным. Ребенка требовалось выхаживать, сделать еще как минимум две операции, перевести на особое кормление, потом учить есть, говорить, дышать и так далее. Список был бесконечным. Нателла глубоко ушла в религию, считая себя во всем виноватой и каждый день вымаливая прощение. Потом, потеряв веру в чудо исцеления, отреклась от бога и решила заняться ребенком – логопеды, консультации со специалистами, нужные и ненужные операции. Муж терпел сколько мог, но не выдержал. Нателла была только рада разводу – она могла сосредоточиться на сыне, не отвлекаясь на мужа.
Сына – ему долго не могли подобрать имя, да и боялись, ведь ребенок находился на грани жизни и смерти, – Нателла назвала Ильей. Ни в чью честь, ни в память никаких предков. Илюша рос, в чем-то развивался быстрее сверстников, во многом отставал. Нателла всю свою жизнь подчинила потребностям сына. Только она его не полюбила, так и не смогла. А еще винила во всем уже бывшего мужа, придумав свою версию тех событий. Мол, это он заставил ее ехать в горы, не хотел остаться дома и провести праздники спокойно. И он всегда ей изменял, хотел развестись, да и ребенок ему был не нужен. А после развода обрек ее на ту жизнь, которую она теперь вела, замкнутая только на сыне, забывшая про себя. Кому она нужна с больным ребенком на руках? Никому. А то, что муж по-прежнему их обеспечивает, оплачивает всех врачей, все занятия, а не ограничивается алиментами, так это он свою вину так искупает. Сам-то наверняка уже другую женщину завел.
Когда бывший супруг действительно нашел другую женщину, женился и в их семье появился совершенно здоровый мальчик, Нателла чуть с ума не сошла от обиды, ярости, негодования. Она записывала Илью на новые занятия, консультации с врачами в других городах, требуя, чтобы бывший супруг все оплатил. Не потому, что думала о сыне и его здоровье. Она хотела, чтобы новой жене и новорожденному ребенку досталось меньше денег. Чтобы бывший муж сходил с ума, думая, где еще заработать на содержание двух семей.
– Ничего, пусть покрутится, – твердила она, когда даже близкие говорили ей, что она перегибает палку.
Когда очередной врач, увидев список занятий, которые посещал Илюша, перечень анализов, операций, говорил, что надо остановиться и передохнуть, дать ребенку оправиться, Нателла больше не ходила к этому врачу. А тех, что советовали новые схемы дорогостоящего лечения, новые занятия, которые стоили немало, Нателла слушалась и немедленно начинала верить во все, что они предлагали.
Она сошла с ума, так все считали. И все говорили, что сына Нателла не любит, считает его больным, неудачным. Но ей нравилось, что ею восторгаются – в поликлиниках, в больницах. Мол, какая она великая мать. Всю себя отдала сыну. Да еще и воспитывает в одиночку. В больницах Нателле особенно нравилось лежать – там можно было рассказать любую версию, и соседки по палате округляли от ужаса глаза и немедленно начинали ею восхищаться. Бывший муж однозначно считался сволочью и гадом. А Нателла – героиней. Ей нравилось чувствовать себя таковой, и она находила у Илюши все новые и новые болезни и отклонения. Таскала его по врачам и больницам. Сейчас бы любой внимательный врач сказал, что лечить надо не ребенка, а мать, и поставил бы диагноз «синдром Мюнхгаузена». Но в те времена о таком даже не знали. Находились внимательные врачи, которые пытались переубедить Нателлу, говоря, что с Илюшей уже все хорошо. Пусть живет спокойно, развивается, играет, гуляет как обычные дети. Но она им не хотела верить и шла к другим. И всегда находился тот, кто назначал дополнительные обследования, препараты, процедуры.