– Я писатель, – пожала плечами я.
– А, ну да. Тогда скажи мне как писатель, Берти будет с ней счастлив? – спросила Тамара.
– Слушайте, ну я не экстрасенс и не астролог! – рассмеялась я. – Но думаю, если ваш Берти будет рад, что мама рада, то все будет хорошо. Даже не сомневайтесь, вы всегда останетесь для него на первом месте. Он вас ни на какую самую распрекрасную барышню не променяет. Он замечательный сын, о таком сыне можно только мечтать. Он так любит свою маму!
Неожиданно для себя я тоже начала говорить с кавказским акцентом, правда, другого региона, но Тамара опять обняла меня, как потерянную и вновь обретенную сестру.
– Да, мой Берти очень любит свою маму! – воскликнула она.
Тут я хотела сказать всплывшее в голове «мазл тов», но решила не пугать Тамару собственными лингвистическими травмами детства, которые подсказывали мне те или иные варианты в самые неподходящие моменты жизни.
Берти, надо сказать, к тому моменту было двадцать два года, он успел обрасти уверенной бородой и жил отдельно, снимая жилье с приятелем по факультету. Впрочем, на выходные он в обязательном порядке приезжал домой, и Тамара выдавала ему контейнеры с едой на неделю. Берти страдал, что мама по-прежнему его кормит, зато приятель был счастлив и не переставал благодарить тетю Тамару за свое сытое студенчество. Иначе пришлось бы работать в доставке, катаясь на велосипеде. Или зарабатывать на еду другим способом. Теперь же выяснялось, что приятель был Настей, которая не работала в доставке, а тоже была студенткой. До встречи с Берти жила в общежитии.
Тамара, как я узнала от консьержки, сняла апартаменты на море на две недели, видимо, решив, что одной недели будет мало для того, чтобы все понять про будущую невестку. Других подробностей не сообщалось. Весь подъезд каждый день спрашивал, когда возвращается Тамара. Консьержка отвечала – еще вроде как неделя. Раньше не планировала. Все немного расслабились – значит, все хорошо, раз Тамара еще не вызвала личный вертолет, не пустила поезд по нужным ей путям, а не по тем, что значились в графике и расписании. Девушку сына, значит, приняла, раз не прислала ее обратно раньше времени почтой, упаковав в бандероль. Но я все равно беспокоилась. Слишком уж все хорошо складывалось, особенно в случае с Тамарой.
– А Николай не выходил на связь? – уточнила я.
В подъездном чате как раз разразился скандал на тему, кто кого когда затопил в первый раз и кто виноват в новом потопе. Квартира Тамары и Николая была вроде как ни при чем – посередине участвующих в споре, но от них требовали участия и подтверждений.
– Нет, отключил телефон. Сама пыталась с ним связаться несколько раз, – ответила обеспокоенно консьержка.
– Точно что-то случилось, – заметила я.
– Нет, ну Тамара могла убить будущую невестку, но не мужа! – воскликнула вышедшая из лифта соседка. Оказалось, она подслушала наш разговор.
– Могла невольно задеть, – заметила консьержка.
Тамара появилась около подъезда неожиданно. Не раньше, а позже времени, когда уже все соседи решили, что у нее все хорошо и она поехала организовывать знакомство с родителями будущей невестки, свадьбу, похороны тамады, который представил плохой сценарий, и так далее. Наша любимая соседка стояла около подъезда и курила. А она никогда не курила. Первыми ее заметили собаки, кинувшиеся обниматься в надежде, что получат вкусность. Тамара ласково их гладила, но ничего из своей бездонной сумки не доставала. После собак стали возвращаться с тренировок дети, которые тоже кидались к тете Тамаре в надежде получить конфету, шоколадку или просто ласковое слово. Тамара их гладила, как собак, но все еще была отстраненной. Выкурив две сигареты подряд, она пошла домой. Кивнула консьержке – мол, я приехала. Муж так же молча нес следом чемоданы.
Консьержка, конечно же, тут же позвонила Вике с шестнадцатого этажа, с которой дружила и откровенничала больше, чем с остальными жильцами, и рассказала, что Тамара вернулась, но очень странная. Сама не своя. Вика тут же рассказала об этом соседям, ну и дальше разнеслось по дому – Тамара вроде как Тамара, но не в себе. Курит, говорит ласково и вежливо. Ни с кем не поругалась, ни одного ребенка не затискала в объятиях. Ничего не рассказывает. Точно что-то случилось.
– Мария, вы не заплатили за следующий месяц! – остановила меня консьержка.
– Заплатила, еще в прошлом, – ответила я.
– Но вам же удобно платить вперед, чтобы не висеть на доске в списках неоплаченных квартир! – Консьержка даже из своей подсобки выскочила.
– Хорошо, сколько? Давайте сразу за полгода заплачу.
Консьержка пошла проверять журнал оплаты и затащила меня внутрь.
– Поговорите с Тамарой, там что-то случилось. Только на вас надежда! – зашептала она.
– Почему на меня? – удивилась я.
– Потому что вы писатель, немного не в себе, вы с Тамарой похожи. Странные.
– Я не странная вообще, – обиделась я. – Когда это вы видели меня странной?
– Вас никогда. А вот Тамара сейчас совсем странная. Поговорите с ней. От лица всего подъезда прошу, – буквально взмолилась консьержка.
– Может, стоит оставить человека в покое? Избавить от назойливых расспросов? Когда захочет, сама расскажет, – предложила я.
– Нет, Тамара хочет поговорить, но не может. Не знает с кем. Мы решили, что с вами может, – объявила торжественно консьержка.
– Мы – это кто, извините? – уточнила я.
– Дом, подъезд, жильцы, – ответила консьержка.
– Ну да, вернитесь в семью, в коллектив, в работу, – хмыкнула я. – Давайте подключим общественность.
Консьержка застыла.
– Это из фильма «Служебный роман», – пояснила я. – Может, еще разговор на обсуждение вынесем?
– Да, мы хотели, – призналась консьержка.
– Понимаете, если человек не хочет говорить, значит, это его личное дело. И уж точно не управдома. То есть коллектива, – сказала я. – И, если я даже поговорю с Тамарой хотя бы о погоде, вы об этом точно не узнаете. Как и остальные жильцы. И, знаете, «мы» – очень опасное местоимение. Допустимое, когда молодая мать говорит о грудном ребенке – «мы покакали, мы поели, мы погуляли». До года ребенка. А вот когда вы ассоциируете себя с подъездом и употребляете «мы» – будьте осторожны.
– Какая вы все-таки странная женщина, – обиделась консьержка. – Вот сплетничают, что вы писательница, а я не верила. Никакая вы не писательница!
– Конечно, нет! Так всем и расскажите, – радостно согласилась я.
С Тамарой мы разговорились около мусорки. Тоже удивительное совпадение. В нашем дворе установили контейнеры – отдельно для пластика и для стекла. Но все по привычке выбрасывали в один, где место найдется. У нас с соседкой был общий пунктик – я ненавижу выносить мусор, притом что не терплю полного ведра. Для меня заполненное наполовину ведро – уже полное. Мусоропровод на лестничной клетке давно нуждается в замене – скрипит, все время засоряется, дворника не дождешься. Если соседи выбрасывают мусор, допустим, в семь утра, то в остальных квартирах на этаже жильцы тоже просыпаются от скрипа. Если выносишь в десять вечера, тоже плохо. Например, соседке вставать в половине седьмого, и она рано ложится. Или я, работающая до ночи, не хочу просыпаться в семь утра от скрипа мусоропровода. Поэтому мы предпочитаем выносить мусор на улицу.
Я застала там Тамару, которая пыталась рассортировать мусор. Рылась в пакете и засовывала по одной бутылке, бумажке в разные контейнеры.
– Новый вид медитации? – улыбнулась я.
– Что? Да, наверное. – Тамара выглядела не растерянной, а потерянной.
– Что случилось? – спросила я.
– Соседки, что ли, беспокоятся? – хмыкнула Тамара.
– Берите выше – коллектив! Дом! Общественность! – грустно рассмеялась я.
– Ничего не случилось. Вроде бы. Не знаю, – призналась Тамара, не понимая, куда забросить бумажную коробку. – Почему нет контейнера для бумаги? Куда коробку – в пластик или в стекло? Почему всегда так? Ну, поставьте еще один – для смешанного мусора, например, раз уж затеялись! Все, не могу больше! – Тамара забросила пакет в контейнер. – Пойдем покурим.
Мы дошли до ближайшей детской площадки. Она располагалась на входе в парк, но на ней никогда не гуляли дети, потому что территорию рядом облюбовали голуби, которые паслись там огромной стаей. Точнее, сначала это место облюбовали местные бабули, чтобы далеко не ходить – они кормили бедных птичек, разжиревших до размера цыплят-бройлеров, хлебом, рассыпая его прямо на дорожке. Когда кто-то пытался войти именно через эти ворота, голуби слетались в ожидании корма. Так что все местные жители предпочитали пройти чуть дальше, чтобы не попасть в фильм Хичкока и войти в парк через следующие ворота. Дети голубей, в принципе, любили и хотели их покормить, но на них планировали с ограды сразу штук тридцать совсем не милых птичек, а наглых, какающих на голову ненасытных туш. Я их сама боюсь, если честно, стараясь пробегать эту часть дороги как можно быстрее. Так что дети, испугавшись однажды, тащили мам или бабушек к другой детской площадке.
– Как Ника и Берти? Здоровы? – спросила я.
Тамара улыбнулась. Я единственная из подъезда помнила домашние имена ее мужа и сына, остальные говорили – «Николай и Альберт».
– Да, здоровы, все хорошо.
– А вы здоровы? Как себя чувствуете? – спросила я, оставаясь с Тамарой на «вы».
– Дорогая, я не знаю, как себя чувствую! – воскликнула Тамара.
– Устала? Очень? – Тут я перешла на «ты».
Тамара махнула рукой – мол, даже не спрашивай.
– Ты знаешь, я вырастила очень хорошего сына, – сказала Тамара, – очень доброго и внимательного. Щедрого и бескорыстного. Берти такой замечательный!
– Конечно, он такой! Всегда был! – заметила я и не солгала. Берти действительно всегда готов был помочь с сумками, придержать дверь, был вежлив, обожал детей и собак. Чудесный парень, что уж говорить. Высоченный, с копной черных кудрявых волос, красавец. О чем я и напомнила Тамаре.
– Да, дорогая, спасибо тебе. – Тамара чуть не расплакалась.