Проснулся я вялый. Даже не сам проснулся, бабушка растолкала: «Сколько можно валяться…»
— Ба-а… Во мне какая-то разжиженность…
— Сходи куда следует, не будет разжиженности.
Ну вот. Культурный человек…
— Я правду говорю. Полная расслабленность организма… Может, у меня СПИД начинается?
— Весьма возможно. От него хорошо помогает чесночная клизма…
— Ну, ты можешь хоть раз в жизни серьёзно поговорить с единственным внуком?!
— Если серьёзно, то откуда в твою дурную голову влезла такая мысль? Ты знаешь, как заражаются СПИДом?
— По-всякому! Например, через инструменты в зубном кабинете.
— Тебе же доктор сказал: шприц одноразовый.
— А щипцы!.. А ещё он мне в рот какой-то ковырялкой лазил…
— Инфекция СПИДа проявляется через много месяцев. У тебя, у «ковырялки», есть время, чтобы сходить за хлебом, сделать уроки, а потом ещё закончить шестой класс. А возможно, и всю школу.
— Спасибо, утешила.
— Значит, не желаешь вставать? — Бабушка вышла и вернулась с кружкой.
— Ну, ты чего? Ба-а… Не надо! А-а-а! — Я закрылся с головой, но бабушка отдёрнула одеяло. И холодную воду — на голову, на плечи!
Я взвился ракетой.
— Видишь, как повеселел, — сказала бабушка.
— Я напишу жалобу в международный суд, в Страсбург. Там защищают права детей.
— Лучше сделай зарядку. Хоть раз в жизни.
— Я вчера назаряжался, на велике. До сих пор ноги гудят.
Но про СПИД я уже не думал. Умылся, съел на кухне гречневую кашу и пошёл в булочную. И в другие ближние магазины и лавки: искать подарки.
Сперва я выбрал игрушку Соне: паровозик из прозрачной пластмассы. Инерционный. Его катишь — и внутри вертятся всякие шестерёнки, а между ними сверкают искры.
А Насте я, собрав по карманам все деньги до последней мелочи, купил дискету с игрой про диснеевского львёнка Симбу. Я знал, что у неё дома есть компьютер. И знал, что львёнок ей понравится. Она говорила, что в восторге от мультика «Король-лев».
Мне этот фильм тоже нравился. У меня раньше была такая игра, только не на дискете, а на картридже для приставки «Денди». Теперь, конечно, ни приставки, ни картриджей не было — всё сгорело. Но, признаться, эту технику я не так уж и жалел, всё равно игры быстро надоедали. На большинстве из них одно и то же: прикончи противника любым способом — и будешь молодец. «Львёнок» был, пожалуй, единственным исключением из них.
Гораздо больше я жалел нашу библиотеку. Правда, там было много старых книг, которые казались мне скучными: Писемский, Глеб Успенский, Шеллер-Михайлов — напечатанные ещё до революции. Но были и Жюль Верн, и Стивенсон, и Носов с его «Незнайкой», и сериал про страну Оз… И подшивки старинного журнала «Родина», которые я любил разглядывать, погружаться в давнюю жизнь…
Сохранились лишь две подшивки «Родины», которые лежали в сундуке, и бабушкино Евангелие. Да ещё томик со стихами Маршака — его бабушка тоже всегда прятала…
Настя и правда обрадовалась подарку. Даже заприплясывала. Даже сделала движение, будто хочет чмокнуть меня в щёку, но в последний момент одумалась.
А праздник был… ну, обыкновенный. Пришли мы с Вячиком, Олег Птахин, две девочки из нашего класса да Настина подружка-соседка.
Настины родители показались на минуту и куда-то ушли. Мы потанцевали под магнитофон. Я танцевать не умел, потоптался так, для порядка. Сперва с Настей, потом с толстенькой Верой Касаткиной (с которой Вячик сидел за одной партой).
Затем съели пирог и торт, выпили газировку. Посмотрели по видику короткие фильмы про Микки-Мауса. Они были недублированные, меня заставляли переводить. Ну, я переводил кое-как, через пень-колоду…
Олег намекнул, что неплохо бы поиграть на компьютере. Но Настя сказала, что, к сожалению, компьютер оккупировала Кристина, старшая сестра: она там готовит институтскую контрольную.
После этого ещё попили чаю, доели остатки торта и стали расходиться.
Мы с Вячиком остались. Настя сказала, что у «Камы» разболтались конуса, нужна наладка.
— Давай ключи, — вздохнул Вячик.
Мы хотели пойти в сарай вместе с ним, но он хмыкнул:
— Сидите уж, чего там толкаться…
Когда мы оказались вдвоём, стало опять хорошо и просто. Мы уселись на диване, стали дожёвывать карамель и болтать про то про сё. Я рассказал про историю с Николкой. Как его искали.
Настя сказала, что знакома с Николкой и Гошкой — дома-то недалеко друг от друга. И что фамилия у этой семьи — Стебельковы. А поскольку для Гошки с его круглым животом «тонкая» фамилия — один смех, то у него есть прозвище Арбуз. Так его кличут и на улице, и в седьмом классе. Учится Арбуз в нашей школе, только в первую смену.
Рассказ про Арбуза прервала Кристина. Возникла в комнате и сказала:
— Алик, я слышала, как ты Микки-Мауса переводил. Не мог бы ты мне помочь? А то у нас дома английского никто не знает, даже вот ни настолечко. Я в институте французский учу, а тут статья из американского журнала. Мне всего один абзац нужен…
Кристина была чересчур высокая, не очень красивая, но славная (может, потому, что Настина сестра). К тому же она меня назвала не Сашей, а по-дружески, Аликом.
— Но я, наверно, не потяну научный текст…
— Со словарём же! Попробуй, а?
Я пропотел над журналом и словарём почти час. Пришёл Вячик, они с Настей опять сели за телевизор, запустили кассету с «Ералашем». Похохатывали там, в соседней комнате, а я всё маялся. В конце концов на мониторе появилось вот что:
«Таким образом, наивно было бы считать, что анимизм есть лишь продукт древних верований. Он неизменно присутствует в большинстве нынешних религий. Логично предположить, что наши предки уже в эпоху первобытно-общинного строя интуитивно осознавали истину о бессмертии души и вечности человеческого духа. Истину, которая сейчас не вызывает сомнений у многих мировых величин науки».
— Уф… вот. Только не очень понятно…
— Спасибо, Аличек. По-моему, всё понятно.
— Но я не перевёл, что такое «анимизм». В словаре нет…
— А! Это вера в существование души и духа. Она зародилась в доисторическом обществе… У меня тема контрольной работы такая: «Анимизм как форма верования первобытных людей».
— А в чём отличие духа от души?
— Ну… Тут много тонкостей, я и сама до конца не разобралась… Дух — понятие более широкое, оно присуще не только человеку. Одухотворён весь мир. А душа — это сущность живой личности. И… ну, её вечное информационное поле. Независимое от оболочки. Оболочка исчезает или меняется, а душа живёт вечно…
Я вспомнил разговоры с бабушкой и недавние размышления при полнолунии. Спросил тихонько:
— А вы в это верите?
Кристина по-детски шмыгнула носом и ответила полушёпотом:
— Ага… Мне кажется, что в какой-то точке вселенной все души однажды встретятся. Ну, по крайней мере, те, кто любил друг друга…
Настя заглянула в дверь:
— Что вы там шепчетесь? Тайны, да?
— Не мешай, у них роман начинается, — подал голос Вячик с явным ехидством.
— Да, начинается, — сказала Кристина. — А вам жалко? Вы тоже шепчетесь, может, у вас тоже…
— У нас не роман, а единство душ, — отозвался Вячик. Он, конечно, это просто так брякнул. Но получилось — будто поставил точку в беседе про анимизм.
К Стоковым я поехал на следующий день. Можно было заранее позвонить с автомата, но я не стал. Получилось бы, что напрашиваюсь в гости. А так — подарю игрушку и скорее обратно.
Я знал, что первоклассников отпускают домой рано. В двенадцать, ну в полпервого Соня должна быть дома. А может, Ивка уже вернулся или мама их не на работе — она дежурная медсестра и ходит в больницу через день. Если Сони нет, отдам подарок им: «Поздравьте именинницу за меня».
А если у них заперто, добегу до гимназии, разыщу первоклассницу Стокову там…
Открыл мне Ивка.
— Привет! — обрадовался я.
— Здравствуй, — тихо сказал он. — Заходи.
— Соня дома?
— На продлёнке она…
— Жалко. Ну, ты отдай ей мой подарок, когда придёт… Вы, наверно, вчера её день рождения отметили, да?
— Да нет, не отмечали мы. Так, поздравили…
— Ивка… Ты болеешь, что ли? Какой-то… не такой…
Он поднял глаза.
— Саша. Мы Митю похоронили. Неделю назад.
Господи Боже ты мой!.. Я сел тут в прихожей на что-то. Кажется, на пылесос в чехле. С паровозиком в руках.
Что сказать? О чём спросить? Чем помочь?
Разве тут поможешь! Разве утешишь…
Ивка молча стоял передо мной.
— Ивка… Когда его?
— Ещё в сентябре. Почти сразу, как он туда прибыл. А привезли вот… недавно. В цинке… Не открывали, потому что… ну, он на мине подорвался…
Ивка не плакал. Видно, выплакал уже все слёзы. Но говорил так, словно у него горло распухло.
— Чего боялись, то и случилось… Будто накликали… — Это он, наверно, повторял слова матери.
— А мама… она… — Я чуть не сказал: «Очень переживает?» Тьфу ты! Погано как — «переживает». Будто кошелёк потеряла.
Ивка понял.
— Ну, она… старается при нас не плакать. А вот по ночам… Саша, пойдём в комнату. Чего здесь сидеть…
«Мне в школу надо», — чуть не сказал я. Невыносимо было. Казалось, тут воздух состоит из горя. Но уйти вот так сразу от Ивки я тоже не мог.
Разулся, бросил на пол рюкзак. Повесил куртку…
В комнате над обшарпанным пианино была приколота кнопками Митина фотография. Большая. С чёрной бумажной ленточкой на углу. Рядом висела его скрипка. И смычок. На скрипке блестел жёлтый блик. Невыносимо яркий. Горящая точка.
А Митя на снимке смеялся, смеялся…
— Ивка… А мы ничего и не знали.
— Мама хотела сообщить, да адрес ваш забыла. А телефона у вас нет… Да и всё так случилось… неожиданно. Привезли…
Я кивнул. И всё смотрел на снимок. Ивка сказал:
— Я сегодня в школу не пошёл, голова заболела.
Я сел к столу. Покатал по его краю несчастный паровозик. Он заискрил.
— Вот, Соне привёз. Не думал ведь…
Ивка чуть улыбнулся: