Он шел долго, очень долго и постоянно утешал себя, что уже немного остается до опушки, пока не увидел, что заблудился. Сел еще раз отдохнуть, и ему захотелось спать, но он побоялся волков и, чтобы не задремать, решил идти дальше сколько хватит сил. Наконец и силы ему изменили, он уже был готов упасть от усталости, как вдруг между деревьями увидел огни. Это ободрило его, он пошел в ту сторону и через несколько минут очутился перед прекрасным освещенным домом. В комнатах играла музыка и расхаживали гости, а на кухне повара усердно готовили ужин. Грибулю было очень совестно, что он пришел так поздно, но все же решился постучать у подъезда:
– Если хозяина дома зовут Шмель, то нельзя ли его видеть?
– Если вы Грибуль, то мы получили приказание хорошо принять вас, – отвечал швейцар. – Наш господин только что купил этот замок и сегодня дает большой бал. Поговорить с ним вы можете завтра, если вас зовут Грибуль.
– Ну и хорошо, – отвечал Грибуль, – меня-то именно и зовут Грибуль.
– Когда так, то пожалуйте ужинать и отдохните.
Швейцар тотчас же провел его в прекрасную комнату. Она была так хорошо убрана, что Грибуль принял ее за комнату хозяина дома, а на самом деле она принадлежала только его главному лакею. Ему подали на ужин плоды и самые лучшие конфеты. Грибуль охотнее бы съел тарелку хорошего супа и кусок хлеба, но спросить не смел, а когда он кое-как утолил свой голод, то слуга сказал, что он может лечь спать, если хочет.
Грибуль воспользовался позволением, но шум и говор со всех сторон не дали ему заснуть. Каждую минуту отворялись двери, и большие контрабасы гудели, как гром. Двери затворялись, музыка смолкала, но тут начинали в кухне греметь кастрюлями, в буфете звенеть посудой, слуги перешептывались и переглядывались, точно затевали что-то недоброе, так что Грибуль то прислушивался к окружающему, то дремал и сам не мог разобрать, видит ли он все это во сне или наяву.
Вдруг ему показалось, что слуга, который все время так хорошо с ним обращался, вошел в комнату, подошел к постели и смотрит, спит ли он – что же, в его безобразной толстой голове нет глаз! Грибуль очень перепугался и хотел говорить, но вдруг раздалось тик-так, слуга задвигал руками и ногами и полез на потолок, спустился, опять поднялся, чрезвычайно искусно и скоро перекрещивал это пространство нитями, а тик-так, как звук маятника, все продолжалось. Сначала эта игра занимала Грибуля, но когда слуга начал опутывать его нитями, то он не на шутку испугался и хотел закричать, но вместо крика у него вылетел из груди тоненький слабый звук, похожий на писк комара. Он попробовал вытащить руки из-под одеяла, но что же он увидел? – вместо рук у него маленькие тоненькие лапы, до того маленькие, что он боялся сломать их, если пошевелит. Наконец он увидел, что сделался маленькой мошкой, а тот, кого он принял за слугу господина Шмеля, был некто иной, как мохнатый паук обыкновенной величины, который старался завлечь его в паутину и съесть. Тут Грибуль от страха проснулся: в комнате был слуга, уже не паук, а обычный человек, он прятал в свой шкаф накраденные во время бала бутылки с вином, серебряные столовые приборы, великолепные вазы и другие драгоценные вещи; вероятно, пропавшее хотел поставить на счет какому-нибудь бедняку, который не успел снискать такого расположения у господина, каким пользовался он как старший слуга. Сначала Грибуль не понимал, что он делает, но догадался, когда слуга обернулся к нему с испуганным и угрожающим видом и сказал ему сухим разбитым голосом, походившим на стук старых стенных часов:
– Что вы на меня смотрите и отчего вы не спите?
Грибуль далеко не был так прост, как его считали, он сделал вид, будто ничего не замечает, встал и попросил позволения идти на бал, прибавил, что из-за шума он все равно спать не может.
Слуга был очень рад от него отвязаться и потому с радостью сказал:
– Идите, идите, вы совершенно свободны.
Грибуль шел все прямо, поднимался на лестницы, спускался с них, проходил ряд комнат и видел много вещей, о назначении которых даже не имел понятия, но они его не занимали. В одной из этих комнат сидело множество мужчин в черных платьях и богато одетых дам. Они играли в карты, в кости и спорили между собой о разложенных на столах грудах золота.
В другом зале мужчины, одетые тоже в черное, и разряженные дамы танцевали под звуки музыки. Нетанцующие же, казалось, смотрели на этих и до того громко жужжали, что совершенно заглушали музыку. В следующей комнате ели стоя, с жадностью и далеко не так опрятно, как привык Грибуль.
Гости бродили по комнатам, толкались, умирали от жары, и все это движущееся общество казалось печальным или сердитым. Наконец начало светать и открыли окна. Грибулю, заснувшему на скамье, показалось, что в отворенные окна вылетали целые рои шмелей, трутней и ос, и когда он открыл глаза, то был один среди пыли. Люстры погасли, измученные слуги бросились, как попало, на столы и на диваны. Другие же подбирали остатки после бала. Грибуль окончил свой сон под деревьями, в прекрасном саду, наполненном превосходными цветами.
Проснувшись совершенно бодрый и свежий, он увидел перед собой толстого, высокого господина в черной бархатной одежде с фиолетовым отливом, так похожего на того, которого он видел во сне под дубом, на Шмелевом перекрестке, что он даже подумал, что это тот же самый, а потому не вытерпел и сказал ему:
– А! Здравствуйте, господин Шмель, как поживаете со вчерашнего утра?
– Грибуль, – отвечал богатый господин тем же громким и картавым голосом, который Грибуль уже слышал во сне, – я очень рад тебя видеть, но мы встречаемся в первый раз, и твой вопрос меня удивляет. Я знаю, что ты пришел в эту ночь, но я уже спал и не видел тебя.
Грибуль подумал, что сказал глупость, напоминая о своем сне, как о деле, о котором господин Шмель обязан вспомнить, старался поправиться и спросил, не болен ли он был вчера.
– Нет, я здоров как нельзя лучше, – отвечал Шмель, – отчего тебе показалось, что я болен?
– Потому что вы вчера давали бал, – отвечал Грибуль, теряясь все более и более, – и я думал, что вы сами присутствуете на нем.
– Нет, мне это очень бы надоело, – отвечал господин Шмель. – Я давал бал, чтобы знали, что я богат, но избавляю себя от труда присутствовать на нем. Но поговорим лучше о тебе, дорогой Грибуль, ты очень хорошо сделал, что пришел ко мне, я желаю тебе добра.
– Только потому, что меня зовут Грибулем? – спросил Грибуль.
Он не смел задавать умных вопросов, боясь опять промахнуться.
– Да, только потому, что тебя зовут Грибулем, – отвечал господин Шмель, – это тебя удивляет, но помни, мой друг, что в жизни должно уметь пользоваться случаем, а не разбирать, как и что случилось.
– Итак, какое же добро хотите вы мне сделать? – спросил Грибуль.
– А это совершенно от тебя зависит, – отвечал господин Шмель.
Грибуль был в большом затруднении от всего, что он видел, ему ничего не хотелось особенно иметь, к тому же все показалось ему слишком богатым и прекрасным, чтобы честность его могла искуситься. Подумав немного, он сказал:
– Если вы можете сделать, чтобы родители меня полюбили, то я всю жизнь буду вам благодарен.
– Скажи мне прежде, за что они тебя не любят? – спросил господин Шмель. – Мне кажется, ты очень миленький мальчик.
– Увы! Они говорят, что я глуп, – сказал Грибуль.
– В таком случае, тебе нужно дать ума, – ответил господин Шмель.
Грибуль, отказавшись во сне от ума, на этот раз не посмел сопротивляться.
– Но что же надо делать, чтобы быть умным? – спросил Грибуль.
– Надо заняться науками, мой друг. Я очень учен и могу учить тебя магии и волшебству.
– Как же буду я учиться таким наукам, которых названия даже не знаю, если я слишком глуп, чтобы выучиться чему бы то ни было?
– О, это вовсе не трудно, – отвечал господин Шмель, – я сам буду учить тебя, но ты должен жить со мной и быть моим сыном.
– Вы очень добры, – сказал Грибуль, – но у меня есть родители, которых я очень люблю, и я не хочу с ними расстаться. Хотя, кроме меня, у них есть еще дети, которых они любят больше, чем меня, но я могу им быть полезным, и мне кажется, что было бы очень дурно с моей стороны, если бы я не захотел быть их сыном.
– Это совершенно зависит от тебя, – сказал господин Шмель. – Я никого не принуждаю. Прощай, Грибуль, если ты не хочешь у меня оставаться, то мне некогда с тобой разговаривать. Когда переменишь мнение или пожелаешь что-нибудь другое, приходи ко мне, я всегда рад тебя видеть.
С этими словами господин Шмель ушел, и Грибуль остался один. Он пошел домой, и по мере того как приближался к дому, у него становилось веселее на сердце, он рассуждал так:
– Господин Шмель, сам того не зная, дал мне средство заставить родителей полюбить меня, потому что, когда они узнают, что он предлагал мне оставить их и быть сыном такого богатого человека, как он, а я отказался, имея родителей, данных Богом, то они увидят, что я вовсе не зол.
Едва завидел он мать издалека, которая с нетерпением ждала его в конце сада, побежал и хотел весело броситься в ее объятия, но она не допустила его.
– Что принес ты? Где подарок, который он тебе дал? – спросила мать.
Увидев, что у него ничего нет, она подумала, что он потерял, и хотела уже прибить его. Грибуль просил ее прежде выслушать, и, если он не исполнил своего долга, она может его наказать. Тогда он передал слово в слово свой разговор с господином Шмелем; но вместо благодарности и поцелуев мать взяла ивовую ветку и начала его сечь, крича вместе с ним. Бредуль пришел узнать, в чем дело.
– Посмотри, этот осел, этот скверный, злой мальчишка не захотел быть сыном и наследником человека, который богаче самого царя! – кричала рассерженная мать. – Он был даже до того глуп, что, когда уходил, не попросил у него мешка с деньгами, или хорошего места для нас в его доме, или хоть порядочного куска земли для увеличения нашего имущества.