и не перебивается, а бьется,
ей – «Будь мужчиной!» – люди говорят.
А как надоедает «быть мужчиной»!
Не охнуть, не поплакать, не приврать,
не обращать вниманья на морщины
и платья подешевле выбирать.
С прокуренных собраний возвращаться —
все, до рубашки, вешать на балкон
не для того, чтоб женщиной остаться,
а чтобы ночь не пахла табаком.
Нет, мне ли докопаться до причины!
С какой беды, в какой неверный час
они забыли, что они – мужчины,
и принимают милости от нас?
Ну, что ж! Мы научились, укрощая
крылатую заносчивость бровей,
глядеть на них спокойно, все прощая,
как матери глядят на сыновей.
Но все труднее верится в ночи нам,
когда они, поддавшись на уют,
вдруг вспоминают, что они – мужчины,
и на колени все-таки встают.
Желанье
Уж я бы тебя попросила —
ни гордость, ни совесть не в счёт!
Какая-то чистая сила
не спит и просить не даёт.
И вот я в трех соснах – плутаю.
И, где не молчится, – молчу.
Не жду. Не зову. Не мечтаю,
но как перед смертью – хочу:
пускай, на беду работягам —
ребятам дорожных бригад —
задует буран по оврагам,
по балкам, как здесь говорят.
Измает сугробами ноги,
пристудит рубаху к спине.
И вот – ты собьёшься с дороги,
и вот – постучишься ко мне!
А я бы не крикнула «Милый!»
и не замерла на груди.
А я бы тебя накормила.
А там – хоть трава не расти.
«Я этих слухов за моей спиной…»
Я этих слухов за моей спиной
не то чтобы ждала, но дожидалась:
ничтожество, проученное мной,
оно не зря ничтожеством осталось.
Ну вот и ходят слухи стороной.
Но не от них и горечь, и усталость.
Но ты зачем, мой старый, умный друг,
заметив, что я все-таки страдаю,
заторопился, запрощался вдруг!
Зачем ты мне сказал:
– Предупреждаю!..
И я не сплю какую ночь подряд,
какой рассвет не ведаю рассвета.
Не потому, что люди говорят.
А потому, что друг поверил в это.
«Приходит пора…»
Приходит пора —
опасаясь молвы,
один из двоих
переходит «на вы».
В глаза не гляди!
За семь верст обойди!
Но только «на вы»
не переходи…
Засуха
Все неотступнее снится
звон прошлогодних полей:
волнами билась пшеница
возле степных кораблей.
Морем
поля называли!
Праздником шла молотьба!
…Что ж вы, дожди, опоздали —
не пожалели хлеба?
Потом пропитаны спины,
солью рубахи прожгло.
Трудно рокочут машины —
видно, и им тяжело.
Медное марево зноя,
рыжие зубья стерни —
бывшее море степное
вброд переходят они.
«Отшумел веселый летний ливень…»
Отшумел веселый летний ливень,
никому не причиняя зла.
Человек становится счастливей,
если видит: вишня зацвела!
Вдруг ему становится дороже
все родное, близкое навек.
Человек без этого не может.
Так уж он устроен, человек.
Вьются пчелы над петуньей синей.
Голубь набирает высоту.
Человек становится красивей,
если рядом видит красоту.
«Ладно. Выживу. Не первая!..»
Ладно. Выживу. Не первая!
…А когда невмоготу,
все свои надежды верные
в сотый раз пересочту.
Все-то боли годы вылечат,
горе – в песню унесут.
Сил не хватит —
гордость выручит,
люди добрые спасут.
«Запаздывали первые морозы…»
Запаздывали первые морозы,
и от тепла, наивны и просты,
декабрьские сирени и берёзы
стояли, вешним соком налиты.
Теперь им долго плакать на дороге,
болеть, дрожать, отогреваться вновь,
как девочке, поверившей тревоге, —
большой и так похожей на любовь.
«Гудками теплоходов…»
Гудками теплоходов
тревожа синеву,
стоит над Волгой город,
в котором я живу.
Я знаю, есть на Волге
другие города,
но над моим сияет
солдатская звезда.
Над ним зимой и летом,
и в ночь, и среди дня
горит, не гаснет пламя
солдатского огня.
Я вырасту, уеду
в далекие края.
Но то, что я отсюда,
навек запомню я.
Ах вы, ребята, ребята…
Вспыхнула алая зорька.
Травы склонились у ног.
Ах, как тревожно и горько
пахнет степной полынок!
Тихое время заката
в Волгу спустило крыло…
Ах вы, ребята, ребята!
Сколько вас здесь полегло!
Как вы все молоды были,
как вам пришлось воевать…
Вот, мы о вас не забыли —
как нам о вас забывать!
Вот мы берем, как когда-то,
горсть сталинградской земли.
Мы победили, ребята!
Мы до Берлина дошли!
…Снова вечерняя зорька
красит огнем тополя.
Снова тревожно и горько
пахнет родная земля.
Снова сурово и свято
юные бьются сердца…
Ах вы, ребята, ребята!
Нету у жизни конца.
Кукушка
Когда страна отвоевала,
когда солдат сказал:
«Дошли…» —
в лесу кукушка куковала
и одуванчики цвели.
Совсем как там, в далекой дали,
за русским городом одним,
где всю войну солдата ждали,
считали дни до встречи с ним.
Кукуй, кукушка,
как когда-то.
Кукуй, попробуй угадать,
и сколько лет
служить солдату,
и сколько лет
солдатке ждать.
Прошли года. И так же свято,
как много лет тому назад,
теперь сыны того солдата
на страже Родины стоят.
И в час, когда приходит вечер,
и замирает шум ветвей,
солдат считает дни до встречи
с далекой Родиной своей.
Кукуй, кукушка,
как когда-то.
Кукуй, попробуй угадать,
и сколько лет
служить солдату,
и сколько лет
солдатке ждать.
Девичник
Работницам Волгоградского треста Металлургстрой
Не с печали —
от силы и славы,
не в худой стародавней избе —
во Дворце собираются бабы
и меня приглашают к себе.
Кто бы знал, как я рада бываю!
Приглашением тем дорожу,
все, что есть помодней, надеваю,
раз в году маникюр навожу.
В том Дворце меня счастьем балуют:
издалека завидев, встают,
как родню, у порога целуют,
кумачовый платок выдают.
И уже я собой не владею!
И уже от порога – пою.
Раз в году до конца молодею,
сокровенному волю даю.
Разлетелись на юбках складки —
ни одна не стоит у стены.
Не христовы невесты – солдатки.
Вдовы тех, не пришедших с войны.
Какова она, вдовья забота,
есть ли этой заботе конец, —
на пиру говорить неохота:
не за тем собрались во Дворец!
И по кругу – цветастому лугу —
ни тоскующих взглядов, ни слез.
И танцует с подругой подруга,
как в походе с матросом матрос.
А за окнами, в зареве света,
выше славы, дороже наград, —
их Дитя, их Война и Победа —
их руками построенный Град!
…В эту ночь в переулочках милых,
на проспектах, в садах у реки,
словно звезды, на братских могилах
загораются наши платки.
Как мы там, над могилами, плачем!
Кто нас знает, о чем и с чего.
Плачем – это мы сердца не прячем,
не жалеем, не копим его.
Пусть оно обливается кровью,
пусть болит, пусть над миром горит.
То любовь
повстречалась с любовью.
То с Звездою
Звезда говорит.
«Шестнадцать строк об октябре…»
Шестнадцать строк об октябре —
о том, что иней на заре