. Уоррен это понимал, но свои акции Coca-Cola все равно не продал.
Баффетт деликатно обошел вопросы о рынке и Coca-Cola, когда отдал акции Berkshire за General Re, заверив: «Это не рыночный сигнал»[1042]. По его словам, BRK до слияния была оценена справедливо, а объединение компаний создаст нужную синергию. Когда об этом спросили Чарли Мангера, он ответил, что с ним Баффетт консультировался, когда сделка уже была близка к завершению. По сути, он открестился от этой покупки[1043]. Как и следовало ожидать, инвесторы начали пересматривать оценку BRK, предположив, что либо Berkshire, с ее долями в Coca-Cola и других компаниях были переоценены, либо синергетический эффект от сделки должен был оказаться иллюзорным[1044], либо все вместе.
Позднее Баффетт на ежегодной встрече в Сан-Валли объяснял: «Мы хотели купить Gen Re, но к ней прилагались инвестиции на 22 миллиарда долларов». Многие из этих инвестиций были вложены в акции, которые Баффетт быстро продал. В свою очередь облигации на сумму в 22 миллиарда долларов изменили соотношение облигаций и акций в Berkshire. Это вполне устраивало Уоррена. Он говорил так: «Это имело такой же эффект, как изменение структуры портфеля».
Получалось, что Баффетта, который вместе с Гербертом Алленом входил в совет директоров Coca-Cola, вполне устраивало, что акции BRK, включая Coca-Cola, утонули в океане облигаций General Re. Он предупредил, что ожидания инвесторов оправдаются, только если процентные ставки будут оставаться низкими, а экономика – достаточно разогретой. Это была та самая знаменитая речь в Солнечной долине: Баффетт объяснял, что инвестирование – это «когда ты вкладываешь деньги сегодня, чтобы получить их обратно завтра», как в эзоповской притче об одной птице в руке и двух в кустах. Время, за которое птицы в кустах появляются, зависит от процентных ставок. Уоррен говорил, что в финансовой истории США бывали многолетние периоды, в конце которых рынок оказывался на той же отметке, с которой начинал. В иные времена – например, как сейчас – цены акций растут гораздо быстрее, чем экономика. Свою речь Баффетт завершил сравнением инвесторов с толпой нефтедобытчиков, которые ринулись в самое пекло.
Итак, Баффетт перетасовал свой портфель в пользу облигаций. И это говорило инвесторам о том, что сегодня, вероятно, проще заработать на них, нежели на акциях. А дальше станет еще проще[1045].
В октябре следующего года Уоррен сделал еще один шаг, на этот раз поразительно консервативный по стандартам рынка. Он купил MidAmerican Energy Holding Company – энергетическую компанию из Айовы с выходом на международный рынок и присутствием в альтернативной энергетике. За 75 % акций MidAmerican он отдал 2 миллиарда долларов, приняв вместе с покупкой 7 миллиардов долларов долга компании. Остальные 25 % принадлежали другу Баффетта и генеральному директору MidAmerican Уолтеру Скотту, его протеже Дэвиду Соколу и заместителю Сокола, Грегу Абелю.
Инвесторы пребывали в недоумении. Зачем Баффетту покупать регулируемую электроэнергетическую компанию? Его бизнес умеренно рос, управление было хорошим, доходность – стабильной и относительно предсказуемой, какой должна была оставаться и в обозримом будущем.
Но Баффетт рассматривал покупку компании как краеугольный камень для Berkshire – наряду со страховым бизнесом. Он объяснял, что работает с отличными менеджерами, готовыми вкладывать деньги в энергетику с предсказуемой доходностью, способной компенсировать ограниченный рост. Уоррена и до этого высмеивали за отказ покупать акции технологических компаний. А теперь он и вовсе приобрел компанию по производству электричества. Какой-то прошлый век!
Но Уоррен думал иначе. Когда дело касалось инвестиций, энергию он черпал не в острых ощущениях от трейдинга, а в киловаттах.
Покупка MidAmerican и General Re значительно смягчила воздействие Coca-Cola на акционеров Berkshire, но ей по-прежнему принадлежало 200 миллионов акций Coke. Дела в компании шли плохо, и Баффетт не переставал об этом думать. К концу 1999 года стоимость его акций Coca-Cola снизилась до 9,5 миллиардов долларов, потянув за собой вниз рыночную оценку BRK. Во многом из-за Coca-Cola за акцию BRK больше нельзя было получить роскошный спортивный автомобиль. Баффетт снова и снова прокручивал в голове инцидент, произошедший в июне. Тогда поступили сообщения, что продукцией Coke отравились дети в Бельгии и Франции. Было нетрудно понять, что делать. Покойный Гоизуэта позволил бы Дону Кио, «мистеру Coca-Cola», с этим разобраться: немедленно сесть в самолет, навестить пострадавших детей, одарив их родителей бесплатными напитками. Ивестер же, который в это время находился во Франции, вернулся в США без каких-либо комментариев, предоставив разгребать хаос местным заводам по розливу.
Этот инцидент нанес катастрофический вред общественному мнению о компании. Ивестер же через несколько недель прибыл в Европу и принес юридически продуманные извинения, в которых ни разу не прозвучало «Мы сожалеем». Газетная шумиха улеглась, автоматы с Coca-Cola снова заработали на всем континенте. Однако компания потеряла на этом более ста миллионов долларов – и это не говоря о неизмеримом репутационном ущербе. Баффетт переживал по этому поводу. Он был знаком с повседневным управлением компанией, и уже начал спрашивать себя, не сошла ли Coca-Cola с рельсов. Несмотря на снижение продаж, за последние два года в головном офисе компании в Атланте появилось около 3500 новых сотрудников. Герберт Аллен смотрел на разбухший фонд заработной платы и видел «рост раковой опухоли»[1046]. Квартал за кварталом Ивестер обещал повысить темпы увеличения прибыли, однако при этом Coca-Cola не выполняла план. Однажды Аллен спросил Ивестера: «Что вы собираетесь делать?» Ивестер ответил, что не знает[1047].
Через Кио Баффетт также узнал, что Ивестер диктовал компаниям по розливу неслыханные условия[1048]. Кио стал своего рода «отцом-исповедником» для недовольных бутилировщиков[1049]. Теперь они бунтовали в открытую. Тем временем Ивестер отнял у Кио его официальную должность. Это был глупый шаг, поскольку Ивестеру было бы выгоднее держать Кио на своей стороне и оказывать ему должное уважение.
Баффетт был уверен, что для совета директоров эти проблемы не столь очевидны. Однако всю осень провел в тревожном состоянии, а ко Дню благодарения он почти достиг переломной точки[1050].
Журнал Fortune, который двумя годами ранее назвал Ивестера «генеральным директором XXI века», опубликовал критическую статью, где обвинил его в проблемах компании[1051]. Это был плохой знак. Фортуна редко улыбалась генеральным директорам, которых подобным образом отшлепал Fortune. Особенно если ранее герой в лучшем виде был представлен на обложке журнала. Если его после этого демонстративно сбрасывали с пьедестала, это означало, что обеспечивающие Fortune влиятельные люди недовольны и готовы выкинуть плюшевого мишку, которого когда-то обнимали.
Сразу после Дня благодарения Герберт Аллен позвонил Баффетту. «Я думаю, у нас проблема с Ивестером», – сказал он. «Мы выбрали не того парня», – согласился с ним Баффетт[1052]. Вместе они начали рассуждать. Оба предполагали, что совету директоров потребуется больше года, чтобы принять решение об отставке Ивестера. По словам Аллена, для компании это было бы разрушительно. Поэтому они с Баффеттом решили лично сказать Ивестеру, что думают по поводу его работы.
Аллен позвонил Ивестеру и договорился с ним о встрече в Чикаго. Первого декабря 1999 года, в прохладную и пасмурную среду, Баффетт и Аллен прибыли на место. Уоррен, знающий о напористости Ивестера, опасался конфронтации. Но подавил тревогу, спрятавшись в непроницаемую раковину. Они с Алленом перешли к сути дела без лишних предисловий[1053] и объявили мужчине, что ценят его старания на благо Coca-Cola, но больше ему не доверяют.
При этом его не уволили – у них просто не было таких полномочий. «Совет директоров мог оставить его на посту, и он это знал», – рассказывает Баффетт.
Ивестер воспринял новость стоически. Он поспешил в Атланту и назначил через четыре дня экстренное телефонное заседание совета директоров, озадачив членов правления.
В воскресенье генеральный директор сообщил совету, что пришел к выводу о своей непригодности для управления компанией и незамедлительно уходит в отставку. Именно на это рассчитывали Баффетт и Аллен. Однако он твердо обозначил, что никакого переходного периода не будет – он уходит прямо сейчас. Члены совета ошеломленно молчали. Ивестер же подчеркнул, что это его собственное решение. Отчасти это было правдой: пройдя по доске добровольно, можно было избежать расстрела[1054].
Члены совета пытались понять, что случилось. Может, Ивестер болен? Может, в Coca-Cola произошло что-то ужасное? Почему их никто не предупредил? Почему уходить в отставку понадобилось так внезапно? Но мужчина от задуманного не отступил[1055].
Некоторое время назад совет директоров настоял на том, чтобы Ивестер назначил себе преемника на непредвиденный случай. Имя хранилось в запечатанном конверте. Когда его вскрыли, оказалось, что преемником должен стать Дуг Дафт, глава Ближневосточного и Дальневосточного подразделений Coca-Cola. Дафт был на полпути к выходу на пенсию. Но, как и после смерти Гоизуеты, совет директоров, куда входили Баффетт и Аллен, мгновенно назначил его преемником, не обсуждая никаких альтернатив.